Мир един, все люди братья

               
               
        В семнадцать с чем-то или без чего-то по московскому времени начальник пригласил в кабинет Василия Петровича Якушева и сказал:
      - Ставлю вас в известность, что в связи с сокращением объёма работ ваша должность ликвидируется с 25 июля сего года, и вы будете уволены. С вами будет произведен расчёт согласно положению.
      - Как же так! – закричал Якушев. – У меня семья, дети, на что же мы будем жить?!
      - Ничем не могу помочь, - развёл руками начальник, и Василий Петрович, держась за сердце, вышел из кабинета.
      А в это время в Боготе, где стрелки часов показывали девять утра, на учебном плацу маршировал взвод солдат. Шаг их был чётким, уверенным, твёрдым.
      - Хорошо шагаете, Фридрих! – похвалил старшина правофлангового наёмника Пабста.
      - Служу республике Колумбия! – звонко ответил Фридрих и стал поднимать правую ногу.
      Но не успел он вытянуть её до конца, как в Токио, где пробило полночь, конструктор Мацуко Кобояси хлопнул себя по лбу и закричал: «Эврика!»
      Он тут же снял телефонную трубку, набрал номер своего шефа и быстро затараторил:
      - Прошу прощения, господин Хакимура, но я развязал этот узел. Идея, которая пришла мне в голову, проста и гениальна одновременно. Она перевернёт весь мир.
      - Сейчас же выезжайте! – распорядился шеф. – Встречаемся через двадцать минут.
      - Уже выезжаю, - Мацуко бросил трубку, кинулся к своей «Тойоте» и едва успел нажать акселератор, как в новозеландском городе Веллингтон проснулся Джим Блейк.
      Он посмотрел на часы, сонно зевнул и пробормотал:
      - Только три часа ночи.
      Потом он взглянул на прелестную женскую головку, лежавшую на его плече, и нежно поцеловал её. Женщина тоже проснулась.
      - В чём дело, Джим?
      - Дело в том, что я люблю тебя, Лизи.
      - И чтобы сказать мне это, ты выбрал такое время? На часы бы хоть посмотрел.
      - Время самое подходящее, - ответил Джим. – Не будем его терять.
      - Ох, Джим, - сладостно застонала Лизи, обвивая руками шею супруга, и как раз в этот момент из чукотской яранги вышел на мороз абориген Козыбгдел.
      Он послюнявил палец, уточнил направление ветра, потом отошёл в сторонку, помочился с подветренной стороны и философски заметил:
      - Холодно, однако. Ветер, однако. Завтра пойду на тюленя.
      Козыбгдел вернулся в чум, ласково погладил ружьё и снова улёгся спать. И не увидел своими зоркими глазами, как в Буэнос-Айресе, среди бела дня, к одному из самых крупных банков подкатила машина, из неё вышла группа мужчин в масках и с автоматами в руках. Бандиты ворвались в операционный зал, полоснули автоматной очередью поверх голов и дико завопили:
      - Это налёт! Всем лечь на пол!
      Взвыли сирены, и в одной из церквей канадского города Квебек священник торжественно объявил:
      - Люси и Эдмон! Отныне вы муж и жена! Живите в мире, согласии, счастье!
      Свадебный кортеж вышел из церкви, утопая в море цветов, и последовал к машинам. Все были радостно возбуждены, и, конечно же, никто не услышал, как из далёкого часового пояса раздались сигналы « SOS»  - терпел крушение океанский лайнер. Радист ещё раз отстучал сигнал бедствия, и в этот момент над одним из стадионов в Западном Пакистане раздался многотысячный крик: «Го-ол!». Стадион гудел, бесновался и своими децибелами заглушал тихую исповедь китайского юноши Вэнь Сяо, который не смог перенести неразделённой любви к  Хань Цинджао и в этот вечерний час решил у себя в Пекине свести счёты с жизнью.
      Он накинул на шею верёвку, встал на стул и, может, отказался бы от своего намерения, если бы услышал, как жизнеутверждающе звучит в Гватемале крик новорождённого карапуза.
      Все описанные события произошли одновременно, всего за один оборот минутной стрелки.
      Так может ли быть лучшее доказательство тому, что мир един, все люди – братья.