Лаоцзы, которого можно выразить словами...

Лаоцзы, которого можно выразить словами…

О Лаоцзы мы знаем прежде всего, что он существовал. Книги, обычно, имеют автора или авторов. Коллективное творчество Торы заметно исследователям, индивидуальное авторства Даодэцзина тоже не относится к загадкам литературоведения. Единый текст словно написан на одном порыве настроения. Стихи Даодэцзина создают определенный настрой у читателя, и очень жаль, что перевести его так, чтобы книга произносилась речитативом, очень сложно и неизбежно ведет к искажениям фраз во имя красивостей. Поэтому на русском мы читаем точные варианты перевода, не догадываясь об основной цели автора – создать настроение и пробудить воображение.

К вопросу о поэзии и поэтике Даодэцзина я вернусь чуть позже, а пока о самом главной секрете медитации, религии и философии. Чтобы увидеть нечто, надо это нечто вообразить. Такова логика работы мозга, оперирующего понятиями и образами. При определенном напряжении работы с понятиями мозг часто бывает готов решить задачу, создавая образы. Именно так Менделеев увидел свою знаменитую таблицу. Работа ума создает образы, образы могут помочь дальнейшей работе ума. Объективность видения мира через себя, а именно к этом ведет практика медитации, как средства познания мира, весьма сложная задача. Личное мешается с объективным, ощущения тела смешиваются с ощущениями окружающего мира, работа собственного воображения накладывается на ощущения. Конечно, через медитацию и экстрасенсорику кое-что познать можно, но не надо думать, будто это знание не нуждается в проверке и перепроверке, свободно от фантазий, культурных и языковых штампов, настроений и морали своего времени. Поэтому, чтобы понять истину, люди издревле применяли хитрый прием – вообрази истину. Между понятиями – вообрази истину и поверь в истину – особой разницы нет. Точно так же нет принципиальной разницы между идеями поверь в истину и прими истину как данность. Разница, скорее, заключается в степени включения воображения. Знаменитая формула Эйнштейна требует одной степени веры, формула Маркса товар-деньги-товар несколько иной, вера в Христа третьей. На это накладываются индивидуальные отличия, но в итоге человек начинает работать с некими идеями и утверждениями, пока подсознание и логика не начинают протестовать, и человека начинают одолевать не совсем приличные сомнения. Впрочем, большинство населения до такой крайности не доходит и успешно передает стереотипы своего мышления потомкам.

При всей сомнительности такого метода, кое каких успехов человечество на этом пути достигло. Например, иглоукалывание позволяет вполне успешно лечить целый ряд заболеваний и играть вспомогательную роль при иных заболеваниях. Иглоукалывание уже существовало во времена Лаоцзы, а создать эту систему без некоторых навыках в экстрасенсорике и медитации просто невозможно. Босоногие врачи, используют готовые методики, а точки находят с помощью долгой тренировке на макетах человеческого тела с готовыми дырачками в деревянных куклах в рост человека. Однако, даже сейчас дальнейшее развитие мастерства предполагает способность самому находить и ощущать пальцами точки на теле человека, определять их состояние и характер болезни. Даоссы, то есть последователи учения Лаоцзы, как раз славятся различными упражнениями цигуна, практиками медитации, создавали различные школы ушу, лекарства, диеты и искали эликсир бессмертия. Кстати, сама книга Даодэцзин посвящена не этому, а объяснению высшего начала Дао и теории космогонии. То есть, идея «вообрази истину» и реальность взаимосвязаны. Воображать-то можно вполне реальные вещи типа, лошади едят овес, если им его дают, Волга пока впадает в Каспийское море, а не в бюджет возможной организации, поставляющей воду в Среднюю Азию и т.д. А Лаоцзы призывал поверить в Дао, чтобы понять Дао самым простым способом – утверждением, что Дао существует.

