Что сказал длинный

-  Если  хотите     грамотно  сработать  объект  а  самим  остаться  в  живых,  то  слушайте  меня  внимательно.   

Прямо  перед  глазами -  длинный,  сутулый  инструктор:  вогнутое  лицо,  темная  гимнастёрка,    отрешённый   взгляд.       Слева  по  полю    -     совсем  низенькие  воротца  в  виде  буквы  «П»,  рядом  спортплощадка.    Трава,  кое,  где  кусты,   дальше   дубовая  роща,  ещё  дальше  - тир.   Справа  -  макеты   домов  и  человеческих  фигур.   Полигон.  Серёжа  стоял  в  строю,  плечом  касаясь  следующего  солдата.

-  Первое  правило  -   не  верьте  никому.  Даже  мне.   Верьте  интуиции,  дыханию  и  указательному  пальцу.  Всё.    

-   Буууу…  -  в  строю  зароптали.

-  Тихо! -  длинный  поднял  руку,  выдержал  паузу,  уставился    вбок,  словно  разглядывал  что-то.  Наморщил  лоб.  В  профиль  он  напоминал  ущербную  луну.
-  Настоящий  снайпер  –  почти  всегда  одиночка.   Да,  как  правило  он  в  составе  группы,  да,   он  под  прикрытием,  и  все  же  -   он  одиночка.   Это,  что  б  вы  знали.   Ситуация  в  бою  меняется  стремительно.   Связь  ненадёжна,   по  объективным  причинам   команды  выполняются  не  в  полном  объёме.  Пaрник  -  сегодня  друг,  а  завтра  -  неизвестно  какая  моча  ему  в  голову  стукнет.  В  конце  концов,  в  суматохе   про  вас  могут  просто  забыть. Это  в  районе.  В  полосе.   Городская  работа  -  отдельная  песня.  Вот   я  и  говорю…

-  Он кто?  - Серёжа  пихнул  в  бок  соседа  справа.
-  Камбоджа.   От  начала  и    по  семидесятый.   Почти  весь  срок  отбарабанил.  Лёгкие  пробиты.  Если  не  врут -   на   счету  больше  ста  трупов.
-   Больше  ста?  Врут.  Откуда  знаешь?
-   Подслушал   в  каптёрке…

Длинный  закашлялся,  вытер  рот  платком,  приблизил   его  к  глазам;    затем   аккуратно  свернув,  сунул  в  карман.
- Ладно.   Ремесло  чуть  позже.  Сначала  и  каждый  день  параллельно  - физподготовка.  Общая  и  спец:  ходьба,  низкое  переползание,  среднее  и  т.д.    Маскировка,  карты  отдельно.  Сержант!  Начинайте.  -  И  махнул  кому-то  поверх  голов.   Вышел   здоровенный  солдат  с  тремя  нашивками  на  погонах,   идиотски  улыбнулся   и  поправил  круглые   как  у  Грибоедова  очки. 

-  Кузнецов,  -   прошептал  Серёжа.  -  Тот  самый…

Кейшс  всё  же  не  повесился.  То  есть,  повесился,  но  «не  до  конца».   Из   петли  его  вынули   молодые.   Кейшс  трясся,  исходил  пеной,  пришлось   вызвать  начальство.  Начальство  отправило  Кейшса  в  госпиталь,  устроило  допрос.  На  допросе  никто  ничего  не  сказал.   Серёжа  тоже   ничего  не  сказал.  И  спустя  двадцать  лет  он  не  смог  ответить  себе:  почему он  тогда  ничего  не  сказал.  Может  быть  потому,  что  Кейшс  остался  жив, а  скорее  потому,  что  вопросы  чести  -  совершенно  по-особенному  понимаются  в  19  лет.  И  только  спустя   уже  совсем  много  времени,    приходит  настоящее  понимание  всего.  Всего.   «Если  бы  молодость  знала,  если  бы  старость  могла»…
Прыщавый  испугался   и   вроде  бы    затих,  но  вдруг:
-  Пайку  будешь  носить  мне  ты,  -  повертев  пальцем,  ткнул  его в  Серёжу.  – Ты.
Из  занавешенного  угла  одобрительно  загудели: - «Так  их,  бля.  Мочи,  Боцман!  Оборзели  тут»…
Каждое  утро  шеренга  молодых  возвращалась  из  столовой.  В  колонне  по  двое,  в  середине,   плыл  алюминиевый  чайник,  в  руках   несли  куски  хлеба  с  сахаром  и маслом:   пайки.  Серёжа  шел  налегке.  Руки  пустые.  Все  шли  молча,  ждали,  что  будет.   Прыщавый  с  порога  уставился  в  пустые  Серёжины  руки.
- Ты  что,  сука,  А?
-  Боцман!  Объясни  ему  там.  -  В  углу  ещё  храпели,  но,  кто-то  уже  проснулся. 
Вышли  наружу,  свернули  за  угол.    Прыщавый  не  стал  бить рукой,   пихнул  Серёжу  в  грудь,  свалил на  асфальт,  сделав  хулиганскую   подножку.  Резко  и  неожиданно.  Потом   стал   расстёгивать  ширинку.

