В отпуске - продолжение 3

   Ещё издалека Вера увидела через заборчик у крыльца тётю Галю и тётю Таню. Меньше всего она хотела сейчас кого-либо видеть. Едва подбежала к дому, как те, перебивая друг друга, заговорили:
 - Идём мы, глядь, у тебя дверь расхлебенена, - рассуждала тётя Галя.
 - А, уж, темняется глядим. Оголчили тебя в дверь, помалкивашь, - вторила тётя Таня. – Чего дверь-то не замкнула? Мы испужались.
 - Думам – случилося чего. А? Ничего не случилося? – продолжила тётя Галя. Вера молча на них смотрела. Ей хотелось накричать на них, нагрубить, прогнать со двора, но она тупо на них смотрела, ничего не соображая.
Тётки замолчали, с нескрываемым любопытством глядя на Веру. Тётя Галя оглядела двор, заглянула за спину Веры. Никого не увидела и, глянув на тётю Таню, поинтересовалась:
 - А ты чего, как оголтелая неслась? Откуда ты?
Вера продолжала молчать. Кого-кого, а этих тёток уж точно видеть и слышать сейчас ей не хотелось. Особенно тётю Галю. Но ей в голову вдруг пришла мысль, вызнать у них чего-нибудь про Надю. Правда она сразу же засомневалась, потому что понимала, что знать они могут только сплетни. Вряд ли Надя что-то говорила о собственной жизни. Но Вера решилась. Приняла самый спокойный вид, на какой сейчас была способна, и ровным голосом ответила:
 - От Нади я. И ничего я не неслась. Просто темнеет, вот и бежала побыстрей. Уходить не хотелось от Нади-то, хорошо у неё, спокойно, уютно. Вот и засиделась. Поговорить есть о чём. Мне с ней интересно. Говорили, говорили, да так всё-то и не переговорили. 

   При Вериных словах обе тётки оживились. Уселись на ступеньки крылечка, всем своим видом показывая, что они здесь надолго. Вера обрадовалась, может что-то полезное всё-таки для себя узнает. Первой заговорила тётя Галя.
 - Ой, Вера! Не знамо что про её болтают. Ты бы не больно у ей вечора-то просиживала. Быстро слава-то дурная прилепится. У нас в деревне это быстро.
Её перебила тётя Таня:
 - Чего стращаешь её? Врут всё про Надю. Хорошая она. Не кажда дочь в деревню переберётся за родителям ходить, а эта приехала. Не обидела родителей, напоследок мать с отцом ласку да заботу её видали. А Вера в городу живёт, уехала, и начхать на все разговоры. Верно, Вер? А ты, Вер, что сама-то думашь об подруге-то? Чай сказывала она про себя чего-нито.
Тётя Галя вскочила на ноги и взволнованно проговорила:
 - Счас, скажет она. Вот сегодня, сказала что ли, что ухажёр приехал? А... вот, то-то и оно!
Вера заметила:
 - Я сейчас была у неё, никого нет там чужого.
Тётя Галя, уперев левую руку в бок, указательным пальцем правой руки заводила перед носом Веры:
 - Ой, не ври, деушка! Видала я, как Надька ухажора своего в баньку повела. Глаз масляной, вся вихляется - туды-суды, туды-суды. А, давесь иду с поезду, вижу Надька несётся навстречу. Думаю, куды это она так летит? Немного не добежала до миня, кинулась на шею какому-то. Припустила я пошипчее, чтобы глянуть на его. Ничего такой из себя, чернявый да с усам. Надька сияет вся, а он ей и говорит, мол, знакомо больно название вашей деревни. Нет ли, грит, чего-нито примечательного у вас тута, тогда, значит, я читал в енциклопедии про вашу деревню. Про нашу, значит. А Надька хихихат и грит, мол, тем и примечательна, что я тута живу.

