Степаныч или анекдотический боянчеГ 2- 8

Степаныч или анекдотический боянчеГ

*****

-- Давно это было в фиг его знает какенском годе. Кажись ещё при Сталине… или при Брежневе?
-- Степаныч! Ну, ты и стрелопут! При Сталине телевизоров ещё не было.
-- Тады, ой. Значится при Брежневе. Варька достала меня тогда, давай купим, да давай. У Корабельниковых есть, и у Смирновых. А мы что лысые што ли?
Наняли такси по такому случаю. Машинёшка моя поломатая в гараже куксилась. Сначала заехали в виноводочный. Скока Варька не упиралась на своём настоял. Взял полъяшщыка.
-- Куда тебе столько!? – загневилась благоверная, - ты, что неделю обмывать будешь?
-- Водка, Варенька в хозяйстве вещь необходимая. Является не только веселящим напитком, но и товарно-денежным знаком.
-- Чевой-то ты на неё отоваривать собрался, Степаныч?
-- Подключение телевизионного агрегата, - нашёлся я.

В магазине у нас приключился спор-раздор По-поводу названия покупки. Варька увещевала, что купить надо «Изумруд», потому, как под цвет её глаз подходит. Я же ратовал за «Рубин», из-за того, что винный напиток такой есть, хоть и плохонький и годится только для окраски соседских дверей, чтоб неповадно было по ночам песни по пьяни горланить, но алкоголесодержащее средство под названием «Изумруд», известно мне не было. Победила Варька, потому что пьянящий напиток оказался на 10 рублей дороже, вложенных мною в пол яшщика. Продавец не поддался на уговоры. Я хотел принести в жертву тройку фунфыриков, чтобы недостачу покрыть, но к счастью, тот оказался трезвенником.

Дома, я перво-наперво распочал беленькую, заливши себе в баки основополагающие писдисят граммулечек, приступил к водружению агрегата. Самое сложное было прикрутить паучьи ножки. К тому времени, я уже остаканился, пока Варька бегала в магазин за закуской. При первом включении телевизор работать отказался. Он шипел, как тая змея в цирке, свистел аки соловей разбойник, но самого разбойника не казал. Добавив втихаря ещё соточку, ко мне явилась здравая мысль: «Тут и с бутылкой не разберёшься. Нужен телевизионный настройщик».

Сказано, сделано! Варька побежала звать Петьку из соседнего подъезда. Петька, мужик мастеровитый был. Кому утюг, или там электроплитку починить, это он зараз, а уж в телевизорах, верняк, разбирался. А хуч бы и нет? Пить в однуё глотку не привыкший я был. Сотоварищ в этом деле необходим, как журавлю лягушки.
-- Степаныч, может цапле?
-- Да ни один ли хрен? Тока вид сбоку. Это я аллегористическое сравнение такое применил для красивости слога. А ты, Юрок не зевай! Наливай ещё по писдисят.
-- Так о чём это я. Ах да! Пришёл Петька, тоже клюкнутый основоположительно. Однако, не успевши порог переступить, задал наипервейший вопрос:
-- Барышни и бояре, а где же, позвольте у вас спросить, антенна?
-- А мы не в курсях? – залупоглазилась Варвара моя, - а что это такое?
-- Ба! - Хлопаю себя по туполобью, а ведь истину глаголешь Петруччио! Как же я про такой главный анструмент забыл? Без неё точно не будет показывать.
-- Ох, и злыдень же ты Степаныч, - подбоченилась ненаглядняца моя. Шож ты водки в первоочёрёдность прикупил, а не опосля покупки?
-- А много водки-то? – закошоглазился Петруха.
-- Нам хватит, - успокоил я корефана.
-- Так с этого и следовало начинать! Шож вы молчали? Отдам я вам свою, всё равно бесхозная лежит, телевизор-то я намедни продал. За литряк думаю сговоримся…

Сговорились, конечно. Прихватив пару фунфыриков, соседушка хищно лыбясь, скрылся с сердца вон и с глаз долой.
-- А не амманет ворог акаяннай? – засомневалась моя супружница.
-- Варюш, да ты шо! Он за стаканчик Московской, не токмо Родину, но и маму с братовьями и кумовьями продасть! А тут, поглянь, ещё скока?
Не прошло, как и пяти минут, явился сердешный. На нетвёрдых ноженьках тщетные попытки стал сотворять (видать дома приложился на предмет дегустации качественности напитка) Удалось ему воткнуть пимпочку в мамино гнёздышко телевизионное. Зачернел и забелел, тогда экран и голосом дикторши стал разъяснять погоду на завтра. Но не долго длилась наша очарованность предметом цивилизованности. Вертаясь назад, соседушка зацепился за паучинность ножек окошка в Мир. Они оба-два повалились навзничь. Петру ничего вроде, а Изумруд мигнув в последний раз своей каменнодрагоценностью, произнёс голосом Левитана сакраментальную фразу: «Началась великая отечественная война…». Что-то там зашипело по-змеиному, фукнуло и стало взрываться, источая дымную гарь.

Жёнка моя, вероятно получив апокалипстический удар, заговорила на иностранческом:
-- Шож ты робишь злыдень писюкатый? Мыж тоби горилки, а ты нас в заморилки.
-- Варвара Степанна, путая отчество моей ненаглядницы, забелугился Петюнчик, да я вам усё направлю, ни сумливайтесь, боярышня!
-- Ще и огрызаяца щеня! Шо ты за птица! Тыж ягня! – и в подтверждение своей велеречивости, Варвара Иванна, ухватив дуршлаг и скалку, хорошенько отходила нас обоих-два.

