В отпуске - продолжение 4 окончание

   Над лицом качались травинки. То и дело рядом прозрачными, невесомыми вертолётиками зависали небольшие стрекозы. Справа над цветком завис жёлто-лимонный паучок на невидимой паутинке, поэтому казалось, что парит в воздухе. Берёзки, сцепившись ажурными макушками, кружились хороводом вокруг Веры. Ветерок шебурстел листвой, приятно ласкал и  нежно щекотал травинками, листиками, пушинками, принесёнными с собой, Верины оголённые руки и плечи.
   Вера совершенно ни о чём не думала. Блаженство и покой, вот всё, что она ощущала.

 -... По длинному-длинному коридору она бежала всё быстрее и быстрее. Ей надо было кого-то догнать. Она видела спину этого «кого-то», которая стремительно от неё удалялась. Гораздо быстрее, чем она могла бежать. По обеим сторонам от неё бежали люди. Они махали руками в её сторону и кричали. Она понимала, что ей, но не понимала, что. Она силилась понять, но кроме окончаний слов, долетавших до неё эхом, она не понимала. Она оглядывалась, смотрела по сторонам, но всё равно не понимала, что же происходит. И бежала, бежала, бежала... Внезапно налетела на что-то. Ударилась. Не больно, только отчего-то ноги засаднили. Посмотрела на них. Они были все в еловых иголках. Видит, что стоит под ёлкой и с той дождём сыплются иголки прямо на неё. У ёлки стоит женщина вся в чёрном, рядом с ней лежит ворох одежды. Та выхватывает из вороха очередную тряпку и пытается на себя надеть. Вера её окликает, та в испуге шарахается в сторону, затем бежит прочь.  На ветке, почти над землёй, сидит её Дима и с укором смотрит ей в глаза. Потом говорит, почему-то растягивая слова. Она понимает его. Он стыдит её, что сбежала, что не звонит. Она хочет оправдаться, шарит в своих, почему-то  огромных, карманах, достаёт телефон. Дима смотрит и начинает хохотать. Она не понимает почему. А он хохочет и показывает на неё пальцем. Она смотрит на телефон и тоже начинает смеяться – в её руке огромный ярко-красный стационарный телефон из её городской квартиры. Вдруг он каким-то образом превращается в чёрный, громоздкий, с треснутой трубкой тётушкин телефон. Она хочет остановиться, но всё продолжает и продолжает смеяться. Понимает, что остановиться не получается и от ужаса зажмуривается, затем широко распахивает глаза... –

   Вера рывком села. Несколько секунд смотрела перед собой, потом на ноги. По ним бегали муравьи. Она вскочила, начала притоптывать ногами, чтобы избавиться от них. Ей это удалось, она засмеялась и проговорила вслух:
 - Да, уж, выбрала местечко полежать! А дед-то Паша неужели всё сидит и ждёт?
Вдруг как будто кто стёр с её лица улыбку, она вспомнила про женщину во сне. Стало страшно.
Вера покрутилась на месте, совершенно не представляя в какую сторону идти. И она закричала:
 - Дед! Ты где? Дед!
 - Тута я, - тут же отозвался дед.
Он шёл в её сторону. Вера подбежала к нему и воскликнула:
 - Ой, дедпаш, я уснула. Сон какой-то интересный приснился: и странный, и смешной, и немного жутковатый.
 - Ну, дневной-от сон пустой. Не думай о нём. Пойдём к костерку, посидим. Я жгу «елоху»*, да можжуху*» нашёл. Поди простит меня лесовичок-от. Маненько наломал. Так, чтоб комарьё прогнать.
   Они подошли к берёзе, на которой ранее оставался сидеть дед, присели на неё. Почти у самого ствола на земле чадил крохотный костерок. Дед положил в его середину колючую веточку можжевельника. Она затрещала и, сгорая, запахла так, что у Веры сердце сжалось. Она отчётливо вспомнила, как тётушка Наташа запаривала кадушки с можжевельником перед солением капусты. «Можжуху», - так говорила и тётушка. Она клала в кадушку можжуху, сверху раскалённый в печи булыжник, а на них из чугунка горячей воды. Всё покрывала ватным одеялом. Можжевельник трещал, вода кипела, а в доме так вкусно начинало пахнуть. Раньше, в  предзимние дни, Вера приезжала помочь тётушке управиться с хозяйством. Сейчас, вдыхая аромат горевшей можжухи, она мысленно себя укорила, что в последние несколько лет ездила к тётушке редко.

   Дед Паша сидел молча, приглядывал за костерком, подкидывал елоху и можжуху, легонько орудуя палочкой. Мысли Веры вернулись к событиям вчерашнего дня. Настроение пошло на нет, и она попросила со вздохом:
 - Дедпаш, пошли домой.
 - Да, надо. Малец тама один у меня. Рази токо домой убёг к себе. Он с родителям в соседней деревне живёт. Да тута недалеко от нас, меньше килОметра. Он всё у меня. Мне сповадней, да и ему со мной ндравится. Мы с ним и в лес по грибы, и на речку рыбу удить. А нет, дык ещё что придумам. Ты иди маненько повперёд, а я сейчас. Иди не оглядывась!
Вера тихонько побрела, опять наслаждаясь мягкостью земли, шелковистостью и ароматом лесных трав. За спиной послышался звук шипящей воды. Вера непроизвольно оглянулась и тут же ойкнула - дед стоял к ней спиной и мочился на костёр. Вера поспешно отвернулась и засмеялась. За спиной заворчал дед:
 - От, ить! Сказано иди не оборачивась, дык нет.
 - Не сердись, дедпаш! Я и не видела ничего, - примирительно засмеялась Вера.
   Подходя к калитке, Вера услышала, что в доме надрывается телефон. Она рванула, но пока добралась до него, он замолчал. Открыла окно, присела около него на стул и вдруг привстала от удивления, под окном пышно зацвёл белый флокс, ранее спасённый ею из плена сорняков. Ей подумалось, что это хороший знак. За спиной вновь затрещал телефон. Вера подскочила, схватила трубку. Услышала такой родной, такой любимый голос Димы:
 - Вера, что случилось? Вер, я так соскучился по тебе. Почему ты молчишь? Прости, Вер, меня! Из-за какой-то ерунды поссорились. Вер, ты меня слышишь?
Вера молчала. Только глотала слёзы, брызнувшие, как только услышала его голос.
Ей хотелось сказать, спросить: «Соскучился? А как же Надя? И ничего не из-за ерунды мы поссорились. Это для тебя ерунда может быть!» Но вместо слов, она положила трубку. Тут же об этом пожалела и стала снова ждать звонка. И он  раздался. Вера поспешно схватила трубку, но «аллё» сказала спокойно. Ей ответила подруга Люда, и, как всегда, затрещала:
 - Вер, привет! Слушай, Дима опять был. Говорит, что больше ждать твоего звонка не намерен, что позвонит сам или поедет к тебе. Он знает, как туда доехать-то? Был там? Говорит, что поразмыслил и пришёл к выводу, что полный идиот. Это не я, Вер, так говорю, это он. Говорит, представил на секунду, что может тебя потерять,  говорит, и жить расхотелось. И вообще, говорит, что жениться на ней хочу. Вот так вот, Верочка! Скоро будешь мужнина жена. И чего это тебе так везёт? Вообщем, приедет он. Жди давай. Я побежала, мне некогда.

   Вера не знала смеяться ей или плакать. Села опять к окну и задумалась:
 - Почему я решила, что Дима к Наде приехал? Наде ничего не объяснила, прячусь. Ну и дура же я. Пожалуй пойду сейчас же к ней. Лучше всё от неё узнать, чем потом, смотреть, как Дима изворачиваться будет.
Тут же засомневалась:
 - А, может лучше ничего не знать? Уехать домой, встретиться с Димой и забыть всё, как плохой сон. А как же Надя? А, Дима? Будут оба мне врать? А как жить так?
Верины размышления остановила тётя Галя. Вера вздрогнула, когда та её окликнула:
 - Верочка, здрасти! Я токо хочу спросить, ходила ли ты насчёт габардина-то. А то, во она пошла к реке.
Вера еле сообразила, о чём это она. Её так не хотелось сейчас ни о чём думать, кроме  своих проблем. Недружелюбно глядя на тётю Галю, поинтересовалась:
 - Тетьгаль, а вам зачем этот габардин?
 - Как это? Пыльник сошью. Всю жись о нем мечтала.
 - А что, из другого сшить нельзя? 
 - А из другого мне и не надо. Эка невидаль, пыльник! У меня их было за жись-то и не сосчитать. Бывало, Любка с Танькой сшили себе по пыльнику, с потайными пуговицами, с косыми кармашками. На спине хлястик с двумя пуговицами. Коды  поехали в город покупать габардин-от, мне не сказались. Мы, мол, не знали где ты есть. Ну, вот я и осталася без него. Потом, конечно, я не купила такого-то. А Танька-то ещё и в тюрьме успела побыть, а пыльник висел в сенях у неё. Видела я. Ты думашь чего она туды попала? Лошадь пропала тоды у нас в деревне-то. А уздечку-то да стремя у ей в огороде нашли.
   Вера смотрела на тётю Галю уже враждебно, так она ей надоела с её злостью и желчью на всё и вся. Ей хотелось поскорее от неё избавиться и она спросила:
 - Дак, это сто лет назад было? А чего сейчас вам он приспичил? Просто оттого, что у них когда-то был, а у вас нет?
Тётя Галя аж взвилась на месте. Громко прошипела:
 - А чего бы ты понимала. Я может всю жись об этом только и думаю. Наташка тогда тоже с ними была. Тоже купила, да только не сшила себе ничего. Так габардин и пролежал у неё в сундуке. Вынет, погладит рукой и опять спрячет. Я просила у неё. Всё равно лежит, говорю, отдай мне. Дак, нет. А теперя что, опять не мне? Ты, как хошь, но поди и отбери у Таньки. Ты теперя хозяйка над всем Наташкиным добром.
   Больше слушать тётю Галю у Веры не хватило сил. Она понимала, что бесполезно той что-либо говорить и объяснять. Она молча встала и захлопнула окно. Для убедительности, что с той не хотят говорить, закрыла ещё и занавеской. Та настолько не ожидала такого от Веры, что под окном воцарилась тишина.

   Вера облегчённо вздохнула, оказалось, что напрасно. В окно стучали. Подождав немного, а вдруг прекратят, Вера отодвинула занавески и открыла окно. Рядом с тётей Галей стоял Стопоцка с дедом Пашей. Оба смеялись. Потом Стопоцка заметил:
 - Что, деушка, спасу нет от наших баушек. Закрылася?
Вера ничего не ответила, молча глядела. Она боялась, что тётя Галя опять запричитает. Солнце нещадно палило, и Вера шагнула внутрь дома. Для тёти Гали это послужило сигналом:
 - А ты не прячься. Танька сейчас придёт сюды. Вот ей и скажи, чего я тебе говорила. Я у неё с утра была, сказала ей, что ты велела возвернуть габардин. Мол, она хозяйка, что захочет, то...
Вера не дала ей договорить, чётко выговаривая слова, произнесла:
 - Тётя Галя, вы никогда не получите габардин. Никогда! Я за этим прослежу.
Среагировать та не успела. С улицы раздался голос тёти Тани:
 - Почему это? Я его несу, вот он.
   Тётя Таня ступила во двор, и все увидели у неё под мышкой серую ткань. Та подошла к крыльцу и положила его на ступеньку.
   Тётя Галя ринулась к вожделенному отрезу, ухватилась и потянула на себя. Тот развернулся, и на ступеньки посыпались детские игрушки. Деревянные машинки, кузовочки, корзиночки, тарантасики, кубики и даже тряпичная кукла. Всё было самодельным. Лоскут же был небольшим. Уж пыльник точно из него не сшить. Все в растерянности смотрели и понимали, что это тётинаташин габардин. Стопоцка поднял куклу. Руки у него ходили ходуном. Он долго смотрел кукле в лицо, затем тихо, дрожащим голосом, вымолвил, кивая на тётю Таню:
 - Это, ить, я сынку делал. Вот с ней и передавал Наташе-то. Та сказывала, что выкидыват. А сама сынку-то давала играть. Вон, каки замусолены. Галька, как я тебя полюбил-то в раз! Ежели бы не ты, дык ни в жись не узнал бы, что сынок-от хоть маненько моим-то игрушкам играл. Дай, я тебя расцолую.
Дед Вася бросился к тёте Гале, разведя руки в стороны и растопыря пальцы. Та попятилась назад, совершенно ошарашенная происходящим. Упёрлась в перильца крыльца, но продолжала пятиться, словно хотела с ними слиться и исчезнуть. Стопоцку остановил дед Паша:
 - Не цолуй, не вздумай. Ещё отрависся.
Тётя Таня, насмешливо глядя на подругу, заговорила:
 - Дурочкой так и помрёшь, Галь. Ничего-то ты не видишь, ничего-то ты знать не хочешь. Неужели Наташа тебе не отдала бы габардин, ежели бы он у ей был. Не могла она сказать, что это не целый кусок, а лоскут. У меня тогда остался, я и отдала ей на курточку сынку-то. Да не потребовался, вишь. Она в нём его игрушки хранила. Да ещё то, что игрушки эти Васей были сготовлены.
Сказала и пошла со двора. Тётя Галя всё также стояла молча, совершенно огорошенная. У деда Васи затряслись плечи. Вера выбежала из дома, подошла к нему и заглянула в лицо. Тот плакал без слёз. Потом наклонился, сгрёб все игрушки, прижал к себе. Он посмотрел на Веру и пробормотал, криво улыбнувшись:
 - От, ить! И пореветь-то уж воды во мне нет. Старой.
А в голосе столько ещё невыплаканной печали, что Вера его остановила:
 - Дедвась, с дедом Пашей со мной чаю попейте.
 - Не-не! Знаю, ты добрая деушка. Не жалей меня. Неча меня жалеть. Сам свою жись кроил. Пошли, Пашк!
   Оба деда пошли со двора. Вера долго смотрела им в след через забор. Она подумала: «Вот, ведь, как бывает, если что-то недоговаривать, не выяснять вовремя». Она решительно заперла дверь и направилась к Надиному дому. Не дошла,увидела тётю Машу. Свернула к ней. Та даже голову не подняла. Вера потопталась около неё, хотела присесть рядом. Но тётя Маша вдруг подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза. Кроме желания, нет мольбы, чтобы её оставили в покое, в её взгляде ничего не было. Вера без слова развернулась и пошла от неё.

   В доме у Нади были распахнуты все окна, и оттуда доносился её смех и басовитый мужской. Вера остановилась у крыльца. Ей не хватало духу прямо так вот войти и всё. Она прижала ладошку к груди, чтобы хоть как-то унять бешеное сердцебиение. Внезапно дверь распахнулась, и на крыльцо вылетела Надя. Она оторопела от неожиданности, стояла несколько секунд  и молча  смотрела на Веру. Потом бросилась ей на шею, начала её тормошить, приговаривая:
 - Подруга, куда подевалась! Жду, жду. И не идёшь, и дома тебя не застать. А я замуж выхожу! Дима за мной приехал. Вот дом теперь продавать придётся. Тётя Люба-то одна совсем останется. Ну, ничего! Приезжать будем. Пойдём, я тебя с Димой познакомлю.
Вера стояла в ступоре, пытаясь уловить смысл, о чём же Надя говорит. Единственное, что поняла – Надя выходит замуж за Диму. Холодно отстранилась и пошла от неё. Надя растерянно произнесла вслед:
 - Вер, ты чего?
 - Чего-чего?! Поздравляю, говорю, - не оборачиваясь, ответила Вера.

   Веру переполняли противоречивые чувства, и она прямо-таки жаждала с кем-нибудь поговорить. Но при всём этом она не хотела никого видеть. Подошла к своему дому, но туда не пошла, а нырнула с улицы в низенькую дверь сенника. Сена было немного, но она сгребла всё, что там было, и получился внушительный ворох. Забралась на верх, расшевелила середину и с удовлетворением повалилась вовнутрь. "Только бы никто не пришёл и не стал звать и искать", - подумала она. Сухая трава колола везде, где только можно. Вера поняла, что долго не выдержит. Вдруг она услышала шебурстение сена и вся сжалась от напряжения. Прислушалась, шорох продолжался. Она поднялась, осторожно высунула из вороха голову. Прямо перед ней пытался выбраться из сена, проваливаясь всё глубже, серый кот. Вера его позвала:
 - Кис-кис-кис.
Кот замер, но убежать не попытался. Вера подхватила его под мягкий живот, притянула к себе и вместе с ним снова спряталась в сено. К её удивлению кот сразу замурлыкал и устроился у неё на груди. Шёрстка была горячей. Видимо он лежал, нежился на припёке, теперь же в сеннике искал прохлады. Вера подумала, что кот мог бы быть хорошим слушателем, не перебьёт, не спросит невпопад чего-то, не возразит. И она, поглаживая котову спинку и обращаясь к нему, рассуждала:
 - Ты кто, мальчик или девочка? А, не важно! Будешь ты у меня просто кошка. Дак вот, кошка, я совсем запуталась, растерялась и не знаю, что мне делать дальше. Кому мне верить? Не знаешь? Диме или Наде? Или обоим не верить? Но, если подумать, кошка, ведь не может же Дима сразу на нас обеих жениться. Правда, он мне не предлагал, но у меня нет оснований не верить подруге. А с другой стороны, кошка, Люда подружка та ещё тараторка. Чего-нибудь перепутала, как пить дать!
 - Вер, ты где тут разговариваешь, и с кем? Не пойму что-то я! – совсем рядом прозвучал голос Нади, - вылезай, давай. Где ты там?
Вера затаилась, но кошка вдруг забрыкалась, царапнула ей руку и бросилась прочь. Вере ничего не оставалось, как выбраться на свет божий.

   Надя долго с укоризной на неё смотрела. Вере стало даже как-то совестно, что заставляет её за собой бегать. Надя, наконец, спросила:
 - Может, хватит с ума-то сходить? Скажешь, может, чего носишься от меня?
И Вера решилась:
 - Надь, я думаю, что твой Дима, и мой тоже. Всё сходится.
 - Чего сходится у тебя? А ну, пошли. Пошли, пошли, - проговорила Надя, взяла Веру за руку и потащила за собой.
Та и не сопротивлялась, пусть будет, как будет. Дорогой Надя ничего не говорила. У Надиного дома Вера упёрлась ногами в землю и замотала головой, нет, мол. Но Надя с силой сдёрнула её с места, снова потащила, и вот, сама не поняв как, Вера уже стояла в комнате. Из-за стола навстречу им поднялся высокий брюнет с усами. Он заулыбался и пробасил, обращаясь к Наде:
 - Ну вот, теперь, наконец, с подружкой твоей познакомлюсь.
И, уже обращаясь к Вере, заметил:
 - А то она всё: Вера, да Вера. Я, уж, подумал, а существует ли Вера на самом деле.
Вера протянула ему руку, он её пожал и, тихонько тряхнув, представился:
 - Дима.
Вера, всё еще не придя в себя, пробормотала:
 - Вера я.
Вера была настолько удивлена сходством этого Димы со своим Димой, что про себя подумала: «Мистика какая-то». Надя счастливая порхала от стола к плите и обратно, весело щебеча:
 - Ты, Вер, не думай, я и не собиралась на тебя обижаться. Я просто понимала, что чего-то не так пошло. Но что? Почему ты решила так про наших-то Дим? Ты видела, что ли где нас?
Вера затрясла головой: «Нет, нет». Ей было очень стыдно сознаться, что подсматривала за ними, да ещё в бане. Она поднялась и проговорила, обращаясь к ним обоим:
 - Я очень рада за вас! Я пойду. Мне надо. Надо мне.
И вдруг застыла на месте. Она вспомнила слова тёти Маши: «Нет кручины. Чужой он» Вслух пробормотала, дрожащим голосом от волнения:
- Конечно чужой. Она знала. Как это она знала?
Надя захохотала:
 - Совсем с ума сошла! Иди, уже. Придёшь в себя, приходи. Или завтра приходи.
А Вера всё пятилась к выходу и твердила:
 - Мне надо. На поезд надо. Пошла я.

   Эту ночь Вера спала, как младенец. Ей ничего не снилось, она ни разу за ночь не проснулась. Во сне она улыбалась. Проснулась с петухами и первыми лучами солнца. Села на постели, потянулась до хруста в косточках. Потом соскочила с кровати и заносилась по комнате. Она и говорила сама с собой и тут же напевала:
 - Еду, еду! Как замечательно, я еду домой, к нему. Ля-ля-ля, еду к нему. Ля-ля-ля, к Диме, к Диме!.
   Она надела свой любимый сарафан. Вера  знала, что он очень ей идёт. Сарафан был шифоновый, яркий и нарядный, серо-голубоватый с нежно-розовыми мелкими цветочками. Выбежала на улицу, закрыла ставни, взяла сумку и вышла из дома, заперев дверь.

   До электрички было ещё много времени. Вера шла по деревне и всем встречным улыбалась. Солнце обжигало плечи, слепило глаза. Но Вера на это не обращала совсем никакого внимания. В мыслях она была уже в городе, рядом с Димой. По обеим сторонам дороги белели ромашковые поля. Вера шагнула с дороги в траву и сорвала одну из них. Прикоснулась губами к медовой сердцевинке, подула на нежные лепестки. На душе было светло и радостно. Перешла на дорожку и только хотела идти дальше, как увидела... Диму. Он шёл ей навстречу, а в руках держал букетик ромашек.
   




                Конец