Женский роман

          Звонок весело зазвенел. Муж идёт, в хорошем настроении. Но почему так рано? Она посмотрела в окно. Ухоженные деревья не заслоняли окон второго этажа – они были посажены с таким расчётом, чтобы ублажать туманные с утра взоры жильцов и не лишать света квартиры западного крыла.
          Если бы у неё был любовник, ситуация напоминала бы плохой анекдот.

          Они рано поженились и вместе работали в «почтовом ящике»: она – кладовщицей, он – мастером на участке того же цеха.
          Её работа была безрадостна, соседки – тупые, цех – душный, с воющей вентиляцией, которую включали редко, когда дышать было совсем уж нечем.
          Она бы была рада не работать, но не работать было нельзя. Если бы у них был ребёнок, она бы сидела с ним дома, не отдала бы его ни в ясли, ни в садик, найдя для этого тысячу причин.
          Мечты сбылись, не понадобился даже ребёнок. Годы принесли мужу финансовую удачу. Она стала домохозяйкой и по-прежнему изнывала от скуки.
          Подруг у неё и так-то никогда не было, а теперь почти все женщины её возраста стали уже бабушками. Энергичными и жизнерадостными бабушками, которые носились с внуками по поликлиникам, бассейнам и музыкальным школам и млели от каждой похвалы в адрес дитяти, тут же обращающейся в комплимент: «Ваш сыночек такой талантливый! Как – внук?! Ах, простите, но… Никогда бы не подумал, что…»
          А она занималась собой и своим гнёздышком, видя мужа по несколько часов в день, а иногда – и в неделю, и давно уже перестала ждать чего-то такого, чего ждут все женщины.
          Не случалось. Никогда не случалось, чтобы она напивалась так безобразно.
          Муж уехал. На неделю, или на две… Как дела сложатся. Двоюродная сестра пригласила её на поэтический вечер своего бойфренда. Сестра давно развелась и теперь предпочитала мальчиков вдвое моложе себя, ничуть не смущаясь тем, что её сыновья были одного возраста с её возлюбленными. Все предметы обожания сестрицы значились гениями, правда – пока непризнанными. Она их признавала, а они её любили до тех пор, пока одному не надоедало любить, а другой – признавать.
         
          На вечере в Доме журналистов клубилась толпа незнакомых людей. Через час она поняла, что она – ничтожество. Она ведёт растительный образ жизни, и мир ничего не потеряет, если кто-то выдернет её, как сорняк. Она ушла.
          На площади у Катькиного сада сидели художники и, не обращая внимания на мокрую темноту, зазывали прохожих под зонты и тенты. Она старалась идти прямо, но её сильно вело в сторону молодого длинноволосого человека, невыносимо красивого, обросшего чёрной бородой и похожего на благородного рыцаря в изгнании.
          - Не хотите ли присесть на пять минут? – заученно улыбнулся он.
          - Хочу. Прилечь. Желательно, до утра.
          Сон был бы её спасением, но парень понял по-своему. На такси он привёз её в огромный полуподвал, заваленный холстами и рамами. Из кухни выглянул тощий юнец и, пошептавшись с лохматым, исчез.
          Кровать, на удивление аккуратно заправленная, накрытая чёрным шёлковым покрывалом с золотыми иероглифами, стояла у стены, похожей на доску объявлений. Лица, торсы, руки и ноги теснились на белых листах, наезжающих друг на друга.
          Она шатнулась к постели, он засмеялся:
          - Раздевайся, пойдём в душ!
          Она разделась догола и пошла в туалет. В туалете её стало рвать. Парень стучал в дверь, потом вытащил её на кухню. Она пила воду из-под крана, отталкивая стакан с минералкой, и её снова рвало.
         
          Она проснулась и понюхала отсыревшие обои. Голова не болела. Хотелось пить. Парень пошевелился и сказал: «Кофе на кухне».
          Она вскочила, схватила одежду и, прикрываясь блузкой, попятилась в угол.
          - Не бойся. Я тебя не трогал. Не умеешь пить – не пей, - сказал парень, не открывая глаз.
          - Извини, - пробормотала она и метнулась к двери.
          Замок щёлкнул, на пороге появился тощий.
          Она выскочила на улицу, совершенно незнакомую в утренних сумерках, остановила первую тормознувшую на её призыв машину и поехала домой.
          Неделю она запрещала себе думать о произошедшем, а потом, проплутав полдня в поисках знакомого «колодца», постучалась в ту дверь. Тощий открыл почти сразу.
          - Ваш друг дома? – спросила она.
          - Георгий? Нет, и не знаю, когда будет. Он не докладывает о своих делах.
          Она прикусила губу – Георгий? Значит, так его зовут?
          - Вы могли бы дать мне номер его телефона? Он обещал написать мой портрет и куда-то пропал.
          - Ничем не могу помочь.
          Она помолчала, потом протянула тощему свою визитку, кивнула и ушла.
          Она вернулась на другой день. Георгия не было. На пятый день тощий сказал:
          - Он будет завтра с утра, но я ничего не говорил.
          Она просияла и побежала на проспект, к шумящим машинам, плотной толпе и предпраздничным магазинам. Её лихорадило от предчувствия скорой встречи. Она хотела сделать ему подарок.
          Взгляд метался по витринам, рикошетом отскакивая от зеркальных стенок и больно влетая назад, в самую середину расширенных от возбуждения зрачков.
          Краски? Краски быстро закончатся. Кисти? Какие? Кистей продавалось сотни – все разные. Может, шикарную раму? Хотя. В раму он вставит картину, отнесёт в салон и продаст. Ненужная кисточка может продержаться рядом с ним дольше, чем нужная рама.
          А это мысль! Мужчины слишком рациональны. Всё, что они приобретают для себя, имеет какое-нибудь предназначение. Надо подарить что-нибудь абсолютно ненужное, но – красивое.  Дорогую безделушку, выкинуть которую рука не поднимется.
          Утром она разбудила их обоих. Георгий молча заварил кофе и предложил ей тонкую фарфоровую чашечку, больше похожую на напёрсток. Она щёлкнула замочком лакированной сумочки и поставила на стол серебряный подсвечник в виде слоника, покрытого изящными узорами:
          - Тебе. На счастье.
          Георгий встал и, взяв её за локоть, повёл к выходу. Она не сопротивлялась.
          - Не приходи больше, - сказал он через порог. – Тебе делать нечего? Займись чем-нибудь.
          - Чем? – обречённо выдохнула она.
          - Не знаю. Роман напиши. Писать умеешь?

          Она проснулась рано-рано, когда рассвет был фиолетовым, и день только начинал вливать в него по капле белое молоко зимнего утра.
          Она включила торшер, взяла ручку и блокнот и написала: «Роман. Глава первая. Звонок весело зазвенел. Муж идёт, в хорошем настроении. Но почему так рано? Она посмотрела в окно. Ухоженные деревья не заслоняли окон второго этажа – они были посажены с таким расчётом, чтобы ублажать туманные с утра взоры жильцов и не лишать света квартиры западного крыла…»
          Звонок в дверь вывел её из задумчивости. «В такое время? Кто? Муж? Что случилось?» Она включила экран видеонаблюдения. Возле лифта стоял Георгий.
         Он вошёл с запахом метели в волосах и с большим плоским пакетом подмышкой.
          - Твой портрет, - сказал он и, сняв упаковку, поставил картину на зеркало.
          Она поразилась, насколько точно он передал её напряжённый взгляд и грустный рот.
          - Мне не нравится, - сказала она, - я не пользуюсь такой помадой.
          - Я так и знал, - ответил он, подойдя к ней вплотную. Распахнул халатик и стал целовать её, скользя руками по телу как слепой – неуверенно и настойчиво. Она гладила его волосы и плечи, прислоняясь к стене и из последних сил цепляясь взглядом за горящую лампочку. И не упала только потому, что он крепко удерживал её за бёдра, когда стена стала ложем, опрокинувшись на девяносто градусов.
          Она не двинулась с места, когда он ушёл, забрав холст.
          Через пару минут звонок снова ожил. Она заскочила в ванную, включила душ, намочила голову, сдёрнула с крючка полотенце и побежала открывать мужу.
        Почему ей всё время чудится муж? Георгий по-хозяйски обнял её и, приподняв, понёс в спальню. Он разделся быстро, в одну секунду и набросился на неё, как голодный зверь. Впервые в жизни её душа ушла вверх с диким криком, пробив потолок и прорвавшись сквозь три этажа в раскрывшееся, как бутон орхидеи, небо.
          - Ч-ч-ч… Ш-ш-тише… - первое, что она услышала, почувствовав, как Георгий закрывает ей рот рукой и целует щёки. – Всё хорошо…
          Она помогала ему одеваться, едва прикасаясь губами и кончиком носа к крепкой спине и шее.
          - Я люблю тебя, - сказала она.
          - Я напишу новый портрет, - сказал он.

          Утро, наконец, сделало первый полноценный вдох. Солнце обрушило на стёкла лавину слепящих лучей. Корпус здания напротив походил на светящийся китайский фонарик.
          Наверное, скоро Новый год.
          Она подошла к кровати, вырвала из блокнота пахнущие безумием страницы, уютно пристроила их между подушек и почти моментально уснула, крепко и безмятежно, как в детстве.