зигзаг по-женски или мышеловка на двоих

     Серегин плясал  ломбаду на «бычке». Тот упрямо тлел. Мигал игриво и вызывающе. Серегин нервничал, втаптывал труп сигареты в землю, стервенея от  упрямства этого никотинистого ничто. Максим плюнул. Попал точно в цель. Утопил пепел в слюне, которая наверняка стала ядовитой от злости, переполнявшей его. Макс не сомневался- укуси он сейчас кого-нибудь. Тот сдохнет на месте. Больше всего ему хотелось покусать того типа, что ошивался рядом с его Иришкой. Парочка обосновалась всего в метрах ста от кустов, где позорно затаился Серегин. В пылу сражения с «бычком», он что-то пропустил. Хлопнула дверь подъезда.  И никого уже не было рядом…
    Серегину захотелось тут же помчаться следом. Но он заставил себя задержаться. Он выполз из засады и почти бегом помчался по кругу, пытаясь успокоиться.


    Иринка напилась. Впрочем, они все изрядно надрались. Максим всегда знал, там, где бабы всегда бардак. А пьяные бабы устраивают бардак в квадрате. Он терпеть не мог женские посиделки. Жену сопровождал из вежливости. А вот Иришку последнее время из ревности. Сказал бы ему кто-нибудь об этом всего полгода назад, не поверил бы. Всего полгода назад жизнь его была совершенно уравновешенной. Все по местам.. Раз-два. Как он любил. Три-четыре. Он знал, чего хочет. Знал, что будет завтра и послезавтра. Знал все, что ждет его даже год спустя. Если конец мира не наступит внезапно, или мама не заболеет. Семья, дом. Мама, работа и …Ирина. Он никогда не думал, что Ирина исчезнет из его жизни. Он сам расставил все фигуры, он сам назначил игру, и он вел счет. Жизнь была прекрасной, мирной, журчащей. Мама. Жена. Работа. Иринка.  Иринка была такой тихой, домашней, ласковой. Забиралась ему подмышку и посапывала тихонько. Умела слушать. Умела молчать. Да, милый. Хорошо, Максим. Как скажешь, Серегин. И Серегин ценил это.
    Полгода назад Ирина в первый раз не ответила на его звонок. Правда, она перезвонила через некоторое время. Пустячок, конечно. Но изжога осталась. Спустя неделю Максим не мог дозвониться до нее почти сутки. Абонент был наглухо занят, чередуя эту свою занятость с временной недоступностью. В первый раз Максим задумался, что у Ирины Ермаковой есть и своя жизнь. О которой он ни черта не знал. Он то думал, что в промежутках между их встречами она просто не живет. Все останавливается для нее. Так, во всяком случае, утверждала  сама Ирина, поглаживая его спину нежным пальчиком.  Он верил. Слова эти приятно щекотали его мужское самолюбие. А от ее прикосновений всегда тянуло в сон. Ирина позвонила только на следующее утро, как ни в чем не бывало. А он не решился спросить, чем же таким важным была занята она весь вчерашний день. Максим слушал ее милое щебетание, пытаясь подавить подозрение, растущее внутри. «Я задержусь, - вдруг выпалил он, - Но ты можешь сама приехать ко мне. У меня отличный номер. А вечером мужики обещали рыбалку.. Ты же любишь.»
