Земляника

«Во время языческих гонений на христиан судья
 насмешливо спросил у одного исповедника:
«Можешь ли ты показать мне своего Бога?».
Тот ответил: «Могу. Живи по Богу и увидишь Бога».
(Архим. Рафаил (Карелин) «Да никтоже прельстит вас»,
Самара, 2008, с. 32).

Наверное, каждый знает, как тяжело, когда болеет ребенок. Еще тяжелее, когда в доме болеют все родные, и заботы снежным комом валятся на мать, которая теперь обязана ухаживать за каждым больным.
Мать только провалилась в неглубокий сон рядом с сыном, сопевшим плохо дышавшим носом, как вдруг ее разбудил кашель малыша. Негромкий, но методический, с короткими – секундными – перерывами, больше похожий на покашливание, и оттого кажущийся более навязчивым.
Мать с жалостью перевернула спящего сына, сменив его положение. Не помогло. Закапала в нос лекарство. Покашливание продолжалось. Дала попить теплой воды. Бесполезно.
В соседней комнате заворочался больной муж, временно выселенный туда со своей простудой и лихорадкой, тоже закашлялся.
У нее оставалось всего каких-то два-три часа, чтобы поспать перед новым днем и новыми заботами о всех ее больных. Голова раскалывалась. Но сна не было. Сын кашлял, ворочался и подхныкивал, не просыпаясь.
«Господи! Да когда ж это кончится?! Останови этот кашель, я больше не могу! Я хочу спать! Дайте мне поспать!» – закричало внутри нее, и в душе родилось такое ожесточение, от которого хотелось встряхнуть сына, накричать на него, ни в чем не виноватого, только бы он перестал кашлять, только бы прекратилось это, казалось, бесконечно-периодическое «кхм-кхм».
-Кхм-кхм…кхм-кхм…кхм-кхм…
Как капающая в кране вода, как надоедливый стук в соседской квартире с ремонтом, как звук железа по стеклу…
Двадцать минут…Тридцать… Сорок…
-Я хочу спа-а-ать! – простонала она с такой злостью, что даже сжала кулаки и ударила ими по собственной постели.
«Господи! Что же это я, а? Как же так можно? Это же мой сын, кровинка моя, радость моя! Это же он мучается, а не я! Ему плохо, а не мне! А я? Что я делаю? Какие капли, какая вода? Мне любить его надо, ему тепло, ласку свою дать! Зачем во мне эта злость, мерзость эта? Надо любить! Господи! Пожалуйста, дай мне силы на эту любовь! Не отними ее у меня! Пожалуйста!»
Она шептала еще что-то о любви, но в сердце всё бушевало тёмное, неукрощенное ожесточение усталого организма, требующего элементарного – достаточного человеческого сна.
Вдруг – она не поняла, в какой именно момент ее горячих просьб к Богу о возвращении любви и удалении ожесточения – мать почувствовала: словно облаком мягким окутало ее, сразу всю, внутри и снаружи. Облаком невидимым, легким и прозрачным. Есть такие почти прозрачные облака, которые даже солнце в летний зной не заслоняют собой, и сквозь них его видно намного лучше, чем при прямом, открытом взгляде, от которого больно. Или не облаком, а просто добрым теплом, как в деревянной, натопленной избе, куда входишь, промерзший, с уличного мороза.
Тепло враз, как будто ни с того ни с сего, ниоткуда. И голова, вроде, продолжает раскалываться, и спать по-прежнему хочется – ничего как будто не изменилось, но мать это уже не беспокоит, потому что ей хорошо и так. Хорошо от радостного спокойствия, так неожиданно поселившегося в ней.
И сын всё еще кашляет, но она уже наклоняется над ним, улыбаясь: «Родной мой, потерпи, сейчас всё пройдет», - и гладит доброй и теплой рукой по его мокрой головенке. Вот и кашель прекратился. Как будто сам по себе. А любовь, та самая, о которой мать только что так истово просила Бога, льется и льется через край её души, заполняя собой всё вокруг. Любовь – её и не её. Любовь – лекарство. Любовь – дар. Любовь – чудо. Любовь – самая великая и нужная банальность.
«Господи! Спасибо Тебе! Спасибо – за всё!» - мать с той же радостной улыбкой встает на колени и благодарно крестится на икону…

А вы говорите: «Бога нет»… Когда хочется полакомиться, и идешь в лес за земляникой, смотришь вокруг – ее тоже будто бы «нет».
А ты нагнись да загляни. Под кустик-то…

12-21 февраля 2010 г.