Первое испытание

                ВАСЬКИНЫ РАССКАЗЫ

                Первое испытание

         Машина заурчала и медленно сдвинулась с места, подняв клуб пыли. Василька  запнулся, но побежал следом и махал изо всех своей маленькой ручонкой маме и папе. Его оставили у бабушки в деревне, не надолго, до тех пор, пока родители не устроятся, где-то под неизвестным ему Ленинградом на новом месте службы отца. Он знал, что папа был военным доктором и лечил пограничников.
 – Это смелые русские солдаты, которые охраняют границу от врагов. Так о пограничниках он говорил деду и бабушке. А врагов  он  представлял себе страшными, почему-то мохнатыми злыми карликами, которые хотят только для себя забрать их речку, сад и солнце.
  Васька в свои четыре  года уже раз десять переезжал с места на место, но никогда ещё не оставался без мамы.  Ему было немного грустно… У бабушки  в деревне он был в прошлом году. Все ему здесь было знакомо. Он ничего не боялся, кроме конечно темноты со стрекочущим под полом сверчком, соседского важно и надменно гогочущего гусака и бегущего стада коров. Вот и сейчас, разномастное стадо с громким мычанием возвращались с пастбища. Пастух  посвистывал и резко щёлкал бичом, если какая из бурёнок отклонялась от курса. Коровы  неслись по переулку к своим хозяйкам, срывая поспешно пучки рыжей травы, сожжённой палящим волжским солнцем, или листья с торчащих из-за забора ветвей вишен и яблонь. И снова бежали от жалящих оводов к ласковым хозяюшкам, которые, подбоченясь, стояли у своих калиток и мягко призывали, каждая свою бурёнку. Звенели колокольчики, грубовато гремело ботало на шее пятнистого тучного быка, важно шествующего ещё где-то в начале улицы.   Васька наблюдал за всем этим из-за забора, немного опасаясь, затем, осмелев, вскарабкался наверх и прутиком шлёпал бурёнок, близко подходящих к нему.
- Пошла, окаянная, растуды тебя! – кричал он, подражая пастуху.