   Вера в смятении ничего не могла даже произнести. Она собиралась с мыслями, а тётки, меж тем, продолжали:
 - Хитра, Надька-то. Ой, хитра! Всё молчок, про себя-то. Только рази всё-то скроешь? Людям-то видать, какая она ести на самом-то деле, - разорялась тётя Галя. - Ещё скрывать пытается. Что надо люди видят.
 - Во-во! Чего и не надо увидят. Глазасты больно некоторые да языкасты. Поукоротить бы, - с раздражением вторила тётя Таня. – Особливо тем, которые сами не ангелы. Иди, вон, рви ромашишки-то! Конечно, теперя тее не надо. Наташке душу выметала, а теперя и не глядишь на них.
Вера отвлеклась от собственных мыслей и заинтриговано поинтересовалась:
 - Чего-чего?! Как это – душу выметала?
Тётки поглядели друг на друга, тётя Таня - с вызовом, тётя Галя - растерянно. Молчали довольно долго, наконец тётя Галя вымолвила:
 - Да, и выметала! А чего ты думала, мне легко было всю жись видеть, как Авсюков-то Васька для её старатся? Она, может, всю жись мне переперечила? Сама не гам и другим не дам. Приваживала, неча и говорить!
 - Чем это она его приваживала? Сам он к ей вязался.
 - Коне-е-е-чно! Са-а-ам! Что она евонные-то ромашишки не выкинула из окна-то? А во дворе? Так и росли всю жись! А, как жа! А меня-то подразнить? Знала ить, что сохну по нему! – тётя Галя в волнении говорила, проглатывая окончания слов.
 - Дурочка ты, Галька! Ей рази до этого было, коды он ей ромашки-то в окно пихал да во двору-то садил? Ей на его вопче было начхать. Она в горести была, - возразила тётя Таня.
Тётя Галя взвилась с места, сбежала по ступенькам крыльца, но внизу остановилась и разразилась гневной тирадой:
 - Ты завсегда была еённая потакальщица. Сама-то горя не знала, за мужем жила, как за тёплой печкой. И дитёв народила, и мнуков поняньчила, теперя прамнука баловаешь! А я? Эх, ты.... Ещё подругой прозывашься! Известно, браковали парни меня! А я что, виноватая?
Тётя Таня слушала подругу, жалостливо на неё глядя. Затем пробормотала:
 - Никто тебя и не виноватит.
 
   Тётя Галя махнула рукой, завсхлипывала и быстрым шагом ушла со двора Веры. Повисло неловкое молчание. Вера осторожно полюбопытствовала:
 - Тётьтань, а у неё никого нет что ли?
Та повздыхала, помолчала некоторое время и, наконец, произнесла:
 - В том и дело-то! По Ваське Авсюкову вздыхала. По Стопоцке, то есть. Тот видный был - хоть куда! Многи девки, да и бабы, по нему сохли. А он Наташку любил всю жись. С Любкой, вон, сошлися, да быстро разбежалися. Галька-то прибедняется, у неё тоже муж хороший был. Только дитя им Бох не дал. Да и муж-от рано помер. Так  одна и бедует. Я жалею её, не обижаюсь на её взбрыкиванья. А как она хотела ребёночка-то! Уж так хотела! Чего токо и не делала: и молилась, и к знахарям ходила – ничего. Порченая она.
 - Почему это? – удивлённо воскликнула Вера. – Ничего такого не видно.
 - Приглядеться, дак видно. Маненько на леву ногу припадат. В войну, поезд немец разбомбил, на котором она с родителям ехала в вакуацию. Поезд встал, вагоны горели, люди рассыпались по полю к кустам. В их в вагоне ранетые ехали, дак вот один им и сказал, загодя ещё. Что, мол, ежели разбомбят, да бежать придётся, то к кустам али высокой траве надо бежать-то. И запрятаться, как можно глубже. Ежели убираться не будет всё, то голову рукам прикрыть, а наружу задницу выставить. Мол, пуля в мягко место попадёт, это лучше, чем в башку.
 - Ой, тётьтань, какой ужас! И что, тёте Гале пуля и попала, - Вера поёжилась, как от озноба.
 - В том и дело! Да не одна, и стала она хроменькой. Походку придумала
себе, вроде как покачаватся при ходьбе. Молодая была, дак ничего ещё. В старости-то, как утка ковылят. Жалко её. А замуж пошла, дак дитя не родила. Чего-то там попортил ей немец-то, - закончила говорить тётя Таня и пошла от Веры.

