Ни за что. Опыты

- С Вами так воздушно. А у Вас глаза кофейные, и будто спорят, что вкуснее этого кофе…. Спасибо, Александр Витальевич… Сссссаша? Хорошо, Александр, на ты… Нет-нет, я пойду, фонари зажигают уже, а маленький один… Да не совсем ранний, я уже тогда учёбу закончила… Ннет. Не важно, да, я одна, конечно одна, и кокетство тут неуместно, Вы сами видите, я вся перед Вами. И, знаете… Я хочу стать из одной – единицей. Я половина… А когда половина – тогда одна. Вдвоём целостность у половин… Нет, не ищу, уже или ещё. Что? Только мимолётные. Изменилась в лице? Вы, по правде сказать, тоже… Хотя, какое же лицо на самом деле, может, оно до этого было изменено. Так, где моя сумочка… Зажигалка, бумажные платки… надо же, все в синей туши, смотрите, как Вы меня растрогали уже этой первой встречей. И высохли уже, как же долго мы с Вами в этом кафе. Ну, я выскользну здесь, сидите-сидите! Я за Вашим стульчиком запросто просочусь, да, что есть, то есть, худая до безобразия… Правда?? Вам нравится, что я такая… как подросток… на женщину совсем не похожа, до сих пор не похожа, знаете…привыкла то на девочку, то на мальчика в транспорте и очередях отзываться… Ну, и рост… Знаете, я ведь не хожу на таких каблуках, я… сегодня только на встречу с Вами решила… Честно говоря – а я что бы ни строила из себя, к концу вечера точно честно начинаю говорить, тётки меня всегда ругали, что нельзя так… Честно говоря, я ужасно мучилась весь вечер от этих десяти сантиметров, и кажется, сутулилась от них на все двадцать, зато краски осени ярче становились от боли, до вспышек в глазах. Да что Вы, какая же я весёлая, меня пессимистом считают. И правда нравится? А, что я как ребёнок… Зато ребятёнок мой как взрослый совсем, увидите – удивитесь, ой, это хохма, маленький, а серьёзный такой, до угрюмости, весь в отца… Извините. Может, как Вы, профессором станет, особенно, когда Ваши пальцы, иссушенные мелом, потрогает… Как разговорчиво Ваше тёплое доброе молчание, как голос похож на аллею октябрьскую, этот кофе остыл, а глаза кофейные всё ещё горят, всё ещё говорят… Но не надо. Не надо никому ни к кому приходить пить кофе осенью. Будем лучше вот в это милое кафе приходить… Платно, но… Небольшой всё-таки ежевечерний процент от общей цены… Цены чего? Да… Я не хотела этого говорить. Спасибо…
- Не за что…
*
- Потрогай вот здесь. Смотри, ни у каких людей – я проверяла, гладила, всматривалась во многие щёки – нет здесь вертикальной морщины. Это даже колея, скорее. Две. Смотри, от глаз – и внииииииз. Да я не оттягиваю, не переживай, я тебе изображаю просто. Да ты и так их видишь у меня. Видишь, да? Чувствуешь… Вот тут, да. Слушай, какие пальцы у тебя сухие всё-таки, промелованные… А знаешь, я так к ним привыкла. Меня как-то, ну это нужно было по сценарию… Да, та любовная пьеска, ты помнишь, ограничилось репетицией, мне сказали тогда, что всё неплохо, но что глаза у меня тяжёлые для куртизанки – так вот, тогда рукой провели по щеке. Ну-ну, не переживай так, у тебя подушечки пальцев дрожат… Я тогда, слышишь, почувствовала жир какой-то. Масляные глаза и жирные пальцы, у всех жирные пальцы после твоих, сухих… У них сухие пальцы тоже, у всех, но только у тебя они в прямом смысле сухие, а у остальных… НЕТ остальных, успокойся, мой ласковый. И прости меня. Ну иди сюда. Лоб даже горячий… Ну прости.