-  Ну,  побежали,  -   Кузнецов   свёл  кулаки,  хрустнул  костяшками.  –  Вперёд,    ббойцы…
Шпарило  солнце,  тянулись-подскакивали  пейзажи.  Через  километр  заныла   ступня.  Портянки,  мать  их…   Рядом  бухал  сапогами    крупный,  смуглый    солдат:    тёмная   стриженная  голова,  седые  виски.   Солдат  дышал  тяжело,   с  хрипом  и  бульканьем.   Старый  какой-то  -  подумал  Серёжа,  -    наверное,  после  института.  -   Тёмноголовый  заплёлся  ногами  и   упал.   Стоял  на  четвереньках,  кашлял  в  землю.  Сплёвывал   на  траву. 
-  Встать!  -   Кузнецов   пнул  сапогом  солдата,  потащил  его  за  шиворот.
-  Не  могу,  -  солдат    сгорбился,  смотрел  умоляюще,  с  лица  тёк  пот.
Кузнецов   рванул   его  на  себя,  приблизил   вплотную  к  очкам,  оскалил  зубы.
-  Седой,  что  ли,  а?   Ты,   седой,  я   е(b)ал   твои  седины.  Понял?  Нет, ты  понял?! -  Отпихнул,  поправил  очки, одёрнул  ремень.  -  Шагом  марш.  -  Все  перешли  на  шаг,  закашляли.    Кузнецов  махнул  рукой   -   На  исходную  всем.     К  снарядам.   
Выстроились  у  воротцев.
-  Это  для  кого?  -  Серёжа  повернулся  к  соседу,  - для  собак?
-  Для  собак  и  солдат.  -  Сосед   грустно  улыбнулся,  прикрыл  глаза,  шумно  втянул  воздух,  -  Мама, я  солдаааат…
Поползли  под  воротцами,  Кузнецов   пихал  зазевавшихся,    сапогом  прижимал  головы.
-  Этот  замучает.  -  Серёжа   оборачивался   на  соседа,    выплёвывал  куски  земли  с  травой.
-   Как  Полпот  Компучию,  - сосед    тоже  сплёвывал,   упрямо  бормотал  сквозь зубы,  -  мама,  я  солдат….
Выстроились  перед  инструктором. 
-  Второе,  а  в  общем…  самое  главное.  -  Длинный  по-прежнему  стоял  отвернувшись  вбок.  Что  он  всё  отворачивается?   Серёжа   ворочал  ступнёй  в  сапоге,  пытался  хоть  как-то   расправить   портянку.  В  шеренге  тихо  переговаривались.  -   Вам  придётся  стрелять  в  людей.   Во  врагов,  бандитов,  диверсантов,  но…  в  людей.   
Длинный   повернулся  и  Серёжа  увидел  его  глаза.     Все  увидели  его  глаза.  И  замолчали. 

Первые  капли   мочи   зашлёпали  по     Серёжиному  ремню,   перетекли   на  грудь,   сползли   на  погоны.   Прыщавый   свесил   морду:
-  Нравится?
-  Конечно.   -  Серёжа  смотрел  прыщавому  в  лицо,  - конечно.   -  Прыщавый    ухмыльнулся,  сузил  зрачки.
-  Так  вот  я  и буду  ссать  на  тебя  каждый  день,  пока  службу  не  поймёшь.  Я  вас  всех   салаг  обоссу.  По очереди.   По  одиночке.   Вам  же  слабо   объединиться,  бзделогоны  сраные,    а?   Слабо?
-   А  знаешь,  что  сказал  длинный?  -   улыбнулся  Серёжа.
-   Какой   ещё  длинный,  - нахмурился  прыщавый.
-   Самый  длинный.   Он  сказал…  -  Серёжа   махнул  ладонью,  прыщавый   сунулся   ближе,  -  он  сказал…

«Резкий    хват  за  уши  и  на  себя!  Голову  вниз,  подбородок   прижат  к  груди.  Его  челюсть  об  твой  лоб,  а  потом  в  печень,  если  ты  один  на  один».   Так  учил   десятилетнего  Серёжу  Сева  Пятницкий,  по  кличке  Пята.    Лучший  друг  Серёжи.  Старший  друг.  Дерзкий.  Бесстрашный.

От  удара  прыщавый   сел  на  копчик,   схватился  за  подбородок,  замотал  башкой.  Серёжа   уже  стоял  на  ногах.  Пощупал  лоб  -  царапина.  Ничего. 
-  Встань.   
Прыщавый   раскладывался  медленно,  по  частям.  Встал  шатаясь.    Голова  опущена,  руки  вниз.  Чуть  подскок  и   резко,  без  замаха,   левой  рукой   в    печень.   Со  всей  силы   под  правое  ребро.   За Кейшса.   За  ребят.   И  всё  же  не  попал.  Кулак  улетел  чуть  дальше  и  ниже:  в  правую  почку.  Раздался крик  полный  муки. Так  кричат  женщины.   Скрюченный,    лёжа  на    боку  с  открытым  ртом,  Прыщавый   дёргал  головой.     Щека  на  асфальте,  глаза  бессмысленные.   Медленно  перекатился  на другой  бок.  Завёл   белки,  шевельнул    синими   губами:
-  Что?
Серёжа  не  торопясь  достал  сигарету,  чиркнул  спичкой,  глубоко  затянулся.     Луч   солнца    щекотнул   ухо,  переполз  на  щёку.   Воробьи  кричали  весело,  по-летнему.   
-  Он  сказал…  что настоящий  снайпер  всегда  одиночка.  -  Притушил   сигарету,  развернулся    и  пошёл  к  двери.   К  той,  откуда  вышел.