        И вдруг, перед ним как из-под земли выросла огромная голова быка Борьки, с  диким рёвом ломонувшегося от бича пастуха. Он рогом, а затем и всем тучным телом сильно ударился  о забор и истошно, и зычно замычал. От испуга Васька отшатнулся и схватился рукой за подсолнух, надеясь удержаться за мягкую жёлтую корону цветка. Но хлипкая опора подломилась, и он рухнул с забора, зацепившись одной штаниной за штакетник.  Ткань затрещала, но прочно натянулась. Это были новые брюки, которые накануне ему купила мама. Паренёк беспомощно повис вниз головой,  как груша на ветке. Высокая крапивина тыкалась цветущей верхушкой  ему в  лицо, зло обжигая щёки и лоб. От досады, боли и невозможности освободиться он ревел взахлёб и беспомощно мотал руками.
Бабушка была занята, она привязывала корову Марту. И за мычанием, криками и гоготанием птичей и разной другой живности ничего не слышала. Горькие слёзы заливали глаза и лицо Василька. Он барахтался не в силах вырваться и размазывал кулачками слёзы и  грязь по лицу. Дед же, увидевший такую картину, хитровато улыбался и ждал: как же это городское чадо выпутается из этого положения. Он не был жестоким, а просто полагал, что только трудности воспитывают и закаляют характер. Хотя сам был начеку, но не спешил вмешиваться. Васька же, к его радости, изловчившись, ухватился за штакетник и, подтянувшись, сел на торчавший рядом столбик. Кое-как он освободился и, разорвав штанину,  спрыгнул вниз. Хоть он и ударился – больше не плакал. Его заботило теперь другое: что сказать бабе Жене, ведь пол штанины остались висеть на заборе. Но бабушка уже семенила к нему, как наседка к потерявшемуся цыплёнку, ругая на ходу деда за его насмешки. А дед  довольно улыбался, ему было по душе, что внук не хныкал и сам сумел так ловко и достойно выпутаться из неприятной ситуации.
- Э, баба, ничего ты не понимаешь. Мужик растёт…  Не хлюпик. Помнишь, как твой сынок в пять лет меня спящего (но было, чуток перебрал) из лесу, через речку, по  мосту  - на тракторе с прицепом полным леса привёз  домой…  Молодец внучёк! Нашей сибирской породы.   Штаны бабка зашьёт, а царапины мужчине к лицу.
Он чмокнул его в красный нос  и повел умываться к бочке. Они шли по дорожке друг за другом.  Маленькая фигурка была точной копией большой: у обоих одинаково торчали непослушные светлые и седые вихры, похоже выпячивались кругленькие  животы и курносые носы.
Бабушка вернулась к Марте. Вначале она вымыла пухлое вымя, а затем  взяла подойник  и начала доить… Упругие струи забарабанили по дну подойника и звонко отскакивали вверх. Пахнуло парным запахом душистого и сладкого молока, так что закружилась голова, и засосало под ложечкой. Васятка подбежал и начал кормить корову хлебом. Марта осторожно брала кусочки с руки мальчика своим длинным и шершавым языком, облизывая всю руку, тыкаясь толстыми мокрыми губами, прося ещё кусочек. Он гладил её лоб, уши и мокрый нос. Марта неожиданно посмотрела на него своими большими умными глазами  с пушистыми, как веер ресницами,  и облизнула ласково его щеки и лоб.
- Ой! Вскрикнул Васька и чуть не шлёпнулся назад.
- Ба! Она меня поцеловала!
Бабушка улыбнулась.
- Это она тебя за своего приняла. Вы теперь с ней одной крови, это она тебя так жалеет.  Неси-ка крынку с забора.
Белые пятки застучали по земле, а башмаки полетели под сливу. Как приятно было топать по горячей земле, Земле его предков, хранящей их тепло и силу. И ещё не осознавая, но, чувствуя кожей и своей маленькой душой, как что-то родное и сладостное исходит от этой простой серой земли.  Лето обвивало его своими цветами и покосами год из года по его приезду, поило холодной родниковой водой и парным молоком, старый сад звал к себе сочными плодами и вишневой ароматной смолой. А рассказы деда о его походах и приключениях в Сибири, о прадедах, воевавших с турками,  и их нелёгких судьбах,  можно было слушать без конца…  Васильку всегда радовали: невыносимо жаркие тяжёлые, но наполненные духмяным сладким ягодным  запахом дни сенокоса; сны на сеновале, переплетающиеся со звёздным небом и звездопадом; речка, дощатый мост,  прыжки с тарзанки, рыбалка с братьями и дедом на утренней зорьке в туманном затоне; ведра с водой, оттягивающие руки, для полива бабушкиных грядок; июль в  душистых липах и задушевные вечерние   разговоры с дедом; ночное с купанием  лошадей  и  костром с печёной картошкой …
      Он прикасался к чему-то глубоко сокровенному, хрупкому, но непоколебимому и становился смелее и сильнее шаг за шагом. Родина с малых лет вошла в его сердце,  наполняя  силой его дух и тело, и состраданием и благородством его душу.  Он прочувствовал каждую струну ее; её боль и радость переплелись с его душой...
И до сих пор он помнит тот вечер, когда они, причмокивая, пили с дедом и маленькой сестрёнкой сладкое, пахнущее земляникой  парное молоко, смеясь вспоминали о его горе-заборе,  и улыбались бабушке, Марте,  тихому саду, розовым облакам  и яркому щедрому,  заходящему за холм со смородиновыми посадками,   солнцу…

***
Воздух качается с медленной ленью.
Там, у подножья, тесьмою, легка,
Вьётся, играя дрожащею тенью,
Шёлковым облаком, детства река.

Рубель песка золотого и берег
Лижет волна, обнимая листы,
Тень стрекозы голубой будто мелет
Мельницей замок из капель мечты.

Ивы зеленое платье в воде,
И ребятня, что с тарзанки сигает,
В памяти детства дымком проплывает
День не доступный ни мне, ни тебе…