ТЕНИ

Я стал вечерами ездить по городу на автомобиле, останавливаясь на небольших улочках и сквериках своего подсознания и темных переулках своей памяти.
 
В задумчивости смотрел я на дома и случайных прохожих, и сквозь них всё яснее проступали люди, события и уже не существующие здания. Это был тени, пресловутый параллельный мир моей ностальгии. Я видел, что люди проходили сквозь эти тени. И я проходил сквозь них, я их не чувствовал, но ясно видел.
 
Вот здесь я вдруг ясно увидел себя двадцатилетним. Я иду прекрасной летней ночью с какой-то вечеринки, конечно, у меня нет денег на такси. Я иду по трамвайной линии в надежде, что меня подберет дежурный заблудившийся трамвай, который как призрак иногда ездит ночью, дребезжа красным и с треском рассыпая яркие искры. Вдруг меня встречает группа ребят, от них отделяется один, догоняет меня и спрашивает закурить. Я отвечает, что у меня нет. Я отлично знаю, что будет дальше, и слегка замедляю шаги. Ребята идут рядом, сужая, как шакалы, круги. Подходит еще один, спрашивает из какого я района. Я отвечаю грубо, так как знаю себя – мне лучше сразу перейти к действиям, иначе, впечатлительный и нервный, я могу потерять дух и контроль.

Это было время, когда городские молодежные банды, называемые группировками, были известны на всю страну. Оголтелые подростки, объединённые в жёстко иерархичные, хорошо организованные банды, разделили город на сферы влияния и устраивали кровавые побоища, отстаивая каждый метр улиц. Город вымирал в десять часов вечера, поездка в другой район к девушке была похожа на переход через линию фронта, многие ездили с ножами или другими подручными средствами. Но тогда я за один год узнал, что такое счастье и что такое настоящее отчаяние. И после того, как я чуть было не умер от любви, я не то, чтобы искал смерти, но с каким-то дьявольским любопытством рисковал, ещё и ещё раз испытывая судьбу.

Я ответил резко, и пацаны вначале сразу отшатнулись, подчиняясь своим звериным повадкам. Но тут же самый маленький из них подбежал ко мне и, заводя себя и других, закричал истерично: «Ты чё, мля…» Я мгновенно ударил его длинным левым боковым. Удар получился очень сильным, хлёстким, от удара у меня с треском разорвался ремешок часов и подарок отца, часы «Командирские», выстрелили куда-то под ноги, пропав навсегда. Пацаны немедленно налетели на меня со всех сторон, чуть не затоптав своего упавшего товарища.
 
С трудом, прорываясь сквозь град ударов, я побежал к деревьям, которые росли вдоль тротуара – я боялся, что пацаны, по своему обыкновению, начнут закидывать меня камнями, которые лежат возле трамвайных рельсов. Но до деревьев я не добежал, получив сильный удар в затылок, я споткнулся и упал. Это было уже опасно, пацаны звереют при этом, начинают избивать ногами, прыгая на голове, на руках, ломая пальцы, уродуя до неузнаваемости и забивая часто до смерти.
Вот какого момента я так давно ждал! Я снова стал целым, я опять хотел жить! Подчиняясь звериному инстинкту выживания, я закричал так, что не услышал себя, и со сверхъестественной легкостью поднялся, взметнув над собой чье-то ставшее вдруг безжизненным тело.
 
Я успеваю добежать до деревьев. Я отчаянно отбиваюсь, у меня получаются удивительные серии и комбинации ударов, но пацанов слишком много.
Когда я снова упал, ребята, станцевав на мне джигу, обшаривают мои карманы, я не теряю сознание, но и не совсем чётко все воспринимаю.
Они растворяются во тьме.

Я ещё долго сижу на земле, сплевывая кровь. С трудом встаю, обнаруживаю, что на правой ноге нет ботинка, вяло ищу его вокруг и не нахожу. Тогда я скидываю левый ботинок тоже и, шатаясь, иду босиком. Я потом две недели отлёживался дома, долгое время не мог есть разбитым о свои зубы ртом.

Теперь мне не больно. Мне не больно. И я совсем не держу на них зла.
Вот я подъехал к подъезду дома, в котором  давно не живёт девушка, которую я хочу с одинаковой страстью и обнять, и забыть навсегда, а иногда и убить. Еще немного и совсем без усилий я вижу нас, стоящих обнявшись, на ступеньках подъезда. Я очень легко целую её, а она что-то говорит мне, но я понимаю, что она ещё раз хочет услышать: «Я люблю тебя».

Я люблю её больше жизни, но не хочу говорить этого слишком часто.
Я вижу наши бесплотные тени и хочу крикнуть себе – ну скажи же, это так сейчас просто: «Я люблю тебя…»

Теперь мне почти не больно. Любить не больно. И я совсем не держу на неё зла.
Я вздрагиваю – сквозь меня пробегает толпа ребят в спортивной одежде. Это сборная университета по боксу, среди них и я – худой, как велосипед, в синем спортивном костюме и белых кроссовках. Я вижу плечистого парня, который бежит рядом со мной, и, смеясь, говорит мне: «Плохо тебе, Винни?» Я, тоже смеясь, отвечаю: «Плохо? Да мне конец!..» Это любимая шутка моей команды, из очень старого анекдота.
Парня зовут Лёша Иванов. Когда однажды приехала к нам в спортивный лагерь «Икар» девушка по фамилии Куинджи, да, действительно, какая-то там внучка того самого Куинджи, то Иванов вдруг взял гитару и стал играть. Играл он как бог. Мы даже не знали, что он умеет играть, а он, оказывается, окончил музыкальную школу по классу гитары. Он играл и пел всю ночь.
 
Лёша тогда, в спортивном лагере, чуть не погиб, переплывая Волгу. Однако смерть тогда уже начала охоту за ним. Лёша умер совсем молодым, от рака. Перед его смертью мы всей командой приехали к нему. Капитан команды, которого мы до сих пор зовём по кличке, Малай вынес на руках Лёшу, по его просьбе, на улицу. Иванов весил тогда около сорока килограмм, на него страшно было смотреть. Тренер тихонько плакал, глядя на него.

Так вступил я на опасный путь сновидений. Я смотрел на тени и картины прошлого и всё яснее видел в них перемены.
Они становились всё реальней.

Я стал понимать, что когда эти тени, эти духи прошлого станут такими же плотными, как памятник Ленину, который все еще стоит на центральной площади города, когда я смогу заговорить с этими тенями, я тотчас же пойму,
что я – умер.