Сильвия Платт. Вяз

                Посвящение Рут Фейнлайт

Я знаю, что такое дно, говорит она.
Я знаю его, я уже туда проросла своим огромным корнем –
пробкой:
Это – то, чего ты боишься.
Я не боюсь: я уже там была.

Ты слышишь, море шумит во мне,
Его неудовлетворенность?
Или голос, совсем не похожий на то,
что было твоим сумасшествием?

Любовь – это тень.
Ну, то, как ты после лежишь и плачешь.
Слушай: это ее копыта, она умчалась галопом, как лошадь.

Всю ночь я буду вот так лететь галопом, стремительно,
Пока голова не превратиться в камень,
Подушка – в беговую дорожку,
Отдающую эхом, эхом копыт.

А хочешь, я принесу тебе то, как звучат яды?
Вот сейчас идет дождь, и очень тихо.
И это плод дождя: оловянно-белый, как мышьяк.

Я стерпела жестокость закатов.
Обгорела до корня.
Видишь, мои красные нити накала горят стоя,
целая рука проводов.

Сейчас я разлетаюсь на куски,
которые летят подобно бейсбольным битам.
Ветер такого насилия
Не потерпит, если стоять истуканом: я должна завизжать.

То же с луной, она также беспощадна: она бы протащила меня.
Жестоко, при том, что сама бесплодна.
Ее свечение изводит меня. А может я поймала ее.

Я отпущу ее. Пусть себе идет.
Усохшая и плоская, как после серьезной операции.
Будто твои плохие сны овладевают мною и одаривают меня.

Во мне живет крик.
Ночью он взмахивает крыльями,
Высматривая, словно вор, какую-нибудь жертву любви.

Я в ужасе от того темного,
Что спит во мне;
Весь день я чувствую его мягкие,
легкие как перышко вращения, его
злокачественность.

Облака проплывают и тают.
Может быть они лица любви, бледные,
невосполнимые?
Или это таким образом я возбуждаю свое сердце?

Я чувствую себя более неспособной к познанию.
Что это такое, это лицо,
Такое беспощадное в удушающей гуще ветвей? –

Его змеиные кислоты шипят.
Оно поражает волю. Это – отделенные, неспешные промахи,
Которые убивают, убивают, убивают.

------------------------------------------

Elm
For Ruth Fainlight

I know the bottom, she says. I know it with my great tap root:
It is what you fear.
I do not fear it: I have been there.

Is it the sea you hear in me,
Its dissatisfactions?
Or the voice of nothing, that was your madness?

Love is a shadow.
How you lie and cry after it
Listen: these are its hooves: it has gone off, like a horse.

All night I shall gallop thus, impetuously,
Till your head is a stone, your pillow a little turf,
Echoing, echoing.

Or shall I bring you the sound of poisons?
This is rain now, this big hush.
And this is the fruit of it: tin-white, like arsenic.

I have suffered the atrocity of sunsets.
Scorched to the root
My red filaments burn and stand, a hand of wires.

Now I break up in pieces that fly about like clubs.
A wind of such violence
Will tolerate no bystanding: I must shriek.

The moon, also, is merciless: she would drag me
Cruelly, being barren.
Her radiance scathes me. Or perhaps I have caught her.

I let her go. I let her go
Diminished and flat, as after radical surgery.
How your bad dreams possess and endow me.

I am inhabited by a cry.
Nightly it flaps out
Looking, with its hooks, for something to love.

I am terrified by this dark thing
That sleeps in me;
All day I feel its soft, feathery turnings, its malignity.

Clouds pass and disperse.
Are those the faces of love, those pale irretrievables?
Is it for such I agitate my heart?

I am incapable of more knowledge.
What is this, this face
So murderous in its strangle of branches? -

Its snaky acids hiss.
It petrifies the will. These are the isolate, slow faults
That kill, that kill, that kill.