Чтобы понять разницу между Конфуцием и Лаоцзы, уясним, что от нас дошел текст Лаоцзы, а тексты Конфуция не дошли. Луньюй сплошь состоит из записей потомков и учеников Конфуция о Конфуции. Тем не менее, мы знаем даже современных потомков Конфуция. Прямой потомок занимает ответственный идеологический пост в родном городе и весьма уважаем в качестве ходячей достопримечательности. Лаоцзы, судя по ряду преданий даже встречался с Конфуцием, но мы не знаем точно годов его рождений и смерти, есть масса доказательств, что факт встречи Конфуция и Лаоцзы был придуман позже.  Ну, жил в У1 – У веках до нашей эры в маленьком городке в царстве Чу мелкий чиновник. На проверку он оказался мудрецом, состарился, сел на быка и поехал путешествовать. Уезжая на Запад (символ заходящего солнца, старости и смерти, загадочных стран на краю огромного мира китайцев), он остановился на заставе, начальник попросил его написать книгу на прощание. Лаоцзы написал Даодэцзин, оставил китайцам на добрую память и эмигрировал в сторону мира загадок, откуда не возвращаются. В этой истории символы сливаются с реальностью. Возьмем хотя бы быка.

Китайская цивилизация родилась посередине двух культурных влияний. С запада она примыкала к нынешнему Синьцзяну, где арии разводили лошадей (видимо, именно от них будущие монголы и тюрки научились скотоводству), выращивали пшеницу, овес, сажали яблони и другие деревья. С юга шло влияние племен Юэ, которые ещё южнее соседили с протодравидскими племенами, часть из которых потом доплыла до Мадагаскара и имела контакты с дравидами Индии ещё до появления там ариев. Они не знали лошади, но пахали на быках, впрягали их в повозки и даже ездили на них верхом. Бык – символ мирного труда земледельца, мирных поездок, в отличии от быстрой езды на лошадях, которые не только тянут груз, но и несут боевые колесницы. Оттуда пришла традиция выращивать рис и ряд других культур. Лаоцзы – мирный путешественник, чья слава уже настолько распространилась по Китаю, что начальник заставы просит его записать учение. Получается как бы, что население Китая передавало учение Лаоцзы изустно через границы царств на тысячи километров, поэтому его слава дошла до начальника заставы и заставила его просить мудреца хоть книгу оставить в подарок. И столь знаменитый человек вдруг оказывается без точной биографии, описания его карьеры, сказаний об общении с окружающими, четких упоминаний о родственниках, конфликтах по службе, месте проживания прямых потомков и прочих мелочей, до которых китайцы всегда охочи, когда речь идет о знаменитостях. Поверим или удивимся? Вот это и есть та самая загадка Лаоцзы.

Попробуем зайти с другого бока. Лаоцзы – образованный человек, способный писать иероглифами и слагать стихи. От того времени до нас дошли святые стихи – Шицзин. Причем, их здорово сократил Конфуций. Вместо 3 000 песен он оставил 300. Всё, что не было занесено в список особо ценного наследия, полезного для конфуцианцев, пропало. В общем, это немало, из древнего наследия евреев сохранились только Песни песен Соломона, остальное составители Торы сочли недостаточно интересным. Из всего песенного наследия славян ничто не заинтересовало христиан, иначе как с одной целью – запретить, тексты и музыкальные инструменты уничтожить. По преданию с книгами в Китае боролся исключительно Цинь Шихуанди. Не совсем верно. Ещё до этого официально нехорошего императора с текстами и книгами боролся Конфуций, и, наверно, он был не одинок. Потом время, пожары и наводнения, дороговизна книг, трудности переписки делали своё дело. От Лаоцзы дошло только одно произведение. Были ли другие, мы не знаем. Попробуем ещё один подход.
Лаоцзы – поэт и диссидент в одном флаконе. Поэт несет в себе внутреннее противоборство, противоречия, напряжение, тягу к конфликтам или переменам настроения. Пресловутые учителя мудрости, включая недавнего Сёку Асахару, глубоко бездарны в поэзии. Не отрицаю за Рерихом определенных художественных способностей, но художники обладают другим характером. Они ближе к прозаикам. При этом, пресловутые учителя мудрости реальными экстрасенсорными качествами не обладают, а у поэта они могут быть и побуждать к творчеству, но поэты много внутренне дергаются. Сам же Лаоцзы воспевает несколько иное – величественные основы мироздания, спокойствие и волю Дао, проявление Дао через Дэ, нисхождение законов Дао в наше бытие, порождение им всего сущего. Поэты такие конструкции не создают. Они развивают тему, если она их вдохновила. Наконец, Лаоцзы – диссидент. Он выступает за единство первооснов мира и человека без посредников. Вся жесткая иерархия соподчинения, важности жрецов и князей для поклонению духам и высшему началу, то есть Небу, в учении Лаоцзы оказывается ненужной. Если бы он ограничился идеей, что не нужны потомки Чжоу как верховные жрецы и князья Китая, властители отдельных княжеств вполне способны достучаться до Неба своими ритуалами и приношениями, он, наверно, преуспел бы как легисты при дворе Цинь. Он же стал излагать откровенную ересь – надо следовать воле Дао, Дао одинаково хорошо относится ко всем людям, а главное – соблюдать принцип Увэй, то есть недеяния. Чем меньше власть мешает другим жить, тяготить людей налогами, приказами, войнами, казнями, тем лучше. Конечно, это ересь даже по нашим временам. Тогда идеи учения о Дао были ещё большей ересью.

