Огневушка

   Дух огня — весёлый, но грозный служебный дух стихии земного огня.
   Глядя на обгорелые дрова, красные угли и яркие языки пламени, всё время вспоминаю Бажовскую Огневушку-поскакушку. А ведь было и с нами нечто подобное.
   Прошлым летом в один тёплый августовский вечер засиделись мы с мужем у костра до ночи. Костёр во дворе мы часто разводим — шашлыков пожарить. И вроде уже всё съели, а уходить спать в дом не хочется. Подбрасываем и подбрасываем дрова в костёр. Небо чёрное, ясное, звёздное. Ни тучки, ни облачка. А тьма кругом такая непроглядная, что в десяти метрах огорода не видно — только звёздный купол, костёр, и мы с мужем в бликах огня. Сидим, разговариваем, звёзды считаем. Вроде уж всё переговорили, а уходить спать всё равно не хочется. Притихли. Сидим, на огонь смотрим. Молчим.
   И как будто мерещиться стало — пламя заиграло как-то по-особенному, заплясало, закружилось и как бы вкруговую по спирали взвилось. Как будто красный сарафан с золотой тесьмой у русской девушки, когда она в танце кружится. Мы и подумать ничего не успели, а огонь покрутился перед нами и улёгся на сгоревшие дрова. Только красные угли догорают.
   —Ты видела? — изумился Дима. — Что это было?
Конечно, я видела и любовалась танцем Огневушки.
   — Я думаю, это Огневушка пришла потанцевать перед нами, — прошептала  я, боясь её спугнуть.
   — Как здорово! Давай ещё дров принесу, может быть, она ещё станцует нам.
Дмитрий включил фонарик и пошёл к поленнице за дровами. Принёс. Аккуратно положил пару полешков в засыпающий огонь. Пошевелил кочергой угли, подул. Огонь взвился в темноту, мгновенно охватив сухие дрова. Они затрещали, и в ночное небо полетели искры.
   — Хочешь, я тебе сказку расскажу про Огневушку-поскакушку?
   —Давай, — согласился Дмитрий, подкладывая в огонь ещё дров.
   — Был такой дедко Ефим. Видимо, вместе со старателями на приисках жил… — Начала я вспоминать сказку Бажова. — И вот засиделись они у костра после работы. Долго сидели. Уж костёр прогорел, на месте костерка одни угольки остались, а старатели всё сидят да на эти угольки глядят. Вдруг из самой середины вынырнула девочка махонькая. Вроде куколки, а живая. Волоски рыженькие, сарафанчик голубенький, и в руке платочек, тоже сголуба. Поглядела девочка весёлыми глазками, блеснула зубками, подбоченилась, платочком махнула и пошла плясать. И так у неё легко да ловко выходит, что и сказать нельзя. У старателей дух захватило. Глядят — не наглядятся, а сами молчат, будто задумались. Девочка сперва по уголькам круги давала, потом — видно, ей тесно стало, — пошире пошла. Старатели отодвигаются, дорогу дают, а девчонка, как круг пройдёт, так и подрастёт маленько. Старатели дальше отодвинутся. Она ещё круг даст и опять подрастёт. Когда вовсе далеко отодвинулась, девочка по промежуткам в охват людей пошла, — с петлями у неё круги стали. Потом и  вовсе за людей вышла и опять ровненько закружилась, а сама уж ростом с Федюньку. У большой сосны остановилась, топнула ножкой, улыбнулась, только зубки блеснули, платочком махнула, как свистнула: «Фи-т-ть! Й-ю-ю-у…». Тут филин заухал, захохотал, и никакой девочки не стало… Старатели стали к деду Ефиму приставать: «Ты, дедко Ефим, что скажешь?». «А то и скажу, что это же видел, да думал — померещилось мне, а выходит — и впрямь Огневушка-поскакушка приходила». «Какая Поскакушка?» Дедко Ефим тогда и объяснил: «Слыхал, дескать, от стариков, что есть такой знак на золоте — вроде маленькой девочки, которая пляшет. Где Поскакушка ножкой топнет, там и золото».
   — Значит, — с полной серьёзностью проговорил Дмитрий, — здесь, где Огневушка танцевала, золото есть. Завтра утром начнём копать.
   Я засмеялась, в такт весело трещащему костру, и говорю:
   — Так надо, чтобы она в танце босыми ножками пробежала по траве и только там, где топнет, только там золото надо искать.
   — Так если она никуда не побежала, — не унимался Дима, — значит, вот прямо под костром и золото копать надо.
   — Да нет, — опять смеялась я, — надо, чтобы Филин ещё знак подал.
   В это время прямо над нашими головами что-то большое зашумело. Машущие крылья обдали нас ветром. Костёр опять по спирали взвился к небу, чётко обозначился красный сарафан, кружащейся девушки.
   — Уху-у-у! Уху-у-у! — прокричал филин, приземлившийся, видимо, на теплице среди огорода, хотя в непроглядной августовской тьме никого не было видно.
   — Вот филин прокричал, — как будто приметил ещё один знак Дмитрий.
   Я уже не смеялась, а задумчиво смотрела на кружащийся над костром красный сарафан.
   — У Бажовской Огневушки сарафан был голубой, а у нашей — красный, — опять попыталась возразить я.
   — Переоделась, — буркнул Дмитрий, — столько лет прошло: что — она переодеться не может?
   — Может, — согласилась я.
   И в этот момент под вьющимся сарафаном горящие поленья сложились так, что чётко обозначилась туфелька на каблучке.
   — Смотри!
   Мы оба впились глазами в этот третий знак — в туфельку.
   Треск!!! И сгоревшие дрова красными углями рассыпались по траве.
   Мы вскочили и отошли подальше от костра.
   — Ты видела, как она ножкой топнула?
   — Видела.
   — Точно! Значит, здесь и проходит жила золотая.
   — Значит, здесь и проходит, — опять подтвердила я, — ещё бы знать:  на какой глубине залежи?
   Этот мой вопрос сразу привёл Дмитрия в нормальное состояние ума.
   — Ладно, пойдём спать, а то завтра работы на огороде много.