Изумруд, соседушко, конечно не направил. Новый пришлось покупать. Таурас из Литвы или Эстонии привезённый. Зато антенна у нас была. И хуч не обмытый яшщичек оказался, работал долго и справно, радовая нас своей чернобелостью, даруя музыку и чувственные речи нашего дорогого и всеми любимого Леонида Ильича…

Пить я после того случая бросил… годика на два. Но это другая история. Наливай, Юрок, по последней, и по домам…

*****

Зато Варька моя скурвилась. Акромя музыки и пленумов съездов нашей партии с их несменными аплодисментами, внезапно стали появляться бесконечные серьялы типа Сага о Форсайтах Голсуоревские. Одная Рабыня Изувера чего стоила! Приковывая к голубеющим экранам социалистических жён надолго и накрепко. Они напрочь забывали, что у них есть мужья, дети и родственники с друзьями. На моей памяти был случай, когда молодуха отказалась брачеваться из-за того, что в этот должен был быть повтор 800-т какой-то серии с продолжением.

Когда тёмными, зимними вечерами приходил я домой голодный и необогретый, вместо радостных приветствий моей дражащей половиночки: «Где тебя носила нечистая сила!?», видел я зомбю с лицом залитым слёзной жидкостью, хлюпающую носом, у меня начинал зреть в голове Барбаристический план: Порубить топориком в щепки голубого разлучника.
Заместо вкусных и полезных моему организьму борщей, меня в морозилке ждали Сибирские пельмени, на самом деле к Сибири никакого отношения не имевшие. Этот же продукт, теперь заменял мне уху, лапшевники, рассольники и гороховый суп. Мне приходилось есть его за место картошки с мясом, плова и Беш Бармака.

Дальше, больше. Случилось страшное! На сцену вышел Санта из Барбары. Этот мексиканский дед мороз, которого на протяжении нескольких тысяч серий, так никто и не увидел, полностью покорил умы и сердца многих миллионов женщин отечественного производства и ближнего зарубежья. В стране наметился дефицит товаров пищевого потребления. С полок продовольственных магазинов стали исчезать крупы и другие товары народного потребления. Сибирские пельмени и макаронные изделия всё больше и больше захватывали позиции. Стала вводится талонная система. Продажа телевизионных яшщичков превратилась в основной доход отечественной радиоламповой промышленности…
-- Эк, тебя Степаныч занесло? Хорош уже! Ставить в заслугу мексиканским сериалам развал социалистической экономики…
-- Ладно, будь, по-твоему! Но согласись, что даже в секисе, которого, у нас отродясь не было, отечественные супружницы, требовали по протоколу империалистических сериалов?
-- Не соглашусь…
-- А шо, вытворяли Российские женщины, внезапно открываясь своим дражайшим половинкам, голосом доньи Миньетессы, шо ребёнок не его? Хорошо, если понимавшие в чём суть текучисти моментов, их мужья заламывая руки, голосом дона Педрилло, патетничали о том, что всё равно любят своё чадо и продолжат поливку пресловутого дерева и в следующей пятилетке обязуются, достроить фазенду на даче, не взирая на козни рябчикожующих и апелсиноедящих…

Но я не об том. В один из прекрасных погожих осенних или весенних вечеров, придя с работы пораньше, доведенный до крайности, я повыкидал во двор все пресловутые ящики с голубеющими экранами. Я выкинул их из комнаты, спальни, кухни, ванной и туалета. Я поотчекрыжил все антенны под самый корешок. Пришедшая с работы моя половиночка ничего не сказав, отправилась на кухню и через несколько минут, оттуда понеслись чарующие запахи украинского борща и домашних котлет. Наевшись вволю мы набросились на диван кровать, аки алчущие козлята. Сначала нам мешали застенные вопли донов Педруччио и стоны доний Миньетесьеров. Но вскорости грохот и звон выкидуемых во двор голубых окошек в тот Мир, возвестил новую эпоху не социалистического плюалиризьма. Я могу с гордостью сказать, что был зачинателем новых веяний и первопроходцем эпохи безсериальных существований!

-- Ну, Степаныч тебя понесло! Не ожидал! Это точно не анекдот, а альтернативная реальность.
-- Мечты, мечты в них наша слабосильность… Ну давай, Юрок, ещё по писдисят и по домам.
-- Давай! За бессериальную действительность и альтернативность вселеных…

*****

-- Вот ты Юрок смихуёчишься, а попади в мою ситуацию, волком бы на Луну завыл!
-- Несомненно, Степаныч! А что дальше то было?
Напросился к этой продавщице я в гости. Типа чайком, кофейком побаловаться. А чё!? Варька моя у родни в Бердске ошивалась. Шлёндала по зятьям, кумовьям. Я парень видный, в пороховницах порох имеется. Пассия на этот вечер, взяла с собой водки, селёдки и направились мы в её хоромы. По дороге, я у бабуличек букетик ей прикупил. Идём мы по проспекту и сверкаем, как два медных грошика. Вожделяя что-то вожделеемое. В квартире её мужским духом пахло. Озадачился я, но спросить не решился. А надо было олуху царя небесного. Или может уверенность поселилась в мою дурью башку, что половиночка её на курорте спиноожогами страдает. Не знаю. Уселись мы на кухоньке водку с чаем попивать и фруктами заморскими закусывать, разговоры разговаривать. После третьей, обнаковенно мне любая баба, королевишной показывалась. А это и по трезвянке ничё. Попа хорошая, талия связующая её дойки имелась. Про дойки и говорить не приходилось, как у бабы Мани арбузы с Бахчисарайского фонтана.
-- Степаныч фонтан и дыни, как то не связываются?