Идея недеяния Увэй имеет корни в двух практиках – практика цигуна и медитации, которые везде связаны с остановкой внутреннего диалога, то есть недеяния мыслительного и недеяния, как невмешательство в чужие дела. Последнее необходима, чтобы привычка лезть в чужие дела и что-то диктовать и сбивать внутренний настрой на созерцательность. Другая практика – народный опыт. Народ вполне способен прокормить себя без власти, а власть сплошь и рядом его разоряет и ввергает в войны. Эта практика народного опыта всегда и во все времена считалась диссидентством. Нас приучают считать диссидентами, то есть инакомыслящими, несколько иных людей. Эти люди в основе своей противоречат учению о Дао, поскольку выступают в качестве посредника между народом и истиной. Не признаешь над собой духовную власть других людей, не станешь духовно свободным. Под этой идеей с небольшими поправками подписался бы любой император – не признает народ над собой мою духовную власть, не станет духовно лично свободным, не придет к идее беспрекословного подчинения и сгинет от бездуховности. Если же посмотреть на идею власти со стороны власти, то истинным и злокозненным диссидентом в большинстве случаев выступает сам народ, а от официальных диссидентов даже может быть польза – пусть думают, авось, придумают нечто удобоваримое для развития официальной идеологии.

Чтобы не тянуть резину, поставлю ребром вопрос – насколько оригинален Лаоцзы в своих идеях? Целый ряд признаков указывает на возможность существования идей даосизма ещё до Лаоцзы. Были практики медитации, а практики медитации и работы с сознанием явно отражены в философии последователя Лаоцзы – Чжуанцзы. Та же традиция борьбы с внутренним диалогом. Были отшельники, знаменитые предсказанием, аскетизмом, неожиданным поведением. Были лекари. Наконец, практика прекращения внутреннего диалога сплошь и рядом приводит к идее безличного начала во вселенной в противовес возможности создания яркого, личного образа через практику молитвы. Через молитву можно создать образ Зевса, Мардука или Христа, можно создать в голове образ безличного Бога, а медитация предполагает ощущение безличного. Недаром понятие Абсолюта в буддизме так явно воспринимается как вариант Дао. Лаоцзы тогда выступает не столько создателем идеи Дао, сколько воплотителем её в стихотворно-письменную форму. Медитации вплоть до потери внутреннего диалога противопоказаны поэту. Уравновесив свою натуру, поэт потеряет способность писать и говорить красиво, в нем остановится то напряжение, которое заставляет его творить, сочинять, описывать, говорить возвышенно и получать удовольствие от того, как его внутреннее напряжение воплощается в красивые строки и точные образы.
Народные идеи и народное творчество предполагает две возможности работы с ним для культурного человека. Можно как братья Грим или Афанасьев собирать сказки, былины и мифы. Народная культура тем самым приобретает письменную форму и может быть донесена до потомков. Можно переработать народное творчество в собственные произведения. Именно так поступил Пушкин, когда написал сказки, например, Сказка о царе Салтане и другие. Не прошло и сорока лет, как сказки, которые послужили толчком для работы воображения поэта, уже исчезли. Мы может только гадать, использовал ли Пушкин в сказке понятие остров Буян как искаженное название Рюген или Руян для славян, отголоски ли это сказаний о путешествиях славян по Балтике и т.