- Не за что…
*
- Помнишь те дороги от моих глаз вниз по щекам. Помнишь вот этими меловыми пальцами, профессор. Их не становится. Даже дети заметили, утром сегодня, как за тобой закрыла, луч меня догнал в коридоре – такой яркий рассвет был, как давным-давно, в первый рассвет, помнишь, когда глинтвейн пролился в виде твоей руки на серый линолеум, вот сюда… Первый рассвет моей жизни. Первый. Все до – нулевые были, до единицы, до половин каких бы то ни было. РАССВЕТ. Я повернула лицо на луч, и дети хором сказали, что у меня исчезли «шрамы». Они ведь так называли эти вертикальные морщины от старых слёз. Именно шрамы. Ты знаешь, они давно уже пропадать стали, хотя и остались теми же, просто остальные, естественные морщинки – углубляются, вот и кажется, что эти две колеи мельчают. Потрогай. Так не видно. Вот тут. За сам шрам возьмись, потрогай. Уже не за что, говоришь, взяться?? Ну приглядись получше пальцами. Ну не могут они пройти, знаешь, как это всё было, когда он ушёл… насквозь. Я беременная осталась. Я плакала даже во сне, казалось, душа вымывалась вся до донышка, уже нечем, а плакала, плакала... А с тобой – ни разу… Но ты прости, что лекарством тебя в первые наши дни называла, ты больше, чем целитель, гораздо… Возьмись за кожу, остались? А ногтями. Ну не бойся, ну ты меня знаешь. Не за что зацепиться даже?? Ну же. Нет?...
- Не за что…
*
- Нет, это не значит, что ты меня задеваешь меньше, чем съёмочная площадка. С тобой я не плАчу, с тобой я плачУ по-другому. А на площадке… Когда надо было заплакать… Никто так и не узнал секрета натуральности моих мгновенных слёз. Почему эта сильная экстравагантная женщина, на щелчок пальцев, на пол-оборота головы располагающая к себе совершенно разных людей, предоставляя возможность греться о множество своих граней – и плачет. Самыми горькими слезопадами. Выпадает из пальцев мундштук, сводит глазные яблоки... По сценарию любой дешёвой пьески так плачет… Дело в том, что всякий такой раз «актриса» прикасается к незаживающей ране – вспоминает, что у неё больше нет отца её ребёнка, хотя он жив. Относительно жив, физически жив, в ней живее всех живущих, внутри себя наполовину мёртв, и совсем мёртв для другого. Почему ты всегда так мудро, терпеливо, и что ужасающе – внимательно! – о нём слушаешь? Несмотря на то, что говорю я о нём раз в год, только в эту дату, но всё же, считаю, что восстанавливаться после такого разговора тебе и года не хватает. Ненависть. Тебе нужна ненависть ко мне. Это единственная защита от такой любви. Хочешь, я спровоцирую её в тебе. Смогу. Да знаю, что я сумасшедшие вещи говорю, ты это шептал минуту назад. Этот шёпот о моём сумасшествии в твоей крови шумит, и мне странно, дико и восторженно осознавать, что он не проходит, не утихает в тебе, потому что это и есть любовь – что удивление не унимается в тебе, удивление мне. Ну возненавидь уже меня, милый!! Такая любовь ничегошеньки не оставляет от человека! Я хочу тебя сохранить. Возненавидь меня.
- Не за что…
*
- Уходи, Саша. Нет, не так. Уйди, а не уходи. Я знаю, как уходят. Возвращаясь. Уходя. Всё одно. Уходить – ещё не уйти, это почти всегда как раз не уйти. Я люблю совершённое действие. Я люблю русский язык за отточенность точности. Не многословна на этот раз. Из любви к языку. Люблю и отпускаю. Язык, не тебя. В смысле, тебя отпускаю тоже. Уйди, Саша. Соверши хоть одно совершённое действие. Брошена – страдательный залог. Мы же оба будем действительными, у нас всё всегда по-настоящему. Ты самый настоящий человек, я бесконечно люблю наше Время. И как это я сразу не поняла, отчего так пристальна твоя внимательность, когда говорю о нём… Что ж не учла, что учёный ты, что любящий, говоря, как увлекается он запахами, и как привязан к моему. Обанятельная память, единственная, что у него есть, единственная, что может вскрыть его, слабость. Уйди, пожалуйста. Дети уже не держат. Нет, Саша, сама я не ребёнок. Мне надоело быть щенком, я матёрая собака, и ни разу не преданная, хватит ждать от меня подставленных щёк. Саша, мне холодно, убери же руки, дай натянуть свитер, ну правда ведь холодно, дом не топлен. Пальцы твои потрескались, царапают грудь, Ссссашшшшшшшша. УЙДИ. Это не нежный шёпот, это связки сели, не докричаться до тебя, и не смей называть меня больше дурёхой, это ты дурак, дурак, дурак, дурак, сам виноват, дурак, старый дурак! Как ты мог! Ты же святой, ты, таких нет, как ты, а теперь и тебя нет, ну какого чёрта ты ему больно сделал! У него же обожжена слизистая теперь, а он так мечтал стать парфюмером и наверняка стал… СТАЛ, я говорю, я уверена!!! Я ору не от любви к нему, мне его ЖАЛКО, да кто ты такой, кроме того, что ты МОЙ, чтобы человека ранить!!! Всю жизнь во благо изобретал, лекарства, а тут решил яд! Ну это же низкий, хоть и изощрённый, подвиг! Послать от меня письмо с запахом моей воды, в которую ты вплавил отравленный химикат. Да ещё и через нашего, ЕГО, сына!! БРАВО!!! ДА, Я РЫДАЮ, ВПЕРВЫЕ С ТОБОЙ, НО РЫДАЮ КОМКАМИ, -У МЕНЯ ТРОМБЫ В СЛЁЗНЫХ ЖЕЛЕЗАХ! Ты старик, старик, старик, вот так, да, маразматик!!! УЙДИ!!
