Истории старого дома

                Истории  старого дома.

      Мой старый дом. Он почти ровесник мне, на пяток лет лишь моложе. Ему чуть менее пятидесяти.
      -Ха, - скажете вы, - что для дома пятьдесят лет, когда есть дома с вековой и более историей.
      И, наверное, будете правы. Возможно  он и не старый, но уж точно – не молодой.  Некоторые его собратья в Москве и Питере уже закончили свой век, были развалены на кирпичи и панели и уступили место современным новостройкам. В провинции у домов другая история, и, можно предположить, доживёт он до столетнего юбилея.
      Построенный в начале шестидесятых на окраине города из силикатного кирпича, он стал первой пятиэтажкой на нашем дворе, да и вообще в микрорайоне. Весь первый этаж его был отведён под большой универсальный магазин «Заречный». С высоким пандусом первый этаж, с клумбами и кусочками зелёного газона, он приподнимал наш дом над остальными пятиэтажками, построенными во дворе позднее, и составлял для нас, пацанов, предмет особой гордости, как самый высокий дом в окрестностях.
      Наш дом. Он давно живёт своей собственной жизнью. Он знает многие тайны своих жильцов, и знает множество историй о них: грустных и весёлых, трагичных, драматичных и смешных. Иногда кажется, он вместе с нами переживает эти истории, усмехается, когда смешно, и тяжело вздыхает, когда грустно.
      Если прислушаться, можно с уверенностью сказать, что он  - живой организм. Он рычит спёртым воздухом в батареях отопления, шуршит водой в унитазах, простужено поскрипывает полами. Гомонит приглушённой речью жильцов и ворчит скрипом дверей, а порой с возмущением хлопает ими. Случается, визжит передвигаемой мебелью, а иногда  осторожно скребётся голыми ветвями дворовых тополей по стеклу окон. Или завывает в вентиляционных проходах ветром и сердито стучит в  форточки…
      К сожалению, теперь я редко бываю в нашем доме. И когда, ночью, борюсь воспоминаниями с бессонницей, дом  тихо нашёптывает мне свои истории.


                Шутник, однако.

      Марь Павловна и Петрович живут в соседнем подъезде в двухкомнатной квартире. Дети выросли и устроили жизнь в других городах. Изредка навещают родителей.
      Обычная семейная пара. Марь Павловна трудится медсестрой в больнице, а Петрович – слесарем в автоколонне.
      Петрович после работы частенько выпивает. Привычная норма – две чекушки. После первой он приходит в возвышенное состояние души, объясняется в любви Марь Павловне и восторженно отзывается о детях.
      К сожалению, на этом не заканчивается. Когда первый кайф уходит, он догоняется второй чекушкой, и тогда с ним происходит страшная метаморфоза. Он становится обычным мозгоклюем и пытается вынести мозг и жене, и себе тоже.
      Сидит на кухне, матерится, плачет, жалея себя любимого, обижается на  жену, детей и окружающий мир. И часто замечает – нет ему места в этом проклятом мире, а посему, наберётся он когда-нибудь смелости и повесится.
      Марь Павловна давно привыкла к подобным заявлениям мужа. И когда он выплачется, берёт его под руки и доставляет на старую скрипучую кровать для продолжения отдыха.
      Какая муха однажды укусила Петровича, он и сам не знает. Предполагает, что не цеце, а гораздо более противная насекомая тварь.
      Во второй стадии подпития пришла Петровичу вумная мысль, мол, чего пугать жену понапрасну словами, надо напугать по-настоящему.
      Соорудив подобие манекена из старой одежды, он обрядил двойника в привычную свою одежду и привесил его к люстре. Получилось не очень правдоподобно, но в полутьме холла выглядело жутковато.
      Довершив антураж опрокинутой табуреткой, Петрович с чувством ехидного удовлетворения отправился к отдыху.
      Утром Марь Павловна вернулась после ночного дежурства. Повозившись с обувью и одеждой в прихожей, она вступила в холл. Краем глаза ухватив висящий предмет и опрокинутую табуретку, она свалилась в глубокий обморок.
      Петрович проснулся, услышав возню жены в прихожей и вспомнив вчерашнюю заготовку в холле, решил выждать момент, чтобы с видом победителя заявиться к любимой жёнушке.
      Заслышав шум рухнувшего тела, он понял, что события развиваются в ином ключе, чем предполагалось, и в волнении в трусах выскочил в холл.
      Марь Павловна не подавала признаков жизни. Он ринулся на кухню, набрал в рот воды и принялся прыскать в лицо жены.
      Произошло чудо. Марь Павловна задышала, веки дрогнули, глаза приоткрылись. Сначала в мутном взоре её появилась ясность, а секундой позже проявился невероятный ужас, и она снова утратила сознание.
      Петрович ещё несколько минут скакал вокруг жены, неоднократно прыскал водой в лицо, в надежде привести её в чувство.
      Всё было безрезультатно. Второй удар оказался значительно сильнее первого.
      Повертевшись, он вызвал скорую.
      Три долгих  месяца врачи приводили Марь Павловну в чувство. От испуга она слегка сдвинулась мозгами, потеряла дар речи и некоторую координацию движений.
      Финал истории получился совсем даже положительным. Петрович почти бросил пить, так, только по праздникам и не более чекушки. Зато в душе его на почве вины зародилось новое глубокое чувство любви и обожания. Врачи Марь Павловну вылечили. И теперь они с мужем, будучи пенсионерами, частенько сидят во дворе на лавочке, ведут разговоры за жизнь и с обожанием глядят друг на дружку.
      Лишь большой пучок седых волос на правой стороне головы Марь Павловны напоминает о страшной шутке, случившейся с ней…