И она приехала. И испортила всю рыбалку. Дядьки, побросав удочки. Весь вечер провели у костерка, балуя неожиданно-приятную гостью слоистыми бутербродами, приготовленными заботливыми руками их жен, и рассказывая байки из жизни местных управленцев. Серегин пил водку и молчал. Он ревновал Ирину и не хотел себе в этом признаваться. Он уже изменил положение фигур. Ирина, мама, работа, жена. Ирина. Мама. Работа. Ирина. Ирина. Ирина. А эта самая Ирина даже не смотрела в его сторону. Хохотала над пошлыми анекдотами. Грызла засохшие бутерброды и ела  черную икру прямо из банки, черпая ее пальцем. В рюмочку ей подливали, Максим не вмешивался. Он в первый раз видел ее пьяной. Такой пьяной. Всю обратную дорогу Ирина пела песни. Обняв водителя за шею. Тот краснел, млел и подпевал, косясь в зеркало на хмурого шефа 
У гостиницы Ирина отключилась, и Серегин тащил ее бесчувственное тело до номера. Раздел и уложил. На секс рассчитывать не приходилось. Всю ночь Ирина бормотала что-то нечленораздельное. Он вслушивался, страстно желая и до одури боясь, что она назовет чужое мужское имя. Ближе к утру, Ирина вдруг открыла глаза и совершенно трезвым голосом произнесла: «Серегин,  ложись, наконец, я замерзла как собака.».  Максима словно в прорубь окунули. Это что значит? Что это значит? Она претворялась? Но этого просто не может быть? Или может? Серегин склонился над ней. Она спала, по детски подложив кулачок под щеку. Струйка слюны скатилась из раскрытых губ. Ирина сморщилась, обтерла губы ладонью и перевернулась на живот, словно спряталась от настойчивого, пытливого и растерянного одновременно взгляда любовника. Серегин накрыл голые ее плечи. И поплелся в туалет. Курить и думать.

    Потом все забылось. И даже  вернулось на свои места. Почти . Кроме мыслей. Ирина. Мама. Работа…И жена.  Иринка звонила снова ежедневно. Бодрая словно пташка, болтала без умолку, скучала, скулила, сопела подмышкой. Стонала от возбуждения, вздрагивая от прикосновений его губ,  и больше не исчезала. Серегин расслабился, и даже вздохнул было облегченно, что все так хорошо складывалось. Пока не приехала Тимошина…


    «Максим, приехала Тимошка. Сто лет не виделись. Хочешь с нами.- Ирина явно не настаивала на его присутствии. Даже наоборот. Вопрос звучал как риторический. Задан был из вежливости. Мол, я тебе сообщила с кем буду,  и успокойся. А Серегин насторожился. Внутри что-то дрогнуло, а сердце заколотилось. Что за черт. Что за черт.
Жена, мама и дети отбыли на дачу и, в принципе, вечер у него был свободен. Но он так мечтал отлежаться сегодня, поцедить «пивасик», помучить телевизор и, главное, насладиться тишиной и полным, абсолютным одиночеством. Только он и кот. Если и его не прихватили с собой. Семья Серегина никогда особо не напрягала. Напрягался он самостоятельно,  заводился с пол оборота. Орал иногда так, что стены тряслись. сын однажды шептал жене, спрятавшись от неправедного отцовского гнева на кухне: «Мам, если папа будет так вопить, он же может умереть»  Его раздражало неповиновение. Его раздражало несогласие с его мнением. Его раздражало то, что жена совершенно не походила на Ирину.   Стоп. Это стало раздражать его совсем недавно. И как-то само собой стало самым главным раздражителем. У Иринки всегда было тихо. Покойно. Чисто и вкусно пахло. Там было и пиво. И диван. И теплая ванная. Но дом его был здесь. Дом. Который он выстроил сам. До последнего винтика. Здесь он мог стащить носки и грызть ногти на руках. Здесь он мог сидеть часами в туалете, захватив с собой переносной телик. Здесь он был хозяин. А там… Серегин поскреб субботне-небритую щеку.  А ведь Ирина это понимала. Конечно. Она ныла иногда. Жаловалась на одиночество, тоску и медленно тянущееся время в ожидании свиданий с ним. Но Максиму всегда казалось, что говорила она это только для того, чтобы ему было приятно. И ему было приятно. Ему было приятно, что совсем не походила на его жену. Но она очень была похожа на его маму. Она говорила, как мама. Она жалела его, как мама. Она утешала его, как мама. И никогда не упрекала ни в  чем, как мама. Черт. Похоже на  клетку-мышеловку с большим дырявым куском сыра. А он на мышь, толстую и  тупую, однажды польстившуюся на этот кусок. Хлоп. Мышь внутри. А дверца уже захлопнулась. Сыр съеден давно, а вот мышеловку покидать мышь отчего-то отказывалась. Тем более, что приманку поменяли. Сыр заменили салом, потом докторской колбаской. Потом жирной говядиной. В конце-концов,  даже замок сломали, а мышь все торчит внутри. В дверь не пролазит, приросла к прутьям намертво, ни туда ни сюда. Лишь если сломать эту чертову мышеловку на хрен.
   … и он побрился, напялил что-то выходное и, отключив мобильник от настойчивости жены, поплелся на посиделки. «Девчонки» уже ударяли по коньячку, когда он нашел их. Пить он не хотел. Сначала. Потом втянулся. И вечер оказался не таким омерзительным. Как предполагалось. Тимошина почти не приставала к нему, А Иринка вела себя примерно, как пионер из времен их далекого детства.  Но в глазах ее светилось что-то такое, что объяснить Серегин не мог. Она пила. Почти не закусывая, отмахивалась от рук Максима, пытающегося всунуть в нее хоть что-нибудь. Она пила и не расслаблялась. Наоборот, словно пружина внутри нее сжималась все сильнее. И Макс боялся того момента, когда она распрямится и пронзит его своим острым концом. К их столику то и дело подходили мужчины  разных возрастов, пытаясь заполучить дам на танец. Серегин был не против. Против были дамы.  Они отправились танцевать только тогда, когда на смену бесконечно медленным  пришли энергичные мелодии. И Серегин впервые увидел , как Ирина танцует. Ей было наплевать на весь мир. Она танцевала самозабвенно и красиво. Они выдавали с Тимошиной такие па,  что юным девам, разинувшим рты за столиками, такое и не снилось.  А что творилось с мужской половиной, когда шелковые юбки обнажали длинные стройные ноги подруг. Серегин даже выпил, не дожидаясь возвращения  дам. Потому, что ему хотелось встать и, взяв Иринку за руку, притащить ее обратно и, спеленав  по рукам и ногам, больше не отпускать никуда и никогда. Это были его ноги, его грудь, его глаза, она была его. И никто не имел право с таким явным вожделением глазеть на нее. Тем более в этом дешевом и  дурнопахнущем кабаке.
   « Я поеду на такси,- упрямо твердила Ирина, отмахиваясь от Серегина. – Иди домой. Тебя ждут. А я поеду на такси.»
  - Прекрати. Уже первый час ночи. Ты пьяна. Возьми ключи от маминой квартиры. Завтра поедешь.
   - А что скажет твоя мама? А? Что скажет мама?- Ирина пошатывалась. То и дело облизывала обветренные губы. – Поеду я к Тимошиной.
   - Тимошина твоя спит давно. У своей мамы и папы. – Серегин вытащил ключи из кармана. – А мама на даче.
    - А-а!- протянула Ирина, погрозила Серегину пальцем и, наконец, позволила себя обнять.
   Максим конечно мог остаться. Но почему-то не остался. А она села на краешек стула и смотрела на него исподлобья. Тяжело, не  по-женски.
  - Если нет мамы, может быть,  останешься?- спросила она. И Максим удивленно обернулся, уже заправив одеяло в свежий пододеяльник. Ему показалось, что она произнесла это совсем не запинаясь.
  - Я не могу, - буркнул он.  И сбежал…
   Он сбежал от ее неразвернувшейся пружины, от ее глаз. От ее вопросов. И от ее непрвычности.  Она была другой. Незнакомой. Неизвестной. Недоступной. Он уже  дошел до квартиры, но что-то вдруг щелкнуло в его голове и сердце заныло. Он почти скатился с перил и помчался назад. Ирина. Ирина. Ирина. Только бы пружина еще не распрямилась. Дождись меня… Дождись.


     Ее смех он услышал издалека. Только она так смеялась. Словно ребенок. Получивший новую игрушку…И увидел их издали. Ее и его. Широкоплечий, высокий, скорее всего молодой, моложе его… «Черт. Меня не было минут сорок. Когда она успела?»-думал Серегин, борясь с искушением подобраться поближе. Оказаться в дурацком положении было страшнее всего. Что он скажет? Что он вообще может сказать. Серегин танцевал ламбаду на упрямом бычке и зверел от ревности. Огромная мышь-переросток вздыбила мохнатую спину и, не сумев сломать мышеловку, потащила ее на  себе, как черепаха панцирь. Мышеловка давно приросла к ней, и избавиться от обузы возможно только, содрав шкуру.

       Он позвонил в дверь, спустя час. Позвонил быстро. Словно рассчитывая, что его не услышат, и дверь не откроется. Ирина услышала и открыла. Подняла удивленно бровь.
   -Ты?
  - Я,- сказал Серегин, осторожно заглядывая внутрь комнаты.
  -А чего случилось-то?- Ирина не двинулась с места. –Тебя выгнали?
  -Нет, просто решил вернуться.- Серегин топтался на пороге.
  -А жена? – Ирина подняла вторую бровь.- Хотя. Не мое дело. Выпить хочешь? Я здесь за пивом ходила.
   И она пошлепала босыми ногами по мамным скрипучим полам.
   - И еще я курю… наверное, нельзя?
 Серегин, н разуваясь, прошел следом. Квартира была пуста. Старинные ходики мирно тикали на стене. Заброшенные куклы, бережно хранимые мамой, насмешливо смотрели на
подросшего Максика выцветшими глазами. В детстве он назначал куклам свидание, и поил их кофе из игрушечных чашек. Он присел на диван. Нащупал под столом бутылку водки, что хранилась про запас матушкой, и плеснул себе в рюмку.
   -Ого!- Ирина весело хмыкнула.- Знала бы, не потащилась в ларек. Представляешь встретила Сазонова, учился со мной в школе. Сто лет не виделись. А тут, здрасьте, он ларьками занимается, пивной барон. Хозяин той самой палатки, где я закупалась.
Серегин опрокинул внутрь себя рюмку.
   -Я все видел.
   -Да?- Ирина чиркнула зажигалкой и прикурила. В глазах ее снова заметались искры, но никак не удивление, тем более не раскаяние. Было странно видеть ее курящей. Серегин бросил лет десять назад, при рождении сына. Жена никогда не курила. Серегин вообще не любил курящих женщин. Считал это ни комильфо, плохим тоном. А вот Иришке шла сигарета ,  и сигаретный дым, окутавший ее, и насмешливый взгляд за сизым плавающим облаком. Ей шел мамин халатик, и она как-то сразу вписалась в допотопный интерьер, с коврами на стенках и половиками на несовременных деревянных полах. Серегин выпил еще одну рюмку.
   -Ложись спать, - сказал он.- Я закрою дверь. Утром вернусь.
   -… и мышеловка захлопнулась, -совсем тихо произнесла Ирина, делая новую затяжку.
   -Что? Что ты сказала?- Максим резко обернулся.
   -Я сказала –хорошо. захлопни дверь. Ключи вернуть? – Серегин молчал. – А допить можно?
   -Делай, что хочешь,- он махнул рукой. Ирина вновь щелкнула зажигалкой… По дороге домой, такой необычно длинной, Серегин вдруг понял, что больше всего на свете хочет сейчас быть рядом с ней, Иринкой, греть ее вечно холодные пятки, касаться живота, вздрагивающего, слышать ее- "Сергин, я умру от щекотки."Почему все эти годы он никак не мог решиться. Поменять одну мышеловку на другую? А почему мышеловку?И даже, если мышеловку? 


   Дверь хлопнула. Замок щелкнул. Ирина посидела в полной тишине еще минут десять, пока загоревшийся фильтр не обжег пальцы. Она бросила его в бутылку с пивом, из которой она так и не сделала ни одного глотка. Потом сгребла со стола все разом, и сигареты, и зажигалку, и бутылки. Выбросила в ведро на кухне. Умылась. Насухо вытерла лицо и, почти касаясь стекла, стала разглядывать свое отражение в зеркале. Большом, щербатом по бокам, с трещинкой почти в центре. От глаз к вискам разбегались уже заметные морщинки, и на лбу между бровями предательски топорщилась складка.
   -Ну здравствуй, Ирина Петровна. Не заигралась? – отражение опустило глаза.- Чего тебе надо-то? Чего? Ну скажи мужику- хочу замуж. А он пусть решает. Нет, тебе надо, чтобы с вывертом, чтобы сам. Помучить. А если он и не мучается. Если ему наплевать на тебя с самой высокой колокольни мира? А ты тут театр устроила, практически одного актера.-
Отражение поморщилось, провело пальцем по бровям и губам.- Ну, гражданочка Ермакова, несудимая, незамужняя, , но замеченная в безобразиях и дебошах и приставаниях к глубоко женатым мужикам, отвечать по всей форме. В глаза смотреть.
Отражение задрожало, рот некрасиво скривился.- Ну… и нечего слякоть разводить. Кто тебе поверит, актрисулька недоделанная.Чего молчим? Скажи ты ему, что ты обыкновенная баба, ленивая, слезливая, ревнивая, что тебе уже даже не тридцать. И еще лет пять, и ты на фик не будешь никому нужна. Даже ему. Что ты делаешь? Чего добиваешься? Чтобы он ушел? Уйдет. И что дальше? Снова в засаду? А то. что ты его любишь - ничего, незначительный эпизод в твоей малозначительной жизни?Так деталь гардероба. Свежий воротничок? И то, что его любят еще две женщины? Тебе наплевать?- Ирина погрозила пальцем ставшему каким-то жалким и несчастным отражению.- Чертов переходный возраст. Чертова бабья доля. Чертова жизнь. Пошла к черту. И хорош реветь.
Ирина замотала полотенце вокруг шеи,  и потянула. Отражение вытащило язык и выкатило глаза.
  - Бр-р. Ну и видок  у висельников Мама дорогая.
 Ирина повесила мохнатое полотенце на место. В доме мамы Макса было так уютно и тесно. Вещей было так много, совершенно непредсказуемых, пахло детством, кипяченым бельем и валерьянкой. Ирина забралась в постель. Пытаясь согреть замерзшие ноги. Белье было до удивления белоснежным, жестким, как  она любила. Выключила светильник, засунула мобильник под подушку и, заложив руки за голову, уставилась в потолок. Сон не шел. Она в самом деле не знала, чего же хочет. Одной было удобно, легко, она так стремилась к этому. Уехала после школы учиться в столицу, потом работала по распределению, купила квартиру и вот уже лет пятнадцать жила одна. Сама себе хозяйка. Жизнь баловала ее. Если и случались неприятности, то он не стоили выеденного яйца. Ведь никто не умер. А остальное не так уж и важно. Серегин свалился на ее голову. Вернее она сама подставила голову, чтобы он на нее свалился.. Лет пять назад она зашла с Тимошиной в кафе, чтобы переждать дождь, ну и пропустить по рюмочке. Две одинокие, молодые и привлекательные дамы могли себе это позволить. А там он- такой брутальный, как оценила его Тимошина. Он был серьезен, глазами по сторонам не рыскал, цену себе знал. Потягивал коньячок и ковырялся вилкой в блюде, значащимся в меню под пунктом номер пять- заливное. И Ирине вдруг так захотелось прислониться к его плечу, и чтобы он гладил ее по непутевой голове тяжелой ладонью, даже несмотря на колечко на положенном для него пальце.
   Она сама все затеяла. Он сопротивлялся. Ирина не сдавалась, ведь тем вечером он все-таки дал свой телефон. Хотя номер самой Ирины не записал. Охмуряла она Серегина по полной программе. Сама удивляясь своей наглости. И характер попридержала, и с привычками дурными рассталась, и все связи старые пообрывала. Как паук, вдруг ставший вегетарианцем, отпустила полудохлых мушек на свободу, а ведь почти уже все высосал, до дна. Кто-то выжил, кто-то не сумел, еще долго терзал ее уши надоедливыми звонками. Номер сменила. Затеянная игра была забавной и интересной. Может быть потому, что Серегин не попался в ее паутину. Но летал вокруг, и круги сужались… Паучиха чувствовала дикий голод, но терпела… Диеты они всегда на пользу.