- Ни за что.

- Мальчик любимый, потерпи, я вот здесь ещё промокну и всё, можешь нырять в костюм и бежать, у тебя важный день. Ццц, ай как больно, да. Ну потерпи. Дура я отрастила ногти, цаца. Ну я правда не хотела, чтобы ты меня раздел. Может быть, раздевал, но не чтобы раздел. Ты знаешь про совершённость действия. Всё-таки она тебе не свойственна, Сашка, она сидит на тебе, как тот вытянутый джемпер, на котором спит теперь Риф. Мне кажется, никогда не допить кофе твоих глаз, и чашки белков остаются белыми, без трещинок даже. А вот бы увидеть самую гущу, гадать на ней. А что гадать – вот он ты. Не ушёл. Дурак, что не ушёл… Оно донашивает грубо вставленный клапан, разношенное тобой моё сердце, ты до сих пор не веришь, что не виню тебя в этих операциях, просто сама сумасшедшая, каждое слово твоё на вес золота в золоте твоего молчания, сколько слов, столько инфарктов, оставляющих эти самые слова. Золото молотом. Мы с тобой молоды. Молоды? Ой, беги уже, у тебя сорок минут осталось. Безумно горжусь тобой, жаль, не могу тоже там быть, чтоб при всех поздравить тебя. Теперь у человечества нет, считай, одной группы неизлечимо больных. Вся жизнь твоя положена на эти опыты. Опыты… жизнь каждого положена на опыты, правда? Только от смертельной любви нет лекарства, даже путём самого жестокого ОПЫТА. Очень болит в груди, даже от произношения слов. Если придёшь, когда я буду спать, ты всё равно расскажи, как всё прошло, прямо с порога и громко, подробно-подробно, как, кто что говорил, как ты трогал пуговичку у горла при этом и сдержанно реагировал. Всё-всё расскажи, я сразу проснусь. Держись там. И не держись за краешек стола, когда будешь выступать, не хочу чтобы видели тебя уязвимым… Не стесняйся. Помни, что ты ни за что не должен держаться, ни в одном смысле. Ведь ты ни за что не держишься? Ты сильный, ты Александр Витальевич. Повтори, и с богом. Не держишься…
- Ни за что.


- Что ж ты так позд. Гд. Гд, е, тхы, бхыл. Гдхе. Ннннну кхак. Там. Шшшшшто гговрили тбе. Рскжи. Ннну жжже. Не бйся. Я слшушаю. Убери такие страшные глаза, смотри, мне легче. Просто не дышалось. Сердце чайным пакетиком внутри висит, заваривает всю насквозь. Давай о тебе. ДА. Вот так… Так, да… смелее… Хорошо, я молчу. Только дышать, поняла. Не разговаривать. Вот так… Да я же дышу потихоньку, хорошшшший. Губы крепкие какие. Как кофе. А ещё называют искусственное дыхание. Да оно от тебя самое живое, дддд. Арр. Ишшшь. Жжжжжжжжзнь. Даришьжизнь. Ддришьжизн. Ддддаррш. Ддд. Д.


- ЗА ЧТО.