-- А ты не перебивай, слушай, что дальше было. Внезапно положил я ручку шаловливою свою ей на коленку. Лариска моя сказала: «Ой» и покраснела, как июльская роза. Руку свою на неё положила и как бы застопорила её дальнейшее продвижение. Но потом охолонулась и осторожно погладила. Тут-то я и врубился, что любовные игры мне сегодня светят, поярче солнышка ясного. Раздумывать о лукавом мне было без надобности, поэтому присосавшись к её губкам янтарным, я попытался высосать из неё дух сопротивляемости. Баба к тому же пьяная была. А поговорку, наверное, знаешь?

-- Какую поговорку? Степаныч.
-- Баба пьяная, всем отдана и мужу вовсе не верна.
-- Не, такую не слышал. Слышал, что-то там про чужих, но не помню.
Вобщем и целом вальсируя по дороге любви, мы оказались у неё на спальном диване. Танька баба ушлая, давай распрягаться и меня распрягать.
-- Степаныч, так вроде её Лариской звали?
-- Да какая разница? Один хрен! Тока вид сбоку. Ушлый, ты Юрок. Всё про всё примечаешь. Наливай, лучше по писдисят и слушай дальше.
Полетели труселя с лифчиками по закоулочкам. Вмиг переодевшись в костюмы Адама и Евы, мы набросились друг на друга, как изголодавшиеся белки. Дыни доложу я тебе у моей Лариски были первосортными. А булочки, как та пасха в январе. Я долго не терялся и стал с ней игры играть в «Паровозик из Ромашково», «Крокодил Гена и старуха Шапокляк» и конечно же «Карабас Барабас и Мальвина». Не забыли мы про Чупа Чупс и «Полижи мороженку». Изрядно уставшие, уже приготовились ко сну, как заскворчал ключ в скважине замочной.

Ключ противно заскрежатал в замочной скважине и в квартиру ввалились совершенно пьяненькие муж моей Лариски и евойный событыльник. Включив свет во всех помещениях, алкашня добралась до спальни, гдк мы возлежали истомленные после любви. Внимательно оглядев окрестности, Ларискина половиночка, сделал заявление:
-- Это моя супруга, а справа я. Скажи красавчик?
-- Повыше тока чуток тебя будет, - внёс сомнения собутыльник.
-- А ведь и правда твоя! А чё вы тут делаете-то, а?

Вероятно, адекватность посетила его сильно одурманенную алкоголем голову и, сбегав в коридор, он вернулся с двуствольным охотничьим ружьём.
-- Шота я не понял, что тут происходит? – сильно пошатываясь и целясь в основном в потолок, задал вопрос половиночка, баба вроде моя, а радышечком с ней, навроде как бы и не я?
-- Милый! Так я ж думала, что ты на курортах косточки свои греешь, а шо ж ты с вокзала не позвонил, шо вертаешься в родные пенаты, я бы прибралась. К встрече любимки своего приготовилась.
-- А ить дело гутарит, супружница твоя, - подал голос событыльник, - отбирая ружжо у другана своего. У тебя шо двушки не оказалось домой позвонить? Шож ты нежданчиком заявился? И меня в свидетели своей тупоголовости подпрёг?
-- Ладно, одевайся свояк, пошли на кухню знакомиться будем. Раз так получилось.

На кухне раздавили мы в четверо пузырик беленькой. Перецеловались все друг с дружкой. Тогда, Юрок, голубым только небо называли или цвет какой, ни какой. Пошёл я домой досыпать. Пред домом своим, мной были обнаружены все окна моей квартиры светящимися. А внутри Варька со скалкой фурилась. Приехала она чуть раньше половиночку свою проверить на предмет изменчивости. Обратив внимание на помаду на моих труселях и не застёгнутую ширинку, сделала она соответствующий вывод, опираясь к тому же на сильный перегар произносимый из моих уст. Спина у меня потом долго болела. Но прошла, конечно.

А тебе, Юрок, дам я совет, как старший товарищ. Если домой собираешься, позвони, предупреди, чтобы убрала она там всё и, не было разнообразных эксцессов и парадоксов.

*****

А ты знаешь, Юрок, ведь не всегда я на Варьке женатый был. Было время холостяковал, куда с добром. Деревенька наша не то шо на самом отшибе стояла, но и не ближний свет к столицам. Бабья в тот текущий момент превышение было на много раздольней, чем на 10 девчонок по Госкомстату 9 ребят. Но так как у всех советских мужчинов наблюдалось огромное присутствие сестёр, тётушек, бабушек-бабарих и прочего сброду женской национальности, заглавной мечтой коих было поженить когонить во чтобы-то ни стало, дабы осуществить мечту коммунистического строительства социализма – создание ячейки общества.

Баба, любая, доложу я тебе Юрок, в душе своей, в первую очередь сваха, а уже во вторую невеста. Вековая история человечества имеет множество примеров на эту тему. Но я-то о себе говорю…
Сестра в тую пору была у меня Танюха. Забрендило ей в голову женить братца своего Толюшку. И втимяшилась эта айдиа ей в голову до такой степени, что хоть горох об стенку – не вытемяшить.

Прихожу однажды с работы. Танюха сидит в моей комнате, на моей кровати и, благоухая июльскими розами своего парфюма, заговорщицки подмигивает и делает заявление:
-- Сегоня, Толяшка, у нас с тобой путешествие предназначено на амменины серца тваво.
-- Танюх, ты случайно не с соседского дуба рухнула? Каки, таки именины сердца?
-- Вскорости узаешь, брательник мой кровненький. Собирайся как на пасху.
-- Так я же с устатку и не емши?
-- Ой, Тольчик, отговорочки не мастрячь, дубинушка стоеросовая. Там нас стол ждёт и банька, если останешься.