   Синие сумерки подкрались к каждому дому, дереву, кусту. Ночь была готова убаюкать деревню и погрузить её в сладкие сны. Вере не спалось, услышанное и пережитое за день не давало. Мысли перепрыгивали с одной на другую, путались и никак не хотели выстраиваться хоть в какую-то понятно-логическую строчку. Она лежала  на кровати поверх покрывала и думала, думала, думала... Но глаза стали слипаться, и она всё-таки заснула.

   Проснулась Вера уже за полдень. До её слуха донеслись приглушённые голоса за окнами. Ей послышался голос Нади. Вера мигом слетела с кровати и встала в простенок между окнами. И сделала это вовремя. В окне показалось Надино лицо. Расплющив нос о стекло, она старалась рассмотреть Верину кровать через окно. Видимо рассмотрев, что Веры на ней нет, стала стучать и звать Веру. Сначала звала тихо, потом всё громче и громче:
 - Вера! Ве-е-р! Куда ты девалась? Ве-е-е-ра! Открой!
У Веры же сердце прыгало в горле и ёкало где-то в животе. Она готова была упасть в обморок. Но она твёрдо решила, что ей не откроет и не впустит. Надя постучалась ещё некоторое время и ушла. Вера осторожно выглянула в окно. Напротив него стояла тётя Галя. Она увидела Веру, но Надю, ещё недалеко ушедшую, окликать не стала. Вместо этого кивнула в сторону двери, открывай, мол. Вера  лихорадочно соображала, что придумать, чтобы не открывать. Ничего не придумалось и Вера обречённо пошла к двери. Тётя Галя прямо с порога начала хвалить её и поучать:
 - Вот и молодец! Не по что ей тута и бывать. И наперёд тоже, не хочу, мол, с тобой и вовсе знаться. Она в тётку пошла. В Любку. Та тоже знала, как мужиков-от приваживать.
Вере неприятен был этот разговор, и она довольно резко оборвала тётю Галю:
 - А вы-то чего стояли у меня под окнами? Мимо шли?
Та шагнула от порога в сторону Веры, тесня её к кухне. Вера пятилась назад, пока не коснулась спиной перегородки. Щуря глаза и глотая окончания слов, тётя Галя громко зашептала:
 - Я, вот, тута стулья токо взяла. А Танька-то покрывало бархатно на кровать. Но не это главное. Главно-то - она целый отрез габардина взяла. Мне, грит, Наташа при жисти всегда говаривала, что, мол, помру, дак себе возьмёшь. Не слыхивала я. Врёт всё. Ты забери у ей, а?
Вере до такой степени была неприятна тётя Галя, что она схватила её за плечи, развернула к выходу и, подталкивая в спину, выдворила вон из дома. Та и не думала уходить, осталась на крыльце и чего-то всё причитала. Вера долго терпела её причитания, и всё-таки опять вышла. Та замолчала и смотрела на Веру обиженно и удивлённо-непонимающе. Вера вдруг поняла, что та искренна в своём непонимании подлости своих слов и поступков, просто не по-ни-ма-ла. Вера устыдилась своей несдержанности и примирительно сказала:
 - Простите, тётьгаль! Я спрошу у тёти Тани про габардин. Обещаю вам.
Тётя Галя же подумала, что «победила» и что Вера поняла её правоту. Тут же с энтузиазмом принялась за своё:
 - Наташа-то её пожалела, как Танька из тюрьмы-то возвернулась. Одёжи ей всякой надавала. Я тужурку плюшеву сколь просила, мне не дала. А Таньке – пожалуйста, нате вам. И габардин хочет под шумок заграбастать.
Вера от услышанного рот открыла. Удивлённо воскликнув, перебила её речь:
 - Тётя Таня была в тюрьме?!
Тётя Галя споткнулась на полуслове:
 - Чего это я тута разговорилась. Я чего приходила-то, Вер? Не помнишь?
Ответ ей и не требовался. Она быстренько, как могла, спустилась с крыльца и поспешно покинула Верин двор.

