Счастье в ладошке...

 
                МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ
               
         На работу Наталья всегда шла с удовольствием, домой же тянул её лишь Андрейка. И, глядя на неё в таких разных местах, нельзя было сказать, что перед тобой один и тот же человек:   на работе – легкая, звонкая и раскрепощенная, дома – настороженная и сжатая почти в комок: как бы не то сказать, как бы не так ступить. О том, что свекровь чем-то недовольна, узнавала только по её плотно сжатым губам.
         В последнее время причиной упреков мужа и недовольства свекрови были книги, которые приносил Наташе Горин и чтение которых не поощрялось, ибо отвлекало от забот о просторном доме и о муже.
        А Горин, сам  не зная зачем, а просто потому, что  ему интересно было разговаривать   чаще с Наташей, подбирал и приносил ей  горячие  и жгучие романы о любви и сборники стихов тоже о любви.
      Нет, он  хорошо знал,  для чего и с какой целью всё это делает. Он хорошо знал!
      О прочитанном и о впечатлениях не навязчиво просил отзываться, выискивая в её затуманенных глазах искры  развивающейся в книгах любви. Расчет был точным и действенным!
     Тонко и  своеобразно чувствуя жизнь, Наташа боялась высказывать своё истинное мнение, особенно перед Гориным: она видела, она знала наверняка, что он следит за каждым её взглядом и движением.  Это её волновало и заставляло замыкаться  надолго. А когда и начинала разговор, то с десятками скидок и предисловий, что это, мол, ей только кажется. И никогда не высказалась бы до конца, если бы Горин не понукал:
     -  Ну, Натали, говори, говори!  Ты сейчас произносишь удивительные  вещи!
          Разойдясь, Наташа уже спорила с ребятами с жаром и не подозреваемым в ней темпераментом, с искренней убеждённостью в своей правоте. В таких случаях  переубедить её простым возражением было  просто невозможно .
     - В школе не понимала и сейчас не понимаю, почему  Анна Каренина – выразительница протеста против своего общества? А, по-моему, она обыкновенная скучающая барыня...
     Кто-то из ребят хмыкнул и тут же замолчал, ибо Наташа, взглянув в ту сторону, убежденно  говорила дальше:
      - Ну, хорошо, ну, любит... А прочему  она  детей не любила?  - уже возмущалась Наташа, глядя Виталию прямо в глаза. Почему Виталию, она и сама не знала. – Женщина обязана хранить в доме тепло и огонек, обязана выкормить и вырастить своё дитя.  А еще воспитывать!  Какое воспитание, такое и будущее поколение  вырастет.
     - Ты очень глубоко, Наташа. Отпусти маленько поводья.
     - Ты, Виталик, считаешь, что поиграться с ребенком  - это любовь, а то,  что сиротами их  оставить – это мужество?
      - Пойми, Наташка!  Времена другие были...
      - Так что, - уже не унималась Наташа, - Анна в знак протеста влюбилась и в знак протеста под поезд бросилась? А что это за любовь, если любимых не бережешь от горя?
     - Нет, ты что-то не так понимаешь! Анна Каренина – возвышенная натура, богобоязненная. Наконец,  воспитанная  и умна.
     - Я всё понимаю. – Наташа гордо сверкнула серо-зелеными глазами. – И даже понимаю, что если бы  не Толстой о ней писал, а вы бы увидели её здесь, среди нас, то никому из  вас не пришло бы в голову восхищаться  ею. Возмущались бы, мол, баба из-за любви  к чужому мужику себя погубила и ребенка оставила сиротой. Что,  не так?  Идеалом должны быть другие женщины?
     - Какие же?  - вскинул  чуть надломленную бровь Горин.
      И Наташа, услышав его голос, стушевалась.
    - Ну-у-у,  в каждой мечте есть сторона, которая лучше действительности;  в действительности же есть сторона лучше мечты. Полным идеалом было бы соединение того и другого...
     - Браво, Натали! – опять услышала возбужденный и в то же время нежный голос Горина. – Ты очень верно  и глубоко мыслишь.
       Наташа чувствовала, что только сейчас она еще больше  влюбила в себя этих замечательных ребят,  среди которых выделялся Вадим Горин.
      Такие споры иногда затягивались у них на дни и недели  в  промежутки оторванного от  сидячей и внимательной  работы времени, и они друг другу приносили то устные, то документальные доказательства,  пока  кто-то не сдавался. 
         Наташа сдаваться не собиралась и  в последних  уже не числилась.