А куды деваться? Сестра старшенькая была, годков на пять. А почитание старших в нашей семье с молоком матушки впитывалось. Приодел я косоворотку новую, заправил в сапоги сафьяновые штаны холщовые на ярмарке прошлой купленные и пошёл свиданькаться с суженой своей ряженой.
-- Степаныч, ты опять времена годов попутал?
-- Да ни божешь мой! А ты Юрок зеваешь, опеть! Наливай по писдисят и слушай, как дальнейшие события развивались…

Пришли мы в дом Севастьяновых, где смотрины обозначались. Стол и взаправду ломился от яств разнообразнейших. По такому случаю, хозяева кабанчика закололи. Человек 10 сидело, а накрыто на 30 было. Посреди стола стояла бутыль брюковки, градусов далеко за 70. Оная-то, чуть и не сгубила мою молодость грешную. Не успел я опомниться и закусить основательно, как рядышечком со мной оказалась невеста моя новоявленная. Первым делом, чтобы заполонить мужчину статного, она засунула руку беленькую свою прямо в штаны мои холщовые и ну давай мять и охаживать дружка моего верного, вопрошая при этом:
-- Люба ли я Вам, Анатолий Степаныч?
-- Люба! Ох люба, Люба! – стенать я начал, не ожидавши такой прыти от девицы красной.
Люба моя усилила тут же свой нажим и, уронив вилку, ненароком, попросила достать её. Оказавшись под столом и занявшись поисками столового предмета, мною было обнаружено соблазнительное зрелище промежножья, вероятно будущей моей избранницы. У неё там не было никаких балахонов. Свет, падающий с окошка, ярко освещал белокожесть и черноволосость соблазнительници. Кровь в перемежку с самогонкой ударили в мою дурью башку и за ради тотжечасного обладания Любочкой, я был готов отдать полцарства свово, не задумываясь.

-- А не хотите, ли гости дорогие, посмотреть баньку нашу, натопленную по такому торжественному случаю? – произнесла мамаша моей будущей жены.
-- Хотим, - сказало тупоголовое создание в моём лице, уже трепыхавшееся на крючке задачивливой рыбачки.
-- Не хотим, - сказала сестричка, шо я банек не видывала? У нас своя не хуже.
-- Любава, проводи гостя дорогого. И если вдруг возжелает, он помыться с дороги дальней, спинку потри ему.
Дорога дальняя, равнялась трем минутами ходьбы от нашего дома до ихнего. Но не это меня удручало. Я видел лицо папаши, оченно сожалеющего о моей судьбе. Внезапно главенствующая истина открылась предо мною во всей своей красе и величии. Я понял как его схомутали 20 с гаком лет назад. И приготовился к бою.

Из трубы баньки со страшной силой валил чёрный дым. Мы с Любой вошли в предбанник.
-- Ты раздевайся, а я отвернусь, - ласково улыбаясь, сказала моя королевишна, - а как понадобиться спинку потереть, кликни меня и я тут же явлюсь пред очи твои соколиные.
Быстро разоблачившись, юркнул в парилку. Жар резко окутал меня. Плеснув пару ковшиков на раскалённые камни, добрый молодец уселся на полок, думу думать. Долго думать мне её не пришлось, открылась дверь и парительное помещение посетило существо женского пола в голом обличье. Совершенно не стесняясь своей наготы, бесстыдница прошествовала в мою сторону и уселось рядышечком со мной. Доски грустно скрипнули, прогибаясь не под бараньим весом. Следует отметить, что деваха худобой не страдала.

Её корма «с малым метр», заставляла биться сердца не в ритм беспрестанно лузгающих семечки деревенских олухов. Присутствие талии имело полное отсутствие. Однако наблюдалась полнейшая компенсация её дойками. Стоячими, как Альпийские горы. Горы поражали воображение путешественника своей белизной и округлостью форм. Их чуть вытянутая полусферичность, заставила всю мою кровь отлиться от верхней головы к нижней и полностью лишила её мозговой деятельности. Проказница резво ухватилась за мой стержень, который давно находился в полном солнцестоянии и, поигрывая его лунами, не отпуская ни на йоту, вывела любовного избранника в предбанные чертоги.

Мои руки во время исхода ласкали Любашкины дыни, не взирая на протесты их правообладателя. Внезапно моё сознание на миг озарилось и образ явившийся мне в ту пору, отца моей не будущей жены сказал:
-- Эх, Толяныч, Толяныч, не будь таким же далпаёпам, как я! Окрутит оная тоби, и не сорвёшьси тады! Семь раз отмерь, а потом уж засунь…
Сексуальная пелена спала с моих глаз и прихватив нехитрую одежонку свою, бросился я на утёк в родные пенаты. Вбежав в свою горницу в адамовом костюме, я сильно поразил своих родных. Вернувшаяся через полчаса Танюха, постучавшись в мою светилку, изъявила соизволения просить братского прощения, за то, что чуть не подвела меня под монастырь. Исходя из её историй, в положенный час в баню вероломно ворвалась Любахина родня, дабы поймать, уличить и окольцевать проштрафившегося молодца. Однако застав там ревущую белугой одинокую девицу, тут же отказалась от своих гнусных намерений.

