Камера смертников

Камера смертников - два с половиной на три метра, высокий, метра три потолок, выгибающийся сводом еще почти на метр. Прямо напротив двери - окно, забранное решеткой, рама с тремя стеклами и еще одна - внешняя - толстая стальная решетка.

Раньше на ней были "реснички" - стальные пластины, приваренные по углом вниз, чтобы в окно ничего не было видно, кроме внутреннего двора. "Ресничек" сейчас нет, только остатки стальных пластин кое-где видны за окном.

Подоконник широкий - толстые стены красного кирпича здесь, на третьем этаже в два с половиной кирпича, у земли - три. Есть и подвал - два подземных этажа, вот только нижний из них затоплен грунтовыми водами.

Впрочем, вернемся "домой", в камеру номер сто десять.

Толстая дверь - "роботина" с кормушкой, дверцей, сантиметров двадцати - двадцати двух в ширину и семнадцати - восемнадцати в высоту. Размеры такие, чтобы прошла без труда миска с баландой и пайка хлеба - не больше, не меньше.

Дверь деревянная, но оббита железом - снаружи и изнутри, в двери - глазок, позволяющий заглянуть надзирателю внутрь, под дверью - большущая щель. Видно, когда-то здесь был деревянный порог, но упорные арестанты медленно, по кусочкам, по щепкам сумели избавиться от него - вероятно, чтоб было прохладнее летом. Зимой в щель страшно дует, и мы закрываем отверстие под порогом тряпкой. Становится чуть теплей, но душновато - в камере курят. Впрочем, уж лучше терпеть духоту, чем сквозняк...

Слева от двери (справа, если мы смотрим на дверь) - "дальняк" - отхожее место, вмурованный в цементный блок высотой около полуметра разбитый унитаз. Он же - и умывальник, и источник воды для питья - над унитазом есть кран, из которого (если открыть) льется вода - холодная. Очень холодная, руки ломит, если решаешь чуть дольше помыться.

Правила запрещают, но все равно, унитаз отгорожен завесой - старой цветной простыней на веревке, тянущейся от двери к трубе шконки - кровати, сваренной из труб и железных полос. Железные полосы - пять сантиметров шириной, миллиметров пять толщиной - вместо сетки. Они перехвачены всего тремя поперечными полосами. Тонкий матрас или проваливается между железом, или сбивается так, что вся вата - в щелях. Спать на железе достаточно жестко - кости торчат, от тюремной баланды жира не нагуляешь.

Слева двуспальная - двухэтажная - шконка. Прямо, под окном - одноместная, без "пальмы" - второго этажа. Окно расположено высоко, если встать на трубу - край кровати - можно достать до стекла, если рука сможет пролезть сквозь решетку.

Собственно, эта шконка могла бы быть лучшей - увы, из окна сильно дует, да и дорога всю ночь заставляет дорожника прыгать по шконке, мешая тому, кто в ней спит.

Лучшая та, что слева от входа, внизу. Здесь можно даже присесть, отгородившись большим полотенцем от света и простыней - от "дальняка", хоть и закрытого кляпом на длинной веревке, но все равно дурно пахнущего, сколько его не отмывай.

Чистота соблюдается. Не потому, что так требуют - а потому, что ежедневный порядок дает хоть какое-то, но занятие. Быть грязным "стремно", поэтому за чистотой следят ревниво и неуклонно - каждый по очереди моет пол и "дальняк", каждый стирается (по возможности - в бане, если успеешь за отведенные четверть часа).

Верхняя шконка - для новичков, арестантов не слишком бывалых, "не отбывавших", как здесь говорят. Как ни странно, она - самая теплая. Нагретый воздух поднимается вверх, и здесь можно спать даже без теплой одежды - просто накинув на обычную "форму" - трико и футболку - одеяло или осеннюю куртку. Одеяло чаще лежит на матрасе, поверх - так получается чуть-чуть помягче, железные полосы не так впиваются в ребра.

На "пальме" тепло. Впрочем, тепло относительно - из окна сильно дует, особенно, если открыта форточка для "дороги" - веревочной почты. "Почтовое" стекло разбито, закрыто картонками от упаковки блока недорогих сигарет.

