День учителя

Утро было наполнено будничной суетой: бритьё, яичница, сбор обеденной порции с собой. Потом серый подъезд, серый асфальт до остановки, топтание на месте в ожидании маршрутки.
Обычно, 25-й был рыжим, но сегодня подкатил белый микроавтобус. Павел вдруг ощутил, что с миром, краски которого оказались спрятаны до очередного праздника, что-то случилось.
- А, кстати, когда будет праздник? – Павел рассеянно смотрел на проплывающие за окном ржавые макушки клёнов и жухлые столбы обрубленных тополей. – Демонстрацию в ноябре отменили, вместе с кумачовым всполохом, схожим с возникающим иногда сумасшедшим желанием что-то изменить в своей жизни раз и навсегда, или хотя бы бросить курить и начать делать по утрам зарядку… Неужели до нового года не будет красочности, радости и жажды перемены?
Небо пугало своей безликостью. Проспект упирался в тугую мембрану воздуха, съедающую привычные звуки.
- Я спятил, - решил вдруг Павел: это утро ничем не отличалось от других, и в то же время было в нём что-то особенное, что никак не удавалось уловить, и это беспокоило Павла.
Он посмотрел в переднее окно и опешил. Линию горизонта перекрывала двойная серая стена из высоток и тумана, а за высоткой, торчащей в конце проспекта, пряталось что-то блестящее, круглое. Оно не помещалось там, и светилось над крышей, окружённое бледно-блеклым тревожным заревом.
- Что за шляпа? – тоскливо подумалось Павлу, но тут же внутри всё содрогнулось от отчаяния пришедшей мысли: - Да это же тарелка! Пришельцы!
Серое утро внезапно перестало давить. Он задышал взволнованно, как будто это не маршрутка приближалась, а та самая неприступная Алина из конструкторского бюро.

***
Павел ехал на завод, куда распределился после техникума несколько лет назад. Павлу нравились железяки. Он испытывал чуть ли не блаженство, когда держал в руках весомое, тепленькое ещё изделие собственного производства. Как лучший ученик группы он попал в экспериментальный цех. Здесь апробировались заказы, которых в последний год становилось всё меньше. Павел видел, как завод, где ещё его отец практику проходил, угасает. Кузнечный горн – сердце завода – разжигали теперь не каждый день и не на всю смену. Работников убывало: кто попал под сокращение, кто уходил сам, в поисках стабильности. Павла звали тоже, но он медлил. Верил в то, что всё ещё изменится. По ночам ему снился гудящий цех, напоминавший пчелиный улей: жужжали деловито станки, блестели жаркими медовыми боками только что выточенные детали. Таким Павел увидел завод в первый свой приход, таким и полюбил. Работа приносила радость. А потом он увидел Алину. Она заходила с чертежами к инженеру, и ей не было никакого дела до молодого мастера. Стройная, невысокая, тёмноволосая со стрижкой под мальчика, она проходила между станками и, когда Павел обернулся, чтобы положить муфту в ящик для готовых изделий, то наткнулся взглядом на серые холодные глаза… Уже пять лет он жил с этой металлической занозой в сердце. Павел не знал, как подойти к Алине, что ей сказать. Он столбенел, когда видел её в цеху или столовой. В городе же они никогда не сталкивались.

Почему мысль о пришельцах напомнили Павлу про Алину, он не задумывался. Наверное, потому, что для него Алина была существом с иной планеты, чудом оказавшаяся рядом.

***
В обед Павла вызвали к начальнику цеха.
- Паш, тут нужно бы сходить к старому мастеру, который выучил не одно поколение в нашем цеху, поздравить его с Днем учителя. Да ты ведь знаешь Геннадия Василича, он и у тебя был наставником, да? С конструкторского бюро Лебедева с тобой пойдет для представительности.
У Павла похолодело во рту, а по позвоночнику пробежала змейка испуга: идти с Лебедевой Алиной он согласен был не только на другой конец города, но и на край света.
Через полчаса Павел топтался возле конструкторского бюро, обдумывая, как зайти и что ему сказать. Вдруг распахнулась дверь, Алина выскочила прямо перед носом, и Павел окончательно растерялся.
- А, ты уже тут. Вот, держи коробку с тортом. А я букет понесу.
Пока они ехали в троллейбусе, Паша не знал, что говорить, и только смотрел на Алину. Когда они вышли на конечной остановке, Алина спросила:
- И чего ты на меня всё время так смотришь? Будто дырки сверлишь.
- Не дырки, - миролюбиво проговорил Павел, - а отверстия. Если бы можно так сделать, то я бы… - Павел вдруг представил, как он аккуратно несколькими поворотами ключа намертво завинчивает золотое кольцо гайки на резьбе своего ввинчивающегося взгляда.
- Что можно-то? Что? – переспросила Алина. – Подержи букет, я причёску поправлю.
- А ты цирк любишь? – неожиданно спросил Павел, вспомнив, как племянник-первоклассник просил, чтобы его отпустили со школой на представление.
- Цирк? Какой цирк? – Алена перестала разглядывать своё изображение и перевела взгляд от зеркальца на Павла.
- Малибу. Он приезжает. Пойдём, а? – голос Павла звучал умоляюще.
Алина смотрела на Павла, который стоял перед ней совершенно обезоруженный с тортом в одной руке и с букетом в другой; стоял не шелохнувшись, так, что можно было пересчитать рыжеватые крапинки веснушек возле носа. А Павел готов был так стоять целую вечность, только чтобы не услышать её отказа.
- Малибу… Ой, не могу… Малибу… Цирк… - Алина то ли плакала, то ли задыхалась от смеха: - Цирк…
- Пойдём, а? – Павел боялся даже взглянуть теперь на Алину, - к Геннадию Васильевичу то есть.
- Идём, идём, - Алина посмотрелась в зеркальце, поправила чёлку и повернулась к Павлу.
Он смотрел тоскливо куда-то вдаль, полосатый серо-синий галстук, выданный для представительности инженером, сполз набок. Алина шагнула к Павлу, поправила галстук, а заодно и воротник рубашки, взяла из онемевших рук Павла букет и скомандовала:
- Идём!
Павел брёл понуро следом и слушал, как Алина рассказывает о заводе, о том, что через месяц его закроют, потому что Минобороны не может содержать убыточное предприятие. Он не представлял себе даже, что будет делать, когда пройдет этот месяц. Как он будет жить без завода, без Алины… Потому что через месяц он больше её не увидит.
- Я в цирк только в детстве ходила, - Алина переключилась на скользкую тему, и у Павла в груди начал каменеть холодный комок. – Когда он приезжает? Ты сам билеты купишь?..

***
Возвращаясь домой, Павел не верил своему счастью, что Алина согласилась пойти с ним в цирк… и вспоминал её глаза, ярко-голубые, как незабудки, и чистые, как весеннее глубокое небо.
И почему-то теперь не страшны были перемены.