д. Так Лаоцзы создал своё учение или создал квинтэссенцию учений народных отшельников и мудрецов, которые не умели ни читать, ни писать? Скорее всего, последнее – Лаоцзы в идеальной форме обобщил и переработал представления о мире, которые уже существовали среди весьма уважаемых простым народом его представителях. Причем, их уважали не только в народе, но и многие представители знати. Их интерес к лекарям, экстрасенсам и отшельникам естественен. Их знания изучали. Например, выходец из богатой купеческой семьи, великий поэт Ли Бо в молодости несколько лет провел с даосами, изучал их практики, теории, методы созерцания, учился фехтованию на мечах. Или вспомним Сюаньсюэ (учение о таинственном). Оно тоже появилось в процессе даосских практик и пользовалось большой популярностью среди высших слоев общества.
Именно народность учения Лаоцзы обеспечило его дальнейшую популярность. Лаоцзы дал народным представлениям самое важное – художественность, целостность, письменную форму. Он дал возможность практически любому прикоснуться к сути традиции познания мира через медитацию, одиночество, успокоение, цигун. Уже не отдельный учитель должен был настраивать отдельного ученика – чтобы понять истину, вообрази её! Это получили возможность сделать многие люди – бери текст, читай и воображай. Причем, многие идеи Даодэцзина очень близки мифам. Например, мистическое – одно порождает два, два порождают три, три порождают все вещи. В мифах мы имеем Небо, породившее Землю, Небо и Земля породили первочеловека Паньгую Из тела Паньгу после его смерти появилось всё разнообразие человеческого рода и живых существ. Или идея материализации Дао. Дао создает Дэ, опримитивливание Дао в конце концов приводит к Жэнь (официальному, государственному гуманизму). Конечно, это идея, что на Небесах всё совершенно, зато внизу всё грубее и хуже. Можно даже представить себе беседы при дворе княжества Чу по поводу мелкого чиновника, сочинившего Даодэцзин. Какой-нибудь аристократ жалуется, что чиновник диссидентствует и плохо работает, а князь или первый министр небрежно отвечают, что он – поэт, слишком увлекшийся потусторонним, достопримечательность всего княжества, поэту кушать надо, а столицу всё равно за диссидентство не пригласим.

Возможно, в этом кроется разгадка утраты имени Лаоцзы. Лаоцзы – старший, учитель, это не имя, а прозвище за заслуги. Читателям Лаоцзы хотелось  и до сих пор хочется его представлять в качестве мудреца, пронзающего мысленным взором Вселенную, а не литератора, с увлечением слушающего отшельника, пытающегося всё осмыслить и создать нечто красивое и стройное. Старец на быке, непостижимый и всепонимающий, а не маленький чиновник, с любопытством смотрящий по сторонам, слагающий стихи, мечтающий о величии Вселенной и запредельного начала всех начал. Реальный Лаоцзы, которого можно выразить словами, не есть настоящий Лаоцзы, которого хочется представить во время чтения книги. Неопределенность есть его имя, незримо проницает он наше сознание и свет его учения порождается где-то в необъятных просторах Дао, воплощается в Дэ и приходит к нему через покой недеяния Увэй. Ну, зачем такому величественному старцу дети, земная жена, требующая не забыть попросить у начальства прибавку к зарплате, насмешливые взгляды чиновников, опережающих по службе, да и сам Китай с его налогами, стихийными бедствиям и войнами? Он сказочен и достоин страны сказок. Он садится на быка и едет не в какие-то конкретные местности, о которых говорят купцы, а далеко в мифическое пространство, на самый край китайской Ойкумены, где растут в чудесном саду дарующие бессмертие персики, где все люди – мудрецы, подобные Богам, а Боги добры и подобны мудрецам. И над всем этим миром царит Дао, награждающее счастьем и покоем каждого достойного.

Важность книги Лаоцзы для китайской культуры трудно переоценить. Пресловутую пассивность недеяния Увэй нельзя свести к некому страху перед властью. Это отражение реальных практик. Важнее другое – освобождение личности от оков и страхов, которые несли официальные культы. Перечитайте Даодэцзин и сравните с Торой, Евангелием, Кораном и Талмудом. Вы нигде не увидите намека на проклятие, попытки навести на вас страх, пообещать на том свете сверхблаженство в обмен на послушание на земле, обещание прихода мессии, который за всё отомстит, за всё вознаградит, да ещё в многократном размере, то есть более, чем отомстит и более, чем вознаградит. Это совсем иное отношение к человеку. Вместо этого Даодэцзин предлагает понимать, что всё существующее несовершенно, и власть несовершенна, и трактовки властью окружающего мира несовершенны, да простые смертные несовершенны. Создав Даодэцзин, Лаоцзы подарил китайскому народу колоссальную устойчивость и гибкость при столкновении с чужими идеями и религиями, а не просто придал идейную основу даосским практикам в виде иглоукалывания, цигуна, ушу и поискам различных лекарств, которыми известна китайская медицина. Сама логика Даодэцзина позволяет инкорпорировать любые учения. Например, все авраамические религии с идеей, что в начале было слово, как бы напрашиваются на ответ – нет, в начале было Дао, оно породило слово и Бога как часть Дэ или даже как отражение Дэ. Недаром на синагоге в Кайфэне в Средние века именно так было написано, что в начале было Дао, и фактически получалось, что иудаизм порождение Дао. Даосизм инкорпорировал и примирял. Даосизм инкорпорировал буддизм: а что, Будда – хороший человек, он признает высшее начало, он против насилия, правда, термины заграничные, несколько чужие, но ничего, пускай его учение проповедуют. Мусульманство, их Аллах с тысячами имен? Понятно, сперва Дао, безликое и безыменное в силу непостижимости (могли бы постигнуть, так имя придумали бы), затем разные виды конкретизации в виде Аллаха. Из Дао исходят все вещи и идеи, вот и несхожесть мусульманства с нашими верованиями лучшее тому доказательство. Получается нечто идеальное для мира вечной борьбы идеологий – как ни крути, а пришельцам сесть на шею нельзя, зато примириться, отказавшись от претензий на исключительность, можно в любой момент. В своей всеядности китайская культура становится изменчивой и неизменной одновременно. Специфика остается, всё прибывает в Китай извне словно с Дао и тихо окитаивается. Даже буддизм с его Абсолютом и внешне схожими идеалами не смог одолеть даосизм. Буддизм – это обязательная практика, обязательный набор молитв, обязательные формы медитации. А Даодэцзин текуч и изменчив, практики есть, но они сами по себе, а истинная суть даосизма сама по себе. Не тянет в нирвану, ну и не надо. Отекшие ноги и вечное повторение священного слога Ом ещё не самое главное в жизни.
Только не забывайте самое главное – Лаоцзы был поэтом и выразил величие бессловесного и непостижимого через любовь к словам. Он был образован и умел писать, поэтому он смог воспеть ненужность образования и умения писать. Поэтому он и доказал, что Дао, которое можно выразить словами, не есть настоящее Дао. Но в это трудно поверить, ведь Лаоцзы, которого можно выразить словами, всё равно будет не настоящий Лаоцзы, а просто попыткой реставрации мудреца из гипса, с бородой и посохом.