                ДАЛЕКО ОТ ДОМА               
               
       Уходило в историю время, блистали события, грандиозные по замыслу; зияли провалы  и ошибки, но люди уже ничему не удивлялись.
      В этом году лето выдалось на редкость теплым, даже жарким. И единственным спасением от духоты  была не слишком глубокая, зато чистая река Каменка.  Её крутые каменистые берега с громадными седыми валунами, чернеющими из-под воды, словно спины купающихся бегемотов, переходили в низменность с зелёными лугами  и  ухоженными огородами.
      Летом здесь все: и стар, и млад. Всех видно, как на ладони. Ничего не укрывалось от зорких глаз скучающих кумушек маленького провинциального городка. Да и не только о них!  Здесь были и другие люди.
       В этот воскресный день Горин пришел на речку поздновато. И песчаный пляж, и каменные, разогретые солнцем печки-валуны уже хорошо прожарили отдыхающих.
       Оглянулся. Ребят не было: видно, укатили на лодках. Они часто так делали, с радостью и восторгом уплывая к более тихим и уютным местам.
      Разделся, нырнул в воду и затем широкими взмахами рук, загребая воду, поплыл вниз по реке. Перевернулся на спину и, расслабившись, отдал себя освежающей прохладе и быстрому течению воды. Уставшее за неделю тело чувствовало наслаждение.
     Синее, разогретое ярким солнцем небо с высокими молочными облаками ласкало его лицо и грудь, покрытую маленькими завитками темных волос.
      Плыл долго, пока не почувствовал, что слишком далеко придется возвращаться назад. А когда вернулся, снова  проверил  взглядом весь берег: он искал Наташу, но не находил.  Злился, перебирая женские фигуры.
     «Нет, не то!..  Только Наташе есть что показать на этом многолюдном пляже...»
     И вдруг увидел Максима . Он сидел в кругу мужчин, играющих в карты, и звонкими возгласами крыл одну карту другой.
     «Значит, и Наташа должна быть здесь, - тепло подумал Горин, продолжая обследовать местность. - Увидеть её хотя бы издали... И подходить к ней не буду! Лишь бы увидеть...»
       И увидел...  С сынишкой она сидела чуть вдали от отдыхающих и, склонившись к нему, что-то говорила, поглаживая его кудрявую головку.
      Потом они игрались. Малыш лежал на спине, а она нежно поглаживала его  тельце: то делала пальцами быстрые движения, чтобы рассмешить его, и он хохотал на всю Ивановскую, то касалась губами  пухлых щек, а то забирала в рот его маленькие пальчики.
      Солнце поднималось всё выше и выше и изрядно припекало. Горин видел, как она взяла  две небольшие палки, наверное, принесенные с собой, и начала втыкать их в землю. Понял: Наташа для сына сооружает тент. Земля была пересохшей и ничего не получалось. Посмотрела в сторону мужа, ожидая помощи. Тот  увидел  старание жены, но, по-прежнему, в его руках мелькали карты. Переждала.  Подошла к нему, что-то сказала. Максим на секунды поднял голову и снова занялся своим карточным делом.
      Наблюдая за Наташей, Горин порывался помочь ей: в нём закипало раздражение против сидевшего рядом и такого невнимательного к жене мужа.
      Через некоторое время маленький тент руками Наташи был сооружен. Андрейка уже спал.  Наташа поднялась во весь рост, стоя спиной к Горину и, не подозревая, что каждое её движение ловится чьим-то взглядом,  подняла руки, собираясь распустить волосы,   завернутые в узел и слегка влажные на затылке.
       Горин залюбовался плавными линиями девичьего, совершено не испорченного родами бархатисто-смуглого тела. Тряхнула головой – и волна золота, сверкающего в лучах солнца, всколыхнулась и  разлилась по её спине.
       Сердце забилось в томительном восторге.  Захлебнувшись  волнением, хотел  тут же её позвать. Передумал. И всё же через несколько секунд тихо окликнул:
      - Наташа!  Наташка!
      Осмотревшись по сторонам и пока не понимая, кто же на пляже её позвал (муж был рядом), Наташа  вдруг увидела поднятую  в приветствии руку Горина. Ей почему-то стало стыдно, что он видит её раздетую, в обтягивающем ярко-зеленом купальнике (и здесь она подбирала его цвет под свои глаза). Захотелось тут же прикрыться, спрятаться за спины отдыхающих.
      - Наташка. Я так рад! – чуть слышно прошептал  он, приблизившись к ней совсем близко. Максима, занятого азартной игрой в карты, это не волновало.
       Наташа поняла, что Горин здесь ради неё.
       Снова кольнуло сердце, и сладкая волна разлилась по её телу:  Максим таких слов  никогда ей не говорил.
      Стояла, медлила, а потом, наклонив голову, молча побрела  по берегу вдоль  красивой реки,  оