Между двумя

-Мне надоело мотаться между двумя городами, - сказала я без выражения.
И эта фраза была бесцветной и бесполезной, как будто бы я сказала:
- Мне надоело спать.
Предполагаемый ответ на нее мог бы звучать так:
- Ну, надоело, так проснись
Он и ответил мне примерно в таком духе:
- Ну, надоело, так не мотайся.
Его ответ был достаточно емким.
В нём были свернуты и упакованы наши многочисленные разговоры о том, что он не понимает меня, но любит! Любит! Любит! Любит… С претензией на бесконечность! 
И потому он благосклонно дает мне свободу и возможность развеяться. Но при этом он меня абсолютно не понимает! Ведь развеяться можно и здесь. Тем более, что он предлагает мне сытую обеспеченную жизнь, а я убегаю от этой жизни, чтобы заниматься неприбыльной ерундой - вышиванием картин…

Нет, нет, он не против вышивания. Шей, хоть зашейся. Но если я хочу вышивать, то я могу делать это и здесь. Почему надо обязательно туда? Конечно, там мой дом, друзья. Но что еще там такого особенного? Я возражала ему в ответ на его раздражение, что там я ощущаю свободу. Он  же говорил мне, что я несу чушь. Ведь настоящая свобода творчества возможна в городе-миллионике, а не в заштатном, зачуханном городишке. И он не понимает глупую женщину с дурацкими мозгами, которую тянет куда-то в глушь.

-  Мне надоело мотаться, но я не могу не ехать, - повторила я устало.
- Все женщины глупы и не могут мыслить рационально. Тебе лучше быть там, где тебя любят, любят, любят, любят…
Когда он злился, то сначала выпускал клубы эмоций, а потом по детски надувал губы, отворачивался и пытался сделать вид, что меня не существует.
Наверное, в эти моменты я переставала существовать. Оставалась только моя сумка, забитая вещами, косметикой и побрякушками из отдела бижутерии.

С каких-то дальних генов в меня была заселена информация о нищете, которая не давала мне возможности путешествовать налегке. Даже в самом минимальном наборе моя одежда состояла аж из трех комплектов для жары, для холода и для дождя. В своём максимальном варианте она включала в себя дополнительно наряд для похода в театр и что-то спортивное для поездок за город. Но, борясь с этой частью своих заблуждений, я смогла  совершить некий прогресс. После длительных раздумий с патологической привычкой засовывать кроссовки в боковые карманы сумки и сминать в пакетах вычурные шелковые блузки у меня получилось завязать. Помогло мне и то обстоятельство, что  театры и природа в последнее время перестали вызывать у меня интерес. На передний план вышли тягостные отношения с Демьяном.

Злокачественное перерождение нашей любви произошло незаметно. Еще вчера мы взявшись за руки смотрели в звёзды, а сегодня мы уже не могли смотреть друг на друга. Наши взгляды перекрёстно пробегались по нашим телам, слегка цепляясь за негармоничные неровности фигур. Не хотела бы я знать, что обо мне думал в эти мгновения Демьян. Лично я ощущала раздражение от всего, что было в нём. Мне не нравился его фас, профиль, жесты, дыхание. Мне хотелось смять и раскромсать назойливую логичность построенных им фраз. Что-то внутреннее, что связывало нас, вроде бы осталось тлеющим костерком. Костерок мог разгораться на уличном ветру. Но в доме рядом с Демьяном я была словно рыба, закупоренная в бутылке с водой.

Я осознавала  внутреннюю пустоту в себе, которую  рефлекторно пыталась заполнить бессмысленными фразами. В ответ на фразы-пустышки Демьян злился, я вскипала, и моё закипание было опознавательным  знаком начала некоей разрушительной цепной реакции по дальнейшему производству пустоты. Моя внутренняя пустота ширилась, пухла, перетекала во внешнюю, перерождаясь там  в  вязкую глухоту. Я кричала, била посуду, пытаясь пробиться через эту  непостижимую равнодушную зыбь. Какая-то из стрел моей истерики в конце концов долетала до уровня Демьянового сердца, выбивая из него фальшиво- сладкую вибрацию:
- Ну что ты, Лилечка… Успокойся…Я люблю тебя, глупенькая.
Глотая обидные слезы, я возвращалась к своей дорожной сумке, чтобы перепроверить наличие всех моих вещей, бижутерии, косметики. Ведь даже случайная пропажа какого-нибудь дохленького источенного карандаша для глаз, была для меня сродни потери кирпичика в защитной крепости моего биополя. Укладывая свои скудные пожитки в сумку, я в который раз ощущала свое ничтожество.

Главный страх моего ничтожества состоял в том, что я не могу производить деньги. А раз я не могу их производить, то мне остается их выпрашивать у Вселенной как жалкую подачку. Я осознавала, что это не только мой удел. Таких как я вампирёнышей, присосавшихся к реальности было предостаточно. Иногда мне казалось, что весь мир состоит из вампирёнышей и вампиров. Первые просили по маленькому, вторые просили по большому. Раскрывая свои клювики, рты и пасти они кричали исконно вампирское «дай» и «хочу»!

Жить в вампирском мире не имело смысла. Мир, ставящий своей основной целью неограниченное потребление, напоминал мне гигантскую раковую опухоль. Кто-то представляет вампиров странными или страшными созданиями. Но очень часто с виду они невероятно симпатичны, красивы, привлекательны.
Я научилась вычислять их по запаху. Вернее, по отсутствию одного очень важного аромата. Вампиры пахнут практически всем - отчаянием, слезами, злостью, успехом, сладкими булочками, чайными розами, французскими духами, ароматическими палочками, ирисками, табаком, луком! Но они - безусловные вампиры, если они не пахнут космосом. А запах космоса – это запах звезд, бесконечности и сияния миров…

- Лиля, ты надолго уезжаешь? – Демьян состроил из своих рук подобие ловушки- загребушки.
Наверное, по его сценарию, я должна была упасть в его объятия и слюняво попросить прощения… За что? Да хоть за что. В последнее время Демьян обижался на меня из-за любой чепухи. Не то сказала, не так подумала, не туда поставила тарелку…
- Не знаю. Постараюсь скоро вернуться.
- Ты очень хитрая.
- А ты очень злой.
- Выходи за меня замуж.
- Чтобы ругаться на законных основаниях?
- Обещаю, как только ты выйдешь за меня, не будет ни одного слова против тебя.
- Даже если я разобью всю посуду?
- Даже если…
- Хорошо. Я подумаю.
- Ты думаешь уже несколько лет.
- Не хочешь, не жди.
- Хочу.
- Твое вампирское «хочу» я не обязана исполнять.
- Хорошо. Ты не обязана. Я просто жду.
Моя победа была иллюзорной. Демьян оплачивал мою дорогу «туда и обратно» и дополнительно снабжал меня деньгами «на хлеб и молоко». Без его поддержки глиняный колосс моей жизни рухнул бы, не протянув и месяца.

***
Поезд дальнего следования выглядел откровенно неприглядно, как будто прошел не только далекие сибирские километры, но и горячие чёрные шахтерские лабиринты.
Плацкартные вагоны уже выплюнули пожеванных измятых пассажиров, взамен них поглотив порцию новых, свеженьких, мятных. Я в  число их свежести не входила. Мои волосы растрепались, белоснежные брюки местами приняли окрас крем-брюле. Пятна от чая или кофе издевательски преследовавшие меня последних несколько лет усилили свою активность. Они были не только на мне, но и на сумке, которую Демьян нёс в своих надежных руках.
- Ты не жди отправления, езжай домой - сказала я, блестя влажными глазами.
- Я буду скучать, - сфальшивил он.
В ответ я промолчала. Тошнотворно-обязательное « я тоже» застряло в моих мыслях, не добравшись до языка.

Перрон оглушал солнцем, бил по лицу обрывками ветра. Тело сковывал легкий спазм нетерпения, желания побыстрее добраться до целительного уединения моего билетного места, где никто и ничто не имеют права посягнуть на мои мысли.

В плацкартных вагонах как в странах третьего мира обитал  непритязательный народ, который занимался пигмейским подхалимажем перед развязно-ленивыми проводниками, сопел, храпел, хрустел чипсовыми и вермишельными пакетами, критиковал правительство, пил пиво из пластиковых бутылок сомнительного происхождения.
В этом балагане я научилась оставаться практически незаметной, вечно-спящей и молчаливой. Резиновые тапочки, трикотажные штанишки до колен, бесформенная футболка - доставались мною из недр сумки за считанные секунды. За такие же секунды, накинув на себя ширму из простыни, я переодевалась.  Моя  быстрота перемещений и трансформаций  была отточена до совершенства. И сегодняшний отъезд  тоже был обычным действом, в котором не было ничего исключительного. Я поймала на себе пытливый взгляд проводницы и благоразумно спрятала  свое мятежное «я» подальше от её рентгеновских зрачков.

Поезд издал прощальное «ту-ту», которое не перешло в обычное «тук-тук» вагонов на стыках рельс. С некоторых пор поезда стали ездить бесшумно, рассекая пространство как быстроходные корабли типа «ракет» или «метеоров». За окном поплыли картины домов, дорог, гаражей, свалок, зарослей травы, заборов, проводов. Вся эта геометрия города скоро должна была перейти в плоскую пустоту засушливых степей с раскаленным дневным жаром и ночной бесконечной мрачностью.
Я наперед видела свой путь. Так видят гадалки будущее человека, когда он тупо мчится по рельсам судьбы. Я тоже видела бесцельность моего пути, но шизофренического желания сойти там, где тебя не ждут, дабы изменить ход событий, у меня не было.

Проводница принесла пакет с бельем, попросив меня при этом обязательно что-нибудь купить - чай, кофе, печенье, шоколад. Я послушно кивнула, наспех застелила истончёнными от стирок простынями благословенное нижнее место и нырнула в спасительный кокон укачивающего безмыслия.
Моими попутчиками были - худой смуглый мужчина с птичьим лицом, занимающий нижнюю полку напротив меня, и солидная по возрасту семейная пара на боковой полке  (муж и жена, режущиеся в карты). Они предвещали весьма приятный фон для моего спасительного погружения внутрь себя.

Цель моего эзотерического «упражнения» формулировалась довольно просто – я хотела полного  погружения в этот мир, до самого контакта с его элементарными частицами. Я проделывала погружения много раз, но никогда не достигала желанного «дна». В какой-то момент сознание переключалось в режим сна. Но, я не прекращала попыток выйти за некую границу, которую я ощущала с каждым днём всё сильнее. Или она сама пыталась пробиться ко мне? 

Почему-то  весь мир ищет контакта с инопланетянами, с себе подобными существами. И мало кто из людей пытается разговаривать с деревьями, травами, вещами, небом. Разговаривать не просто так, не орать, не стонать, не жаловаться, а найти контакт с тем, из чего они состоят. С той космической вечностью, что заложена в них.

Для чего человеку язык предметов?  Каждый раз, когда мои пальцы касались натянутого на раму полотна,  я ощущала едва уловимую вибрацию неких потоков, протекающих через меня. Что это были за потоки? Дрожь земли или нервное напряжение моего тела? Мне казалось, что и то, и другое.
Могла ли я входить в резонанс с этой планетой, пытаясь изобразить её на ткани? И ещё мои мечты… «Глупые мечты» научиться  вышивать картины мира «элементарными нитями». Нитями живой, пульсирующей вечности. Может быть, создавать новые миры…Миры, в которых нет смерти.

Вечность завораживала меня. Я вышивала её на своих картинах. Я добавляла в них краски, камни, глину. Кончиками пальцев я пыталась ощутить невидимые токи информации, идущие от этих природных жёстких дисков. Иногда мне казалось, что я слышу их тихий ответный шёпот. Но расслышать и понять суть я не могла. 

Моя последняя картина называлась «Чистое время». В ней я «вышивала» воображаемый мир, в котором «есть мгновения, но нет часов». Этот мир состоял из пересекающихся сфер, внутри которых были сказочные города, леса, пустыни и ещё нечто… Образы приходили ко мне в виде цветка с солнечным ядром,  в виде силуэта задумчивой сидящей на причале девушки, в виде  изумрудной птицы, пьющей дождь…
Картина захватывала моё сознание, торопила и останавливала меня.
И я спешила к ней…
 
Поезд, покачиваясь, нёсся по силовым линиям рельс, оторвав людей от неподвижной земли.
И мои мысли уже почти не кружились по круговым орбитам обычных людских забот. Я не думала о деньгах, о любви, о будущем. Я просто пыталась мыслью заполнить пространство, услышать его сердцебиение, открыть потоки невыразимо прекрасного мира, который как мираж возникает на границе света и тени, в оранжевых сумерках. Того самого мира пересекающихся сфер, который я рисовала нитями

Уединение и мерный ритм движения – это то, чего мне не хватало в обычной жизни. В пункте «А» меня донимали раздражённые мысли о Демьяне, в пункте «В» меня донимали жалобные мысли о Демьяне. Мне казалось, что я ему не додаю чего-то важного, что я  очень плохо к нему отношусь, а он ко мне так очень хорошо… Чувство вины не самое лучшее средство, скрепляющее союз двух людей.
- Ты плохая, ты бессердечная, - вот такой поток мыслей шёл от Демьяна ко мне.
В пункте «А» я была плохая, потому что не проявляла к нему должного внимания и уважения, в пункте «В», я была плохая, потому что не скучала по нему. И только в дороге, между «А» и «В» Демьяновы мысли отпускали меня. Словно они были жёстко привязаны к координатному месту, и только в дороге я становилась для них недосягаемой.

Странно, но в этой жёсткой клетке на колёсах, я ощущала себя необыкновенно свободной, никому ничем не обязанной  никому ничего не должной. Равной среди равных. Незнакомой среди незнакомых. Почти что элементарной частицей, мчащейся по колее силового поля. Здесь, в вагоне, среди собирающихся а потом расходящихся пассажиров, я могла быть кем угодно. Любое имя, любая  моя выдумка…В этом мире я могла предстать хоть в ипостаси Создателя. А почему бы и нет?
Мир вагона можно было считать нулевым уровнем кармы. Самый отъявленный негодяй мог здесь начать жизнь праведника. И все бы ему поверили. Мы не можем надолго удержать прямую, но вот отрезок можем. Почему бы и нет? В маленьком отрезке событий мы можем сыграть любую роль. Чем меньше отрезок, тем больше шансов на успех. Самые большие шансы на успех у одного яркого события. Одна маленькая яркая роль – «идеал момента» выжигается в памяти нестираемой меткой.

Мне нравилась роль богини. И я могла бы её сыграть здесь. При том, что  никто из моих попутчиков не смог бы доказать мою несостоятельность в этом деле. Если сильно вжиться в роль, то тебе поверят. Тем более, что эта роль как «идеал момента» может быть сыграна абсолютно блестяще. Никто не сможет потом  «разоблачить меня», стереть метку. Потому что мы как сошлись здесь, так потом и разойдёмся.
 
Вот и сейчас,  в результате уединённого трёхчасового лежания на вагонной полке, я ощутила себя создательницей выжженных, колючих степей и пыльных вагонов, мчащихся по дороге горячего солнца.

Я лежала на полке, прислушиваясь к тому, как моё сознание перетекает в сознание капроновой шторки на мутном окне, потом в исцарапанную поверхность стола, в ватную клочковатость матраца, в скомканное полотенце на сетчатой полке, в саму полку.

Быть маленьким кусочком сетки, каково?  Прогибаться под вещи, держать их в своём плоском лоне, внимать запахам, голосам и мыслям  и быть соединённой со всеми другими сетками  в тысячах других вагонов. Быть просто огромной сетью, разделённой на фрагменты… И даже сетью рыбака и паутиной и сетью звезд, вылавливающих планеты…

Всё многообразие мира проистекает из простой сути. И капроновая шторка – это сеть, чтобы ловить солнце и матрас, это сеть, чтобы поймать моё тело. И полотенце – это сеть, чтобы поймать – собрать с меня воду. Этот мир имеет сетчатую структуру. И  это его суть. Суть и  есть сеть…
Это мир форм, а сеть- это и есть любая форма. Каждая сеть способна удерживать только «своё» содержание. Ха-ха-ха.  И мой вагон – это тоже сеть.
Попробовал бы кто-то сейчас опровергнуть моё открытие! Сеть.. Живая сеть, притворяющаяся неживой. Всё вокруг – это сеть…Сеть, сеть, сеть…Колыбель, укачивающая моё сознание.

Оживив  всё неживое вокруг себя, то переключилась на живое.

Чтобы попасть в сознание мужчины с птичьим лицом, надо было мысленно поместить его внутрь себя или просто представить что он – это я. И не просто так «он и я», а «он и я» в своем самом лучшем, необыкновенном, звёздном варианте жизни.
Мужчина включился в мой встречный поток с пол-оборота. Он поймал мой короткий взгляд и предложил выпить чаю.
Мы пили чай, и он рассказывал мне о том, как ему нравится работать на севере. В ответ я проникалась целесообразной простотой его жизни. Месяц работы, десять дней на дорогу туда-обратно, двадцать дней дома на юге, а потом снова туда, где небо даже в самые тёплые дни пахнет талой водой, где земля покрыта первозданным цветным мохом, а ночи вечной мерзлоты шепчут о вечном губами северного сияния.

Немного взгрустнув, мужчина пожаловался на то, что в последнее время  хозяева газовых месторождений пачками набирают «рабов»,  готовых работать за мизерную плату. Я вздохнула, вспомнив о том, как наш президент частенько обзывает народ рядовыми потребителями и при этом ему восторженно хлопает послушная массовка.
Спящим людям нравится жить в государстве рядовых потребителей, которые питаются помойными остатками от столов сверхпотребителей… Они не знают другого измерения жизни, кроме «выше-ниже»… Наверху высоко стоит на горе человечек…А гора составлена из таких же человечков как и он. Стоит человечек на вершине своего могильного холма, поднялся по трупам других…Не подозревая о том, что стоит он вершине своего могильного холма.
Ведь стать выше других, «подняться по трупам», «убить» других людей - это и есть команда на своё личное убийство. Чем ты выше на пирамиде, тем ты «сильнее», но тем ты и уязвимей. Хотя  с другой стороны и маленький, ничтожный ты тоже уязвим.

Впрочем, это все  условности,  вырастающие из страха смерти. Метастазы этого страха проросли и вниз и вверх, они повсюду. Но люди усердно делают вид, что их не существует.
Вот и семейная пара на боковой полке излучала вполне ощутимое спокойное тепло, хотя в их поле явно прочитывалась смерть близких им людей.
Я мгновенно прониклась симпатией к большой грузной женщине, которая методично выигрывала у своего мужа. Тот в ответ чесал голову, складывал губы в пельмени, но при этом хранил рыбье глубоководное спокойствие и вновь и вновь усердно тасовал карты.

Женщина успела рассказать мне, что работает на шоколадной фабрике. Знаменитую в прошлом фабрику выкупили швейцарцы, и теперь она производит условно-поддельный шоколад, в котором нет натуральных какао-бобов. Швейцарцы решили, что  народ должен кушать заменители, а настоящее – это роскошь.
Опять сеть…Сеть денег…Большое количество денег создает прогибы в сети, воронки, те самые пирамиды, вокруг которых вращается всё и падает силясь попасть на вершину, а , на самом деле на самый пик дна. Сеть как море…Воронка долго не существует. Рушится пирамида, распадается всё, сто её составляло. Образуются новые жадные деньговороты…Деньги приносят смерть, смерть приносит новые деньги.

Эти двое, тасуя карты, ворковали как голубки. 
Монотонная повторяемость их жестов и слов убаюкала меня, и я, отставив выпитую кружку чая в сторону, погрузилась в зыбкий сон. Всплывая из него на мгновения, чтобы поменять положение тела или затекшей руки, я пыталась удержать во внимании одновременно далекий полярный круг и потрёпанную колоду карт, но кто-то или что-то не давало мне этого сделать, перекрывая каналы восприятия, затирая внезапные мысли, вспыхивающие в сознании.

Но всё же одна из мыслей пришла ясно и чётко: «Демьяна нет». «НЕТ!» Не приговор, а просто осознание факта. Удивительного факта. «У меня нет Демьяна».
Я шагнула вслед за мыслью и отдалась полёту вниз, на самое дно колодца одиночества. «Демьяна нет» .У меня нет Демьяна. «Я не вернусь к нему». «Никогда». «Его не существует». «Есть только я». «Я - в точке ноль».

Тонущий человек инстинктивно боится дна. Но ведь дно – это один из способов оттолкнуться, чтобы всплыть.

Мне же не хотелось всплывать. Я падала и глубина погружения завораживала меня. Я не искала в ней спасения или некую жемчужину. Я восхищалась ей как самой удивительной сетью.

Сетью, в которой я не хотела видеть дна. И его не было. Не было дна, была я о-дна…
«Я одна», «Я совсем одна», «Этого мира нет». Есть просто набор сетей  и удивительная глубина….

Сеть, сплетённая нашими отношениями с Демьяном – это просто липкая паутина. И сам Демьян – это просто сеть, созданная для того, чтобы ловить меня. Но мне не нужны липкие сети, высасывающие мою жизнь! Мне не нужны ни друзья, ни советчики, ни любимые, ни покровители. Мне не нужен никто. Мне нужна лишь самая упоительная сеть- сеть космоса. Я хочу жить в этой живой вечной сети и ткать её вечно. Прикасаясь пальцами, вплетая мысли и чувства…

Я падала вниз или вверх. Уже не было разницы. 

Падение закончилось лёгким тычком реальности: тяжестью спёртого воздуха,  темнотой и покачиванием, сопровождаемым лёгким потрескиванием пластиковых переборок и тихим металлическим лязгом вагонных сцепок, со всякими подвесками, хомутами и балками.

Ничто более не могло меня так ощутимо вернуть в реальность, как лязг этих механических деталей, созданных людьми. Детали лязгали как якорь. И я понимала, что я слаба в механике. Мне никогда пальчиками «не вылепить» не только место сцепа, но и мотор…И потому, быть может, я смогу жить без Демьяна, но без вагона не смогу…

Планетная сеть опять поймала меня.
Я лежала на своей полке одна во всём мире, как на дне колодца, сверху которого были звёзды, закрытые от меня сетью крыши.

Поезд катился вниз, падал в сумерки великой планетной тени. Мои попутчики уже давно дремали, спрятав глыбы тел под лунно-белые простыни. Мой же сон наоборот прошел. Бледный свет стелился по потолку вагона. От чёрных прямоугольников окон шла едва уловимая целительная прохлада.

Я постаралась представить себя поездом, разрезающим громаду ночи. Моё тело вытянулось в ячеистую струну. Ячейки-вагоны разделялись приятным сквозняком, охлаждающим горячее трение колес о рельсы. На губах проявился привкус железа.

Оставив поезд, я поднялась в пространство, которое дрожало от скорости, и то, что я увидела, не то чтобы потрясло, но буквально вывернуло моё сознание  наизнанку.

Я смотрела сверху и одновременно со стороны на наш поезд. Он как игрушечный крутился в некотором большом манеже, на стенках которого кинолентой менялись рисунки пейзажей. Станция назначения – своеобразная дверь в этом манеже была одна. На ней тоже просто менялись вывески и картинки вокзалов. Поезд мчался по кругу внутри манежного барьера, поверхность которого была окрашена в цвет ночи с отблеском лунного сияния.

За пределами барьера пространство переходило в тёплое сумеречное оранжевое сияние, из которого очертаниями проступал смутно знакомый причал большого города. Моего настоящего города, моего мира…
Выхода к нему в барьере не намечалось, но что-то подсказывало мне, что стенки барьера не имеют плотной структуры.

Я поднялась со своего спального места. Ногами нащупала тапочки. Достала сумку из под полки. Времени на переодевание у меня не было, и я просто запихнула брюки и блузку в сумку. Скрежет молнии на сумке показался мне оглушительным. В вагоне вспыхнул яркий свет.
- Вы куда, девушка? – с полки напротив поднялся птицеголовый полярник.
- Мне надо выйти!
- А чая?
- Я не хочу!
-  Нет! Вы хотите! Хотите! Вы хотите чая!
- Нет, спасибо! Я пойду.
- А как же мой шоколад? –  взвилась женщина с боковой полки. – Мы сейчас все вместе будем пить чай!
- Я не хочу, - сказала я тихо, но веско.

- Стой. Ты никуда не пойдешь, - откуда-то сверху спрыгнули три автоматчика бандитского вида, преградив мне выход в тамбур.
Я рассмеялась им в лицо. Их автоматы меня не пугали. Зов оранжевого города стал настолько ясным и сильным, что я  сделала шаг вперед навстречу игрушечным дулам. В том, что они игрушечные я уже не сомневалась. Один из бандитов пытался остановить меня брезгливостью, глумливо выпустив в мою сторону струю мочи. На мгновение я поверила, что эта желтая водичка – моча, этого было достаточно, чтобы задержать меня.
Моя нерешительность начала пожирать драгоценные секунды. Я понимала, что манящий выход из этого манежа может закрыться  и потому, отбросив все сомнения, я пошла вперед, прямо на этих грозных автоматчиков.
Иллюзии страха развеялись, вблизи автоматчики оказались тряпичными дряхлыми куклами. Я легонько толкнула их, расчищая проход. Они рассыпались на части, на фрагменты войлочных кусков, обшитых тканью.

Тамбур дрожал и переливался оттенками грядущего неведомого. Двери вагона снесло порывом  ветра из другого мира. Я стояла на движущейся платформе, и мне оставалось только спрыгнуть с неё. Но мысль о том, что в вагоне я оставила сумку с документами, сковывала мои ноги легким параличом.
Сказочный город начал потихоньку таять, а платформа стала обрастать вагонными стенками. Отбросив последние остатки благоразумия, и  собрав всю волю в кулак сердца, я спрыгнула с платформы в оранжевую зыбь.
 

****
Сквозь закрытые веки в мои глаза просачивалось солнце.
- Лиля, ты спишь? – услышала я голос Демьяна.
- Уже нет, - сонно ответила я, перевернувшись на другой бок, - ты знаешь, мне снился такой странный сон. Очень странный.
- Расскажи.
- Стоп! – Я нервно подскочила на кровати. - Где я?  Где мои документы?
- Всё на месте. Что ты так  разволновалась?
- Моя сумка?
- Какая сумка?
- Моя дорожная сумка!
- Всёна месте. Лиля…Ты…
- Что я?
- Неужели…?
- Что «неужели» ?
- Неужели ты вернулась оттуда?
- Откуда «оттуда»? Что ты на меня так смотришь?
- Смотрю… Ты изменилась.
- Ты тоже с утра не красавчик.
- Ты говоришь, странный сон тебе приснился.
- Да. Мне приснилось, что ты меня провожал на вокзал, и я уехала. И там в поезде всё было так реально…А здесь что-то не так…
- Что не так?
- Ты навел порядок в квартире? Как-то очень светло…Не по делу.

Я соскочила с постели и подбежала к окну. В открывшуюся  створку ворвался  невероятно чистый изумрудный  гул городского прибоя. Сказочные дома  с яркой черепицей остроконечных крыш утонули в зеленом море цветения.
- Ух ты! Красота. Откуда?
- Лиля…
- Ты так странно смотришь на меня. Со мной что-то не так?
- Да нет. Наверное, так. С тобой всё так и даже больше. Поздравляю тебя с соединением.
- С каким соединением? – хотела спросить я, но не успела.
Меня накрыло мощной вибрационной волной… Горячей волной…Все мои клеточки ощетинились  иголками инфракрасных лучей, считывающих с невидимых дисков пласты памяти. Чужой памяти? Или моей памяти… Моей памяти.

- Я дома, - сказала я беззвучно.- А ты?
- Я нет. Я ещё там. Вернее, я здесь и там. А ты вернулась, - Демьян кашлянул, словно поперхнувшись своим неуклюжим набором слов.
- Я вернулась, а это значит…
- Значит, ты чему-то научилась. Как там?
- Там мои картины…Что с ними будет?
Память накатывала всё новыми и новыми волнами, оживляя все то, что было заархивировано.
Я подошла к зеркалу на стене, оно отразило мне дерзкий юный чистый взгляд из под копны натуральных пепельных волос.

От острого приступа счастья у меня перехватило дыхание. Из глаз брызнули слёзы.  Мой город, мой любимый город, мой мир, в котором нет смерти.

- С возвращением! – сказал Демьян.
И в его голосе я ощутила нотки страха. Хотя, какой страх может быть в мире вечности? 


***
Вечером Демьян повел меня на прогулку.
- Знаешь, там очень серый, грязный мир, - сказала я ему. – Здесь я тебя люблю, а там мы не могли уже переносить друг друга.
- Ты ушла, он там один будет тосковать.
- Он… Это же просто кукла. Там мир кукол, ты забыл?
- Не забыл. Но твоя кукла с тобой, а моя болтается в одиночестве. Что там совсем  всё плохо?
- Да.
- Запустение, разруха, грязь, нищета. Самая настоящая рабская нищета, когда работаешь много, а получаешь крохи. Самый настоящий нижний мир, подвал сознания. И вечный беспорядок, хаос… Постоянное разложение. А ты думал, что мир смерти – это особая гибельная красота? Нет. Банальное рассыпание всего того, что слепляется в формы ненадолго.

Мы с Демьяном шли по тротуару, выложенному цветной плиткой. Уже зажглись первые фонари и вместе с ними луна. Фонарей было мало, они освещали лишь фасады домов. Дорога для машин и пешеходные дорожки светились изнутри. Сияние этого мира было лишь следствием удивительной чёткой сети силовых линий. И машины этого мира были лишь челноками, скользящими по фарватерам этих линий. Всё как в море, в многомерном море на несколько этажей. 

Весь этот мир – это удивительная по красоте гармоничная сеть силовых линий. И я шла рядом с Демьяном, наслаждаясь высшей геометрией, в которой любой поворот событий, как в калейдоскопе, ведёт к новому кристальному узору событий. Ничто и никто не может нарушить эту красоту. Ни один поворот, ни одно смещение. Красота здесь обречена рождать вечную живую красоту.

За время пребывания в нижнем мире хаоса я немного отвыкла от гармонии спокойствия. Все агрессоры и искатели приключений ушли отсюда в нижний мир, здесь остались только их тела, ходящие и говорящие. Впрочем, на улицах людей было немного. Да и число бесшумных челноков, проносящихся над дорогой, тоже было невелико.

- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Демьян. - Ты думаешь о моей неполноценности, ведь я и здесь и там, в общем, нигде.
 - Думаю, – честно ответила я.
- Когда я там умру…
- Почему ты решил, что ты не сможешь вернуться?
- Это удается единицам. Один шанс из миллиона…Ты же знаешь. А потом они уходят отсюда навсегда, и не в мир кукол. Никто не знает, куда они уходят. И ты, Лиля, уйдёшь…Куда?
- Прямо тайна тайная! Я не уйду от тебя. Обещаю.
- Никогда не обещай того, над чем не властна. Ты же ещё не знаешь, что ты принесла оттуда.
- Я там картины вышивала. А больше ничем особенным не занималась. И ещё ругалась с тобой.
- Ругалась? – грустно повторил Демьян.


В памяти вставали неясные размытые картины того дня, когда мы с Демьяном «ушли» в нижний мир. В общем-то стандартная процедура. На первый взгляд в ней нет ничего особенного. Ты ложишься в каменное ложе и прикрываешь глаза. Ждёшь, пока оно станет мягким как воск и полностью снимет с тебя отпечаток твоего тела. Всё происходит достаточно быстро. Живой камень от тепла тела становится пластичным. Создание слепка ничего не изменяет в тебе самом. Ты продолжаешь жить, как и раньше. Но вот твоя копия – кукла уходит жить в нижний мир. Каменные ложа – это лишь часть горной гряды, вдоль которой вырастают города.
Камни в нашем мире имеют особое значение, как и горы. Именно, они дают возможность при «рождении» выбрать свой личный кристалл –резонатор, который служит накопителем хроно-энергии.  Хроно-энергия – это универсальный оживитель любых форм. Мой камень был рубином, у Демьяна фиолетовый сапфир.

В нижнем мире вместо камней используют бумажные и виртуальные деньги. Это очень неудобно. Потому что большую энергию можно получить нечестным путём.
В мире вечности это невозможно. Твой кристалл наполняют хроно-энергией не люди, а гора . Ты не можешь её заставить  дать тебе больше, чем вмещает кристалл или, скажем, подкупить её…
Эта гора не обладает собственной эмоциональностью,  она просто рождает кристаллы. Кристалл становится частью твоей души. И его внутренняя  ёмкость растёт сообразно развитию твоих возможностей.
И это не какой-то надуманный  людьми «изм», типа «каждому по потребностям, от каждого по способностям».  Это гармоничный способ общения с природой. «Каждому по душе, от каждого по созиданию» - примерно так. 

В тот особенный день мы пришли  с Демьяном в горы, чтобы пополнить энергию наших камней и сотворить своих кукол.
Помнится, на небе собирался дождь. Серое, прохладное марево закрыло солнце. Но в исполинской каменной нише царствовал аквариумный свет. Через прорехи в высоком куполе  пробивались случайные солнечные лучи.
Этот крытый амфитеатр, созданный природой, всегда вызывал во мне неясные воспоминания о чём-то грандиозном, частью которого являлось моё существо, неведомое мне самой.
Демьян волновался, его ладонь, обхватившая мою, подрагивала.
- Не бойся неведомого, - сказала я ему.
- С чего ты взяла, что я боюсь?  Просто – это ответственный шаг.
- Безответственный, - улыбнулась я ему. – Шанс вернуться один на миллион.
- Тогда зачем мы…?
- Для двоих вероятность возрастает.
Демьян в ответ улыбнулся.  И мы с ним выбрали ложа. Легли в них как в маленькие плоскодонные лодчонки.
Камень быстро принял тепло моего тела, обхватил меня мягким воском, лег на лицо невесомой воздушной маской, а потом также быстро отпустил. Так накатывается волна.


- Лиля, ты о чём думаешь? – Демьян вывел меня из объятий  воспоминаний.
- Ни о чём. О вечном.
- Вот наше любимое место. Помнишь?
- Угу.
Кажется, я помнила это местечко, стилизованное под сказочный лес. Здесь готовили особенно вкусные сырные шарики под острым соусом и ещё удивительный напиток из мятных трав. Здесь можно было покачаться на огромных лепестках-гамаках  в полной гармонии птичьего пения.
Официантов в  понимании нижнего мира здесь не было. Обычно встречал гостей хозяин заведения или его заместители.
В этом мире  не было социальных шестков. Индивидуальный кристалл не мог собрать хроноэнергии больше, чем его ёмкость. Правда, существовали обезличенные «хрусталики», которые служили накопителями. Но и они были вплетены в единую кристальную сеть. Тот, кто накапливал, мог проводить в жизнь некие глобальные проекты. Но если они не нравились другим, то «накопления» испарялись.

Нас встретила сама хозяйка, обтянутая костюмом, имитирующим золотую рыбью чешую.
- Лиля, тебе как обычно? – Демьян не сводил с меня глаз.
- Да, да. Те самые сырные шарики с соусом из орегано.
Я качалась на лепестке, разглядывая небо, над которым зависла оранжевая Луна…Тёплая, мягкая.
- Там живут лунные люди, - сказала я рассеянно. – Такой прекрасный мир.
- Там нет людей.
- Сегодня нет. А завтра будут.
- Лиля, космос в целом враждебен. Планета нас не отпускает. И люди не хотят «скидываться» на космический корабль, потому что не видят в нём смысла.
- Да… Люди всегда идут по пути наименьшего сопротивления. И в этом мире и в том. И здесь и там они не могут жить без сырных шариков.

- Лиля, а я там совсем непохож на себя?
- Похож. Только там ты очень чванливый, важный. Раздутый как индюк. Ты занят неким «священным» занятием – бизнесом. Тебя очень волнуют бумажки-деньги.
- А тебя?
- Они там всех волнуют.
- Мир вечного волнения. Вечных скитальцев, ищущих деньги. Я вот сейчас не понимаю зачем же мы отправили туда своих кукол? Там какофония, там нет музыки. Там просто смерть, мир смерти.
- Но ты же смогла не умереть?

Я подцепила вилкой сочное и хрустящее чудо, но при этом не ощутила привычного вкуса.
- По-моему мои вкусовые рецепторы ещё не восстановились, - сказала я Демьяну.
- А у меня для тебя сюрприз, - улыбнулся Демьян
- Какой?
- Невероятный. Мы с тобой сегодня улетаем на море.
- Шутишь. Уже ночь.
- Полетим ночью, а утром уже будем там.
Сознание моей куклы рефлекторно дернулось при воспоминании о гардеробе. Гардероб – это заботы нижнего мира. Здесь вещи стоили сущие «копейки». Можно было ехать в аэропорт хоть сейчас. Демьян смотрел на меня влюбленными глазами, его тело излучало ощутимое ласковое тепло. Но смутное чувство тревоги, накатывало на меня медленно и верно, как морской прилив.

Между тем все шло само собой дальше как в хорошо сделанном фильме. Мы выпили пару глотков обжигающего кофе, Демьян расплатился содержимым своего кристалла, потом  мы сели в сиреневый кабриолет с таксистскими шашечками и помчались бесшумно вдоль силовых линий асфальтовым рекам с неоновыми берегами витрин, а потом и по  стальной автостраде в сторону аэропорта.
- Город красивый. Я немного отвыкла.
- Привыкай.

Аэропорт встретил нас лимонным оранжерейным ароматом. Он был похож на своего двойника в нижнем мире, но  всё же отличался деталями, нюансами, а, главное, чистотой. Он был безупречно свеж и юн.
- Там у кукол почти цирковой манеж – иллюзия планеты, а здесь у людей планетный шарик. Везде ограниченность, - подумала я.
В нижнем мире куклы боялись летать на самолетах, здесь же этого страха не было. Самолеты перемещались вдоль всё тех же силовых линий на низких высотах.  Катастрофы в этом мире практически были сведены к нулю. Но вообще, разрушение тела могло случиться и здесь по разным причинам. 
Тогда можно было воспользоваться всё тем же кристаллом, назначенным человеку при рождении. Кристалл давал человеку хроноэнергию, чтобы вернуться во времени обратно и, тем самым, избежать катастрофы.
К этому уже все привыкли.
Дети рождались здесь не у всех. Но были. Перенаселения не наступало, потому что существовало  несколько копий земли. И этот мир был копией. Копией от копии.
Каждая копия развивалась в своём направлении, но всё же они все были неуловимо похожи друг на друга. С помощью кристаллов люди научились создавать удивительные места на земле.
Вот только  космос не выходил с людьми на контакт. На контакт с людьми выходил только нижний мир, в котором время, не принадлежало людям, не служило им, а убивало их.
 Там в тесном мире времени, текущем в одном направлении надо было действовать конкретно, точно и быстро. Те, кто опускался в нижний мир кукол, осознавали, что идут туда для обучения, И, тем не менее, попав в  тиски времени, они забывали о цели своего «путешествия», бесцельно и бездумно убивая это самое время, а потом умирали, чтобы родиться вновь. И уже новая кукла имела маленькое сходство с оригиналом.
- А вдруг я там потом рожусь  женщиной, - сказал Демьян.
- Если она вернется сюда, будешь жить с двойным сознанием, чулочки носить, губки красить.
- Лиля, и всё-таки. Как ты смогла вернуться?
- Не знаю. Это получилось само собой.

Самолёт летел в самое жерло звездной ночи. Моя голова устроилась на Демьяновом плече с едва уловимым запахом горькой магнолии. Запахи в отличие от вкуса я различала. Стюардесса принесла мятные конфеты, зеленый чай и крохотные канапе.
- А помнишь, как мы с тобой отправились в нижний мир? – Демьян перебирал мои пальцы как чётки.
- Конечно. В один день, час и даже в одну миллисекунду. Взявшись за руки, прыгнули в неизвестное. Ты хочешь знать, как мы жили там, а я хочу знать, как мы с тобой жили здесь.
- Нормально жили. Только иногда ты уезжала к себе домой. Ты там  к себя дома тоже что-то вышивала. Не картины, конечно, а платья. Ты забыла, что умеешь шить платья?
- Нет. Я помню. Конечно, помню.
Я помнила всё. Портал в нижний мир открыт в одном направлении. И «прыгая» в нижний мир, мы с Демьяном отчетливо осознавали, что теперь наше сознание будет раздвоено. И он и я ушли сознанием в кукол, а здесь остались тоже мы.
- Иногда мне кажется, что я ощущаю его страхи, неуверенность, -сказал Демьян.
- А как же. Ты там уже седой и грузный. Да и я  там издёрганная истеричка. А здесь так хорошо, - я потянулась в истоме. – Хорошо, но…
Я не закончила фразу, ощутив, как по Демьяну прошел ток страха. Страх – принадлежность нижнего мира, дергал  Демьяновы нервы, рождая в нем ощутимую боль.
Я сделала вид, что ничего не произошло, и Демьян немного успокоился.

На море мы пробыли ровно три дня. Отель в тени ореховой рощи, кристаллы белого песка, теплая пыльца прибрежных волн, ночные шорохи, искусанные поцелуями губы, всё смешалось в коктейль вкуса спелого манго.
То неуловимое, с чем я пришла в этот мир, зрело внутри меня и в какой-то момент лопнуло как скорлупа ореха.
- Купи мне раму, я тебе кое-что покажу, - сказала я Демьяну утром четвертого дня.

Пока он ходил на местный рынок, я  причесалась, сделала легкий макияж и размяла пальцы.
Рама, которую он принес, была из чистого желтого дерева, размером 0.7 на 0.5 метра.
Я попросила Демьяна прикрепить ее к люстре, так чтобы она висела в воздухе.
- Это не совсем вышивание, но всё же…- сказала я, пробуя пальцами воображаемую воздушную плоскость, заключённую внутри рамы. Она натянулась как мембрана и мои пальцы как пальцы художника или музыканта стали создавать нечто особенное, плести ажурную паутину картины, которая всё отчётливей стала прорисовываться в пространстве. Я нарисовала темную парковую аллею с небом в две луны.
- Смотри, - сказала я Демьяну.
От картины ощутимо повеяло запахом молодых елей и лиственниц.
- Объёмная картина, можешь окунуть туда руку.
Демьян коснулся картины рукой, и она провалилась в парковую ночь, цепляя пальцами пахучие еловые иголки.
- Это окно в другой мир?
- Да.
- И там две луны?
- Две…
- Значит…
- Значит, это не наша планета.
- Так вот, что ты научилась делать там!
- Научилась...
- Ты создаешь существующее или что-то новое?
- Всё новое уже где-то существует. Бесчисленные комбинации вечных элементарных частиц рождают необыкновенные миры, в чем-то похожие на нашу Землю, а в чём-то нет.

- Ты уйдешь туда, Лиля?
Я промолчала в ответ. Бесконечные миры манили меня, и в то же время я знала, что Демьян привязан к этому планетному шарику, пока там внизу будут жить его куклы. Неизвестно когда они созреют в своём даре и смогут вернуться к нему
- Давай поговорим дома. – Я смахнула рукой картину и уверенными штрихами наметила новую картину – нашу с ним  спальню.
- Оконце маловато, не протиснемся, может быть, купишь раму побольше? – улыбнулась я Демьяну,- а то самолеты меня укачивают.