   И он попался. А паучиха уже привыкла сидеть на диете. Да и уже и не пауком вроде была, а кошкой - мягкой, теплой, ласковой, домашней. А Макс – мышью. Кошка мышь поймала, а что с ней делать и не знала, привыкла к консервам. К убийству была не готова. Мышь так и жила…Где-то рядом. С женой-  мышихой,  мамой-мышью, и мышонком.Боже. Пять лет прошло... как один день.

   Ирина вздрогнула  Что-то разбудило ее. Голова трещала жутко. Серегин, склонившийся над ней, прошептал
   -Спи, спи. Это я. Супчик тебе сварил. С похмелья супчик хорошо.
Ирина вздохнула, в носу защипало мерзко.
   -Серегин, прости меня,- сказала та, которая никогда ни у кого не просила прощения, даже в детстве. Стояла в углу часами и тупо разглядывала затертые обои.
   -Уже..- весело отозвался Серегин с кухни. – Прощена. Спи. Я тебя разбужу.
   - Серегин!- жалобно позвала Ирина. Максим заглянул к ней, обвязанный смешным фартуком.
   - Ну, чего ты, голова болит? Это пиво…маленькая моя, несчастная алкоголичка.
Ирина была готова  бухнуться ему в ноги, глаза предательски заблестели, слезы повисли на ресницах.
   -Серегин, а в мышеловку могут попасться сразу две мыши?.
Максим сел на краешек кровати. Погладил Ирину по голове.
   -Могут. Если одна из них- мальчик. А вторая - девочка. И будут жить долго и счастливо. И сдохнут в один день.
   - А если у мальчика уже есть девочка, а это вторая мешается под ногами.
   - Иногда и мыши ошибаются. Или спешат…
Ирина забралась ему подмышку, высунула наружу лишь распухший нос.
  - Ну и ладно. Мыши разные нужны. Мыши разные важны..
  - Спи. Глупота. Моя…
  - Серегин, а хочешь тайну.- Ирина выбралась из-под руки Максима. Уселась перед ним на колени, шмыгнула носом.
  -Говори.- Максим смотрел на нее, и Иринка чувствовала себя последней скотиной.
 - Вторая мышь- это я .-Она ткнула себя пальцем в грудь.
Серегин ничего не говорил.
  - А еще хочешь тайну.
  - Бог мой. Ты просто полна секретов._ Максим засмеялся. Отчего-то грустно.
  - А я старше твоей жены…
  - Да. Это очень важная деталь… твоего гардероба. Я знаю давно. Тимошина твоя проболталась.
Ирина нахмурилась. Серегин поднялся и отправился на кухню, где что-то шипело и булькало. Но задержался…
   - Ну что же… Будем в старости жить на твою пенсию. В большой мышеловке…
Иринка уткнулась в подушку.
   - Серегин,- завопила она. Максим, еще не успевший скрыться за кухонной дверью, испуганно обернулся.
  - Хочешь еще одну тайну? Я люблю тебя…и это лучшая деталь моего гардероба.-выпалила она скороговоркой.
Максим улыбнулся.
  - А не захочется сменить гардеробчик-то? А?
  - На пенсию особо не разбежишься. – Ирина завернулась в одеяло. Уставилась на Серегина выжидающе, не моргая.
   Серегин снял фартук, аккуратно сложил его. Хотел что-то сказать, передумал. Ушел на кухню. И оттуда донесся его бодрый голос.
   -Поживем –увидим. Мать. А ты пиво-то не пила…
С кухни запахло табаком… Иринка засмеялась, представив огромную курящую мышь, и как была, в одеяле пошлепала на кухню.
  - Серегин, хорош курить. Не комильфо.