Сестра поклялась, больше не участвовать в подомных начинаниях, никогда. Однако, кроме неё у меня хватало тётушек, лёлек и бабок- бабарих. Но это в другой раз. А ты хлебало-то закрой, Юрок. Давай на посошок по писдисят и по домам…

*****

Колхоз дело добровольное, однако, в тот год задалось засушливое лето. В своих –то хозяйствах вручную поливали, а на гос полях молили о дождичке, хуч в четверг. Но дождик не шёл и златогривые колоски погибали на корню. Но я не о том. Послали нас по собственному желанию, председателеву хотению, брюкву собирать. Брюква оная овощ, завсегда полезная. Годна и в борщ, и в самогонку. И с чесноком, майонезом, тоже ничего, особливо под водочку…

-- Степаныч. О каком майонезе ты говоришь? В послевоенные годы.
-- Был, был, Юрок, майонез, тока не так прозывался. Давай-ка по писдисят и продолжу.
Брюква, хоть и полезная овощ, но растёт западлянски в подземных пещерах. Поэтому при её сборе поза буквой «Зю», самая приемлемая. В эту самую позу прилетает мне отменная брюква и пребольно тыкается остриём. Оборачиваюсь и куды ни поглядь, все в этих позах стоят. Картина Репина: «Подготовка к брачной ночи». Стало мне прилетать с определённой периодичность. Вычислил я её скоренько и успел оглянуться, пока Наташка изготавливалась к бою. Погрозивши ей кулаком, я продолжил так нужный нашей Родине сбор. Но на вечер обещался себе, зажать её где-нибудь в укромном уголочке и помацкать чуток, шобы не повадно было, кидаться овощной продукцией.

Так оно и случилось. Свечерелось. Все разбрелись по домам. Возле клуба заприметил я Натаху, стоявшую в руках платочек теребящую. Подскочил к ней, как коршун к курочке белоснежной, и давай целовать и обнимать, ручки шаловливые распускать.
-- Шож вы делаете? Анатолий Степаныч, стыдно мне! – слабо отбиваясь ручками своими лебединными, вещала Наташенька.
-- А пойдём, Натаха, к тебе на сеновал? Я тебе брюкву припомню? – Взволнованно, зашептал я, опаляя девицу горячим дыханием.
-- Отчего ж не пойти? Пойдёмте, Анатолий Степанович. Только рученьки свои ласковые не распускайте по дороге. Не ровён час увидит, кто. Стыда не оберёшься.

Дворами, перебежками, мы вмиг очутились подле хозяйства Севастьяновых. Тихохонько прошмыгнули за по грядками и очутились подле сарая. Внутри шмыгали по стенам тени от расставленных тут и там лампад. Всё располагало к празднику плоти. На улице был слышен стрёкот цикад, вдали переругивались собаки. Гармонист выводил рулады печальной мелодии, то и дело петушась на некоторых нотах. Вкусно пахло свежескошенным сеном...

В сарае стоял, разглядывая нас исподлобья Наташкин отец. Аверьян Севастьянов, был известен не только в нашем селе, но и далеко за его пределами. Многие и не знали его фамилий и как кличут. Звали его запросто: кузнец. Обладая недюжинной силой, он на спор убивал быка кулаком. Но я думаю, обидчику его дочери, хватило бы и простого шелобана.
-- Это кто? - Сильно насупив брови, поинтересовался папахен.
-- Папенька, так ить подмогнуть же тебе надобно? А Анатолий Степаныч, любезно согласившись.
-- Ну, становись рядышечком, Степаныч, - усмехнулся в седоватые усы папенька, - Вилы то возьми. Сподручней ими сено-то кидать, нежели голыми руками.
Накидался я от души. На многие лета вперёд. Еле-еле до дому доплёлся, проклиная Натаху последними словами. Ить знала, лярва, поди, шо папенька дома.

На кухне мною были обнаружены не спящие маман с папахеном.
-- И где тебя носила нечистая сила? – поинтересовалась моя родительница, - уже луна взошла, а его всё нет.
-- Можа изгвоздать его, хорошенько вожжами, шоб запомнил надолго, как невры родителям мотать, - зазлючился папахен.
-- Шож вы меня всё за дитятку неразумную держите, - обиделся я, - чай 19-й годок пошёл.
-- Сделай доклад, где ты поздней ноченькой мотылялся, как так, пощетаем тебя взрослым отроком, а как ни так, изгвоздаю я тебя всёж таки вожжами, шоб не повадно было! – разозлился родитель.
-- У Севастьяновых я был, папе Натахиному сено кидать помогал.
-- Олух царя небесного! Она уже не один десяток парней, так провела. Ох, и умна девка! Умна! – улыбнулась мать, - иди, ешь-то. Да спать.
-- Накормили меня там, - разобиделся я на весь белый свет. И поклялся не женится никогда в жизни.

На утро, сарафанное радио, облетело всё село с интригующей вестью, что приехали погостеваться к бабке Аксинье, сынок её долгожданный с женой своей и дочуркой, Варькою прозванной. Ходили слухи, что Варька обладала красотою неописуемой и там где ступали её прекрасные ноженьки, люд от малого до великого валился штабелями. В тот погожий воскресный день, солнышко смихуёчилось над жителями нашего села и обещалось к пополудни сделать подарок в виде дождя, возможно с градом.

Варьку послали в сельпо за продуктами. Проходя по улицам нашего городка, она так вертипопилась, что многие парни начинали есть шелуху, а семя выкидывали на землю. Женская же часть населения планеты скрипела зубами и змеешикали во след будущей разлучнице с их женихами. Судьбе, в лице моей мамахен, было угодно послать меня тоже в магазин, за солью и спичками. Магазинчик находился в три дома от нашего. Это-то и послужило дальнейшему нашему знакомству.