У правой стены (левой, если смотреть изнутри) - стул и стол, откидные железные квадраты на мощной шарнирной консоли снизу - у каждого своей. Их не закрывают, они и стоят так всегда. Кованые подпорки - консоли, в принципе, можно бы повернуть и убрать, но за сто лет они здорово заржавели. Никто не пытается... Стол покрыт скатертью - аккуратно обрезанным кусом цветной простыни, стул - "подушкой" из свернутых брюк. Сесть на железо - и холодно, и неприятно, кости на исхудавшем заду упираются в твердый металл.

Между столом и одиночной шконкой - тумбочка из ДСП, некрашеная, но аккуратно зачищенная шкуркой. В тумбочке - полка, делящая ее на две половины. В тумбочке - чай, иногда - сахар, конфеты - подушечки ("грохот"), железные кружки. Между тумбочкой и металлической шконкой - просвет в десяток сантиметров. Когда мы пьем чай - или едим, тумбочка служит столом для второго из арестантов - сидеть за столом может лишь только один, и когда в камере трое - четверо, едят по очереди.

Под столом - кабура, отверстие в полуметровой кирпичной стене, кем-то пробитое, и заткнутое деревянной пробкой. Пробка, естественно, вынимается, и тогда можно отправить соседям свернутую трубкой газету, а в ней - чай, или сахар, или конфеты, или же сигареты - или письмо. Почта - святое, ее отправляют в первую очередь, и дорога идет от этажа к этажу и от камеры к камере - по корпусам. Практически нет камер без "трассы", ее ставят на ночь ("славливаются") и передают грузы или "мальки" - коротенькие записки.

Под потолком - лампочка в сотню ватт, постоянно включенная, не выключается даже на день. Ночью, особенно с непривычки, уснуть нелегко. Впрочем, со временем ко всему привыкаешь - теперь мне уже трудно заснуть в темноте... Если нет спичек, от лампочки можно прикуривать - нужна лишь вата (ее предостаточно, в матрасе), вода и немного мыла. Через несколько минут натертый мылом кусочек ваты начинает дымиться, его раздувают - и получают огонь.

Пол, бетонно - асфальтовый, с крупными камнями, черный, неровный - отмыть его попросту невозможно, да и никто не рискует: влажность в такой тесноте - это верный туберкулез.

Справа от двери, на той же правой стене - вешалка, и под ней - короткий, в четыре секции радиатор батареи отопления, очень горячий, к нему почти невозможно прикоснуться. Толстые стены, горячая батарея - здесь почти жарко, вот если бы не сквозняки...

Камера смертников. Третий этаж, окна смотрят на запад, на гору, на многоэтажные здания, "на волю", как здесь говорят. Здесь, говорят, сидел Мухин, герой революции, и Сергей Лазо, здесь были многие - до меня, будут и те, кто придет позже.

Старый корпус построен в 1904 году, и теперь здесь больше нет смертников - только обычные арестанты. Три шконки в камере - одиночке, вот почему "тройники" - так зовут эти камеры. Иногда здесь остаешься один, очень часто - вдвоем и втроем, иногда в камеру "заезжает" четвертый, тогда спать можно только по очереди - кто-то днем, кто-то ночью. Бывает и шесть человек, но это редко - дышать невозможно, очередь на "дальняк", теснота. Шесть человек в "одиночке" - весьма и весьма неудобно.

Там, за решеткой, на подоконнике - голуби, снова вернулись за хлебом - мы их подкармливаем понемногу. Голубь в окне - это к свободе. Наверное, это совсем не про нас - голуби есть, а свободы не видно... К решетке привязан мешочек с тесемкой, затягивающей горловину - в нем хлеб, чтобы не зачерствел на столе. Если нет никому передач - хлеба не остается, пайку съедают до крошки, а если продукты пришли - хлеб иногда остается, но все же его не выбрасывают - отдают сухари баландеру, или, как мы - на окно, голубям.

Ночью по крыше над нами кто-то ходит - слышны неторопливые шаги. Я знаю, что там чердак, и не может быть никого, но чужие шаги часто слышны по ночам. Может, это проходит замурованный в стену матрос? Есть такая легенда в Амурском централе...

Или попросту сходим с ума?

                15.02.2008. Благовещенск