   Вера почувствовала, что ещё одной подобной встречи она не выдержит, что надо куда-то скрыться на время. И она решила сходить в лес. Тем более ей давно хотелось там побывать.
   Она шла по уже знакомой дорожке мимо колодца к реке. На том берегу подковкой синел лес. Это было довольно далеко, но Веру это не остановило. Уже ближе к реке ей навстречу попались «Пашки Тихоновы». Оба загорелые, радостные от удачного улова, на леске в руке старшего Тихонова колоском висели уже неподвижные рыбины. Рыб было довольно много. Завидев Веру, остановились, её поджидая. Когда она подошла, младший Тихонов поинтересовался, сильно шепелявя и подсвистывая из-за отсутствия верхних зубов:
 - Тёть, а ты куды пофла? Купачча?
Вера засмеялась, легонько погладила его по стриженой голове и ответила:
 - Нет, в лес я пошла. Как? Грибы-то есть в вашем лесу?
Ответил старший Тихонов:
 - А, как жа! Ести! Только ты тута не пройдёшь. Нету тута брода. Бери левее. А хошь, дак, через мосточки поди. Это маненько подальше будет. Могу проводить. Как?
Вера вдруг подумала, что хорошо бы взять его себе в компаньоны, поговорить,  отвлечься от своих неспокойных мыслей. Опять же не страшно. Ответила:
 - Я-то с удовольствием. Малый-то дойдёт ли? Далеко ведь.
Вместо ответа старший Тихонов сошёл с дорожки, шагнул в траву и засунул в неё поглубже удочки, приговаривая:
 - Потом заберу. Вроде как не заметно, что они тута спрятаны.
Вернувшись на дорожку, он начал давать указания внуку:
 - Иди напрямки до дома. Ни куды не свёртывай с дороги. Понял? Рыбы-то донесёшь, али тожа прятать?
Пашка младший подтянул портки, шмыгнул носом и неожиданно для Веры цыкнул в сторону слюной через дырку между зубами:
 - Донешу, дед. Куды там!
Вера опять засмеялась. Ей стало так хорошо на душе, что она даже на себя подивилась, хорошего настроения она сегодня точно не ожидала.

   Первым делом Вера спросила:
 - Как мне вас величать?
 - Дедом Пашей и зови.
   Лес оказался не таким уж далёким. Они довольно быстро к нему пришли. Прошли вглубь через подлесок, шурша травами, осокой, папоротниками, розово-жёлтыми листьями костяники. Чем дальше углублялись, тем прохладнее становилось. Шли молча. Дед не докучал расспросами, не навязывал разговора. Только иногда говорил названия трав. Вера была ему очень благодарна за это. Дед Паша остановился около поваленной берёзы, сел, вздохнул и произнёс:
 - Вот тута всегда сижу. Хорошо здеся. Лес чистый, одне берёзки, да маненько елочек, да редкие осинки. Костерок можно, от комарья-то. Садись.
Вера огляделась, лес был действительно изумителен.
 - Дедпаш, я поброжу немного. Не уйдёшь? – спросила она.
 - Не, куды там! Я тута посижу, - ответил дед, и поёрзал по стволу, устраиваясь поудобней.
Лесные травы мягким ковром ложились Вере под ноги, терпко благоухая. А ещё пахло грибами. Она шла дальше и дальше, ни мало не заботясь о том, что может заблудиться. Она была уверена, что дед Паша, если что, её отыщет. Остановилась около группы берёзок. Села и, раскинув руки в стороны, со сладким «охом» упала на спину. Сразу ощутила прохладу травы. Над головой сквозь веер берёзовых крон виднелся прозрачный купол неба.
 - Такой покой, такая благодать. Может я в раю? – подумала Вера.




Продолжение следует...