Внутрях по обнаковению, клубилась небольшая толика народу. Вошедшая Варюша, осветила своим солнцеподобным ликом полутёмное помещение. Вмиг стихли все разговоры. У многих парней и мужиков открылись хлебальники. В раздирающей тишине, вдруг раздался ангельский голосок, принадлежащий вероятно существу небесного происхождения:
-- Простите, Вы последний будете в очереди?
Небесное создание обращалось ко мне.
-- Да, я самый последний человек в этой очереди, - ответил отрок, давший не далее, как вчерась, обет безбрачия, - а как тебя зовут? – внезапно спросил я.
По залу прошёл возглас восхищения, негодования и удивления.
-- Варвара, потупив глазки, - ответило прекрасное дитя.
-- А шо ты делаешь сегодня вечером, Варюша? - поинтересовался вконец оборзевший отрок.
-- Ну, я не знаю… По хозяйству, книжки почитаю, - чуть покраснев, ответила девица.
-- Может, погуляем? Я бы показал тебе окрестности нашего место проживания.
-- Я с превеликим удовольствием, только маменька, боюсь, не отпустит, - тихо проговорила солнцеподобная.
-- Я с ней поговорю, - заверив её в своей решительности и непреклонности, произнёс отрок. Мой рейтинг в зале и за его пределами, враз поднялся на несколько пунктов.

На улице шёл град. Периодически сменяясь проливным дождём. Зонтики, мы конечно, не взяли, уповая на прекрасность погоды.
-- Видишь мой дом? – указуя перстом, на отстоявшую в полуминуте бега, мою хату, - поинтересовался я, - побежели?!
-- Побежали! – воскликнула моя будущая жена и мы, взявшись за руки, со всей прыти, на какую способна молодость прорысачили в означенное помещение.

В хате было пустынно и светло. Промокшие по самое хочу, мы смеялись, разглядывая друг друга. Светлая ситцевая блузка моей невесты, облепила её мраморногрудость, не укрытую покровами лифчика, намокнув, превратилась в прозрачное вещество, дарующее мне любование прелестями юной девы. Позади меня висело зеркало. В коем, Варюша увидела, то чему я восхищался. Воскликнув: «Ой!», она тут же прикрылась руками. Вошла вся моя родня. Варя с Танюхой сеструхой убежали переодеваться, я прошествовал в свою комнату...

Через минуту туда ввалилась сияющая, как медный грошик, Татьяна и завопросилась, насчёт моей новой подружки. «Нормально», ответил переодетый во всё сухое брательник.
-- Готовься к свадьбе! – взволновано, запричитала сестра, - она сказала, что ты ей сильно понравился.
-- Но это, же ещё не повод. И ты вроде клялась не свахаться более никогда в жизни?
-- Это исключительный случай! – горячо зашептала сестра, - Я костьми лягу! Но вы будете вместе!

-- Вот такая вот история, Юрок, моего знакомства с моей будущей женой.
-- Ну а дальше то что, Степаныч?
-- Чё дальше? Костьми Таньке лягти не пришлось. Мы с Варей полюбили друг друга, без постороннего вмешательства. Поженились и стали жить поживать, добра наживать…
-- Опеть соловьём заливается, - сказала вошедшая Варвара Иванна, - не слушай ты его, Юрочка! Брехло же он!
-- Мож и вру, но складно жи? Давай Юрок по писдисят и по домам, а то гляжу Варька молнии метать начинает, как бы опять за скалку не ухватилась. Ох, люблю я её, курицу, - уже за закрывшейся женой дверью, доложился Степаныч.


Техника, помогающая человеку выжить в трудных условиях социалистического существования штука наиважнейшая, Юрок. Налил, ну давай, пока моей нет.
В тот сумрачный год стиралки очень дефицитнейшей вещью были. И шоб купить такую чудесную машинку, надо было поглянуться начальству… Или его жене. Я посначалу его жене поглянулся. Дрючил эту Сидорову козочку во всех неприступных людскому глазу местах. Начальника цеха фамилия Сидоров была. А бабу евойную Танюхой прозывали. А за глаза: "Коза драная". Не знаю, что у неё с мужиком там происходило, мож он неудовлетворительностью страдал, а мож, Танюха, бешеством от матушки страдала. Но швейномашинилась, Каза, со всеми сподряд. Даже с дворником Митричем в евойной каптёрке была запримечена многократно.

Варька моя в тот год сильно возжелала приобресть сей предмет домашнего обихода. Иногда даже во время очерёдного секаса имела обнаковение остановиться и вопросить, хлюпая своими невинными васильковыми глазками:
-- А чё, Степаныч, не пора ли нам стиралку прикупить? – шантажируя меня таким образом, импотентировала меня Варька.
-- Вскорости купим, Варюша! – вновь натягивая её на что натягиваться должна супружница, обещал я.

В один прекрасный погожий денёчик, Варька сделала такую заявку:
-- Я тебе, Степаныч, не дам, пока у нас в квартире стиралки не будет! И точка! - стимулируя меня тем самым на приобретение так важной для неё бытовой техники.
Вот в тое самое время, я и схлеснулся с Танюхой. Драл я эту козу на складе, в подсобке, и дважды ажна в кабинете супружника еёйного. Несколько раз мы трешились в столовой, на токарном станке, где я работал. В тёплую и холодную погоду в лесу. В подъездах еёного и моего дома. Но своего я добился. В один из погожих дней подошёл ко мне Сидоров и заискивающе так предложил сделку:
-- Степаныч! Прекрати чпокать мою жену, а я тебе талон на стиралку? Ну что по рукам?
-- По рукам Сидырыч, - забирая талон, залыбился я.

Танька подулась на меня чуток и быстро наша себе замену – Петю электрика. Неженатого парня… Через пару недель Петя скинул с десток килограммов… осунулся и ходил, еле передвигая ноги. Но это другая история! А ты Юрок, хлебало-то закрой! Наливай по писдисят. А то Варька придёт, куды прятаться будем?

Вообщем и целом, приобрели мы наконец-то Варюшину мечту. Толи Белку, толи Стрелку. Где она прослышала, что машинка полностью автоматизирована, не знаю. Но в первую загрузку зафигачили белья разноцветного и белого и серого и красного. Нажиркали на тёрке тудысь мыла хозяйственного и чуток земляничного (для запаху).

