Какотяо

Спать. Спать. Спать. Наташка  перевернулась на бок, чувствуя как выпитое булькнуло в желудке. Спать. Ни о чем не думать. Все фигня,  фигня и всяческая фигня. Так даже лучше. Одна. Никто не сопит рядом. Пусть сопит там, где сопел до нее двадцать лет. Там привыкли. Наташка закрыла глаза. Стало хуже. Содержимое внутреннего мира пошевелило кадык, стремясь обрести свободу. « Господи, зачем я столько выпила, - подумала она и вновь открыла глаза. Тишина рухнула на нее откуда-то с потолка, моргая желтыми глазами уличных отсветов. Тошнота отступила. На смену ей пришли слезы. Они булькали в носу, соревнуясь с пивом в желудке. Наташка шмыгнула носом, готовясь жалеть себя долго и самозабвенно. Но слезы застряли внутри. Ни туда. Ни сюда. Глаза чесались от неожиданной сухости, и снова захотелось выпить. «А что?- снова шмыгнула носом девушка._ Кто мне запретит. Хочу напиваюсь, хочу … нет.» Она приподнялась на локте. Комната торжественно сдвинулась с утвержденного генпланом  центра и медленно поплыла против часовой стрелки. Наталья рухнула на плоскую, очень полезную для здоровья, подушку. «Нет. Не дойду, - подумала она, сглатывая липкую противную слюну. Снова тошнило в желудке и свербило в носу. – Господи. Да не буду я больше. Не буду. День сегодня такой.» И она сосредоточенно принялась искать оправдание сегодняшнего пивовозлияния. Новое занятие отвлекло организм. Он передумал выворачиваться наружу. А мысли, словно только и ждали, горошинами покатились по пустой черепушке, громыхая как колеса от рефрижераторов.  А она так старалась избавиться от них, заливая в себя порцию за порцией пенного напитка, потерявшего спустя три часа и вкус и действие.
«… Почему всего два года назад мне ничего не было нужно. Только бы иногда был…А сейчас хочу всего… Хочу за него замуж… Хочу от него детей… Хочу ждать по вечерам… Хочу провожать по утрам.. Хочу впихивать в него пресные слизистые кашки и пережаренные толстенные котлеты по рецепту мамы. И уже не хочу, чтобы иногда…И ведь никто больше не нужен. Никто. Никто… Только он. Такой родной, такой милый, такой добрый. Такой измученный. Тяжело же придумывать каждый раз, почему ко мне не доехал, а к ней опоздал.  И ведь уже и мне врет…» Наташка заткнула уши подушкой, пытаясь приглушить противные  голоса недобрых мыслишек. А они все нашептывали всякие гадости: «Позвони сейчас. Трубку точно возьмет жена. И ты сможешь сломать ему жизнь в одну минуту.» И он приползет, потому что больше некуда будет ползти. И все закончится… И одиночество. И пьянство, грозящее перерасти в алкоголизм, женский, трудноизлечимый. И ревность. И слезы. И … что-то то, что пока еще волнует и делает счастливой.   И озноб перед встречами… И шепот по ночам спина к спине. И КАКОТЯО…»

   Когда она первый раз назвала его так, он очень удивился, А она хохотала. Каталась по полу и дергала в воздухе ногами. «Хватит ржать, - забавно-обиженно тянул он, пытаясь ухватить ее за голую пятку. Она отбрыкивалась и продолжала хохотать, чувствуя себя такой счастливой, легкой, словно ей снова десять лет.  Она кричала – я люблю тебя. Он сопел и почти про себя отзывался: « А я то как!» И она снова хохотала… Она писала ему эсэмэсочки – я люблю тебя- а он отвечал – а я то как. Снова и снова. КАКОТЯО, КАКОТЯО. КАКОТЯО. ЕЕ КАКОТЯО. ТОЛЬКО ЕЕ.

       Мысли умолкли, разбрелись по таинственным извилинам ее мозга, стучась в тонкие сосудистые стенки маленькими кулачками, вызывая в голове женщины разноцветные вспышки и боль. « Он там… Спит.. Отвернувшись к стенке, а жена воткнулась где-то между его лопатками. А может быть они занимаются сексом или… все-таки любовью.» Мыслишки подняли горестно опущенные головы и уже собрались в обратном направлении, но Наташка тряхнула головой, раскидывая их щуплые тельца в разные стороны. Боль пронзила череп насквозь, и слезы, наконец- то, хлынули наружу. Много, бурным наисоленейшим потоком.  КАКОТЯО. Ну и пусть, пусть все остается по -прежнему. Она будет ждать, надеяться, и ничего не хотеть. Она будет вставать по утрам и радоваться каждому новому дню. Она будет много читать. Она будет ходить в кино и театр. Одна. Она будет паинькой. Она будет милой девочкой. Она будет… И он будет. И какотяо останется в ее жизни. Еще чуть-чуть, пока она не сорвется и не испортит все то, что сама и создала. Пока ей не надоест. Или пока она не сопьется к чертовой матери…
    Наташка поднялась, одернула короткую шелковую комбинацию и, покачиваясь, на ощупь, зашлепала на кухню.  Слезы еще текли…
    За окном светало… Она подошла к зеркалу и сморщилась: «Ну и рожа у тебя, Шарапов» Завтра все опухнет. Мешки повиснут под глазами и придется приложить невероятные усилия, чтобы вернуть себе неземную красоту. .. Будильник запищал.  Завтра наступило как всегда не во время. Пора вставать… Наташка включила чайник. И увидела на кухонном столе телефон. Сама же его здесь и забыла, вырубив предварительно, чтобы не соблазниться не дай бог. Экран засветился и одна за другой понеслись откуда-то совершенно непонятным для Натальи образом эсемски. « Что с тобой? Почему не отвечаешь? Что случилось? Ты отключила телефон?» Наташка села на пол. Она бы заплакала… Но слезы кончились… Дверной звонок просто завопил, словно кошка, которой отдавили хвостище. Он стоял на пороге… Лицо его опухло.. И мешки повисли под глазами… « Я думал… что ты что-то  собой сделала..,- он шагнул через порог и устало привалился к стене. Наташка пристроилась рядом. Забыв закрыть дверь. «Обуйся, - буркнул он, - Ноги застудишь» И стащив с ног здоровенные ботинки, напялил их на ее тридцать восьмой размер. Она подумала - я люблю его. Он ответил вслух, вздохнув – КАКОТЯО.