Машинка хрюкнула и начала урчать, пожирая пуговицы и пряжки и выплёвывая их обратно. Самое интересное произошло с отжимкой. Покидав в центрифугу как попало, шо под руку подвернётся, я включил агрегат. Белка завыла, как та ракета, в коей её спровадили в космос, и затрясясь всеми фибрами своей души, стронулась с места и стала, яростно вальсируя, надвигаться на мою супружницу. Варюша, всплеснув рученьками белыми, запричитала: «Батюшки! Светы! Изыди Сатана!», вжалась в стенку, ожидая своей участи - неминучести. Вилка выдернулась из розетки, машинка потряслась в последний раз, как паралитик в приступе, провыла протяжно: «У-у-у-у-у-у-у», замерла в ожидание людских команд.

Вот тогда-то мы и уселись рядышечком, дабы изучить все прилагаемые бумаги. Русский люд, Юрок задним умом крепок! На том стояла и стоит Русь! Бельё окрашенное в разнообразные цвета, мы конечно на помойку выкинули. Но секас в ту ночь у нас был отменный.
-- А стиралка-то как? Научилась Варвара стирать?
-- А на кой ей это надо? Но бельё грязное мы туда кидали. А стирала она в баке. И выжима ручками своими беленькими…
Ну, давай, Юрок по последней! За технический прогресс и по домам.
-- Давай, Степаныч! За технический прогресс!


Дача Юрок, дело нужное и в хозяйстве необходимое. Зря ты это говоришь! Вот представь на секундочку: заусилось тебе покушать, пробежался по грядкам. Лучку, укропчику, редисочки, огурчиков с помидорчками. Всё это почикал и со сметанкой. И водочки чуток стописдисят этак. А ты не зевай, наливай по писдисят не на природе чай. А на природе, оно как с добром! А если ещё под шашлычок. На природе пьётся намного больше раза в три, а то и поболе. Вотка она завсегда дороговастая была. Поэтому приловчился я самогоновку делать из брюквы аль прогнившей кртохи.

Подпол то под фазендой большущий был. Куда с добром. Варька там всякие варенья, соленья хранила. А я бражку ставил, для последующей перегонки в наиблаародниший напиток! Имя дал ему: «Табуретовка» Потому что после первой, пятую точку трудно было оторвать от означенного предмета мебельной промышленности. Нет не сто грамм, а кружки. На даче у меня имелися зелёнинькие такие. Внутри эмалированные. Ещё со времён Брежнева укупленные. Аккурат 300 грамм входило.

Погреб-то хорош был для овощей и хруктов с соленьями. Для бражки не годился: прохладно больно. В тот год картохи много уродилось. Свояк мне идею-то и подал из гнилушки сделать. Нафугачил я в бутыли воду колодезную, тую картоху, сахарку и дрожжей. Не бродит чё та. Свояк грит:
-- Надо стиралку сюда привезти. В ней замутим брагу в баньке. А то больно холодно в погребе у тебя. Не успеем ко дню рождения сеструхи твоей.
Днюха у Танюхи, аккурат, в пятницу намякивалась, а разговор происходил в понедрельник. Мяско для шашлыка давно укуплено было и в морозилке Зил Московской морозилось. А с самогонкой – беда. Взяли мы по отгулу и со стиралкой на дачу со свояком намылились. Стиралка оказалась очень даже вместительной! Заполнив её тремя флягами браги. Мы, то стирали, то отжим с обраткой включали. Ну и парились конечно. К вечору напробовавшись бражки основательно, мы решили выгнать чистейший как слеза продукт.

Залили котёл за место воды, бражкой, а трубу ведущую в душ обложили морозными кусками будущего шашлыка. Голь, Юрок, Российская, завсегда на придумки хитра была! В баньке пожарчело… В ожидание спиртосодержащего дождика из душа мы чуток приспали в предбаннике. Где и были найдены, внезапно нагрянувшими, нашими супружницами дорогими, припёршимися с проверкой. Спровадив нас в фазенду досыпать, девушки раскрасавицы, шобы время даром не терять решили попариться и помыться.

Выйдя первой из парилки, моя Варька, открывши краник душа, внезапно заголосила благим матом:
-- Ой, вороги окаянные! Таньк! А Таньк! Поглянь, что смастрячили злыдни подколодишные!
Выскочившая во след из парилки сеструха, попробовав капельку сочащейся из душа «огненной жидкости», тоже заголосила благим матом. Но её речи сильно отличались от Варькиных. Матерщинница она тая ещё была. Самыми вразумительными словами были: «Прибью скотиняку отакую!» Прихватив одежонку обе две фурии, выскочили из бани в чём их мама рожала на потеху проходившим мимо зрителям и, бросились в фазенду устроить Варфоломеевские ночи в Карибах своим мужьям, кои пьяненькие почивали в горнице.

Вооружившись скалками, они уже были готовы отдубасить нас со свояком почём здря. Но случилось страшное… В баньке что-то фукнуло, фыркнуло, зашипело и застлёкотало! Четвёрке выбежавшей на улку людей, представилось феерическое и фейрверкическое зрелище полыхающего строения. Языки пламени поразбив оконные стёкла и распахнув незапертые двери, резво зализали стену и крышу строения, как соседский кот Васька, своё подхвостье.
-- Варьк! А Варьк! А ты краник душа закрыла??!
-- Неа! Я ж спужалась…

Когда приехали пожарные, от баньки остались одни угли, а мы с соседями дружно их поливали, беспокоясь, как бы огонь не перекинулся на соседние строения. Отмороженные куски мяса, отменно прожарились. Выудив из углей несколько кусочков. Мы пошли в дом, где их тут же оприходовали под фуфырик беленькой, припрятанный запасливой Варюшей.

День рождение пришлось справлять в городе. Не повезёшь же гостей на пепелище.
-- Степаныч! Скажи спасибо, что мы с Танюхой решили вас проведать, а то сгорели бы там оба! – Сказала вошедшая Варвара Иванна.
-- А может и нет, - тихо проговорил Степаныч, во след закрывающейся двери за супругой, - кто его знает, куда человеческие судьбы их дороги ведут…. Давай Юрок, по последней и по домам.
-- Степаныч, так ведь спали вы там?! Сгорели бы, точно!
-- Мож и прав ты, а мож, проснулись бы, слили самогоновку и затушили бы печку. И банька была бы цела и днюху Танюхе на даче бы спраздновали… Не знаю… Но спасибо Варюшеньке своей дорогой, тогда я сказал!



Алкашами, Юрок не рождаются, а становятся! Это тебе, как старший товарищ, точно говорю. Не помню, в какенском годе, поругались мы крепко с Варюшей. Решился я покинуть сердешную на веки вечные. Квартира у нас была обоюдная. Жить мне было негде. Имея за душой три рубля и зиму на улице, пустился я во все тяжкие. Снег стеклянными осколками пребольно хлестал по рыле обиженной бредущего в никуда прохожего. Вот такая была поэзия жизни.

Навстречу нещастному попалась страждущая душа в лице бывшей когда-то записной красавицы по прозванию Элеонора. На сей раз заместо лисьей шубы на ней был наздёван армейский бушлат с дубовыми листьями на зелёном фоне. Вместо туфелек - боты «прощевай молодость». Юбочный ансамбль был предпочтён джинсам, неизвестно, стираным в каком веке.

Заприметив собрата по несчастью, алкающея дева предложила кооперацию и место для распития важного для организма в тот момент напитка крепкой градусности. Я согласился и, присовокупив рупь девы, приобрёл буханку хлеба, пару сырков и полбанки «Столичной».

Путь к обиталищу собратницы был не долог. Заприметив пустынный переулок, Элька, по скоряку счистив снег с теплотрасного люка, воспользовавшись припрятанным нехитрым инструментом, вскрыла врата нерестилища опустившихся на Дно.
Следует признать, что на дне было сухо и тепло. Я бы даже сказал: «жарко». Разоблачившись почти до исподнего, я шествовал за своей новоявленной подружайкой по бесчисленным переходам.

Вот, наконец, и её дом. Открыв амбарный замок, Эльвира сделала приглашающий жест рукой в свою обитель. Цементный пол был заботливо устлан коврами разнообразного производства. В центре стоквадратной комнатушки стоял кожаный диван. Напротив которого, голосом Леонид Ильича, вещал полутораметровый телевизор о наших победах над урожаем. Импровизированный душ из подтекающей трубы, был скрыт от посторонних глаз шторами из веселящихся человечков. Львинорыкающий периодически холодильник, таил в себе нехитрую закуску.

Совершив вечернее омовение, Эльвира переоделась в симпатичные шортики бирюзового цвета и, повязав алой тканью, очень напоминавшей пионерский галстук, свою прелестную грудь, занялась сервировкой стола, предложив мне смыть грязь мирскую. Что я незамедлительно сделал. Выйдя из душа в одних труселях фирмы «доколе», мне представилась изумительная картина пищевого изобилия. В те лохматые годы по блату можно было добыть что-нибудь одно, но никак не всё сразу.

Приложившись по соточке «Столичной», я закусил это дело чёрной икорочкой вкупэ с болгарскими огурчиками. Заморский сервелат тоже неплохо облагородил мой трепещущий желудок. А Американская амброзия по прозванию «Кока-Кола» нежно щекотала моё горло. И своими пузырьками доставляла ни с чем несравнимое удовольствие.

После двух сотен я понял, что прекрасней Эльвиры нет женщины на этом свете. И что судьбе было угодно соединить наши сердца и уста именно сегодня. И если она соблаговолит снять красный галстук со своих грудей, то я прилабунюсь к ним, как малое дитяти и буду сосать их, пока молоко не потечёт. Эльвира соблаговолила… Затем мои труселя и её шортики полетели на ковёр и мы стали самозабвенно играть в игру по прозванию «Шишли-мышли».

Следует учесть, что я был пьяненький, и поэтому таинство продолжалось очень долго, что моей новоявленной пассии очень нравилось. Пока я достиг вершины единожды, она покорила её не один десяток раз…

Утро принесло акромя сильнейшей головной боли, трезвость чувств и восприятия. Подле меня лежало существо, которое назвать женщиной можно было с бооооольшой натяжкой. «Крокодилица» - более подходила под её определение. Деве было далеко за 40, а может, и 50. Мне же в ту пору не было и 30. Испитое синюшное лицо от частых употреблений алкоголесодержащих жидкостей кроме отвращения ничего не вызывало. Хорошенько проблевавшись в сточной канаве импровизированного туалета, тихохонька одевшись и прихватив остальные манатки, я быстро покинул ристалище порока.

Я совершенно не представлял, в какую сторону мне идти, однако, вверив судьбе свой похмельный организм, направил свои стопы подальше от хавиры Эльвиры. Путь мой был долог и изобиловал разнообразными приключениями. Задрав больную голову вверх, я искал спасительный люк. Но их очень мало попадалось на моём пути. И все были закрыты на замки. Наконец я встретил Философа.
Так он отрекомендовался при нашей первой встрече…

Но это в следующей главе.




Все мои стихи тут))))))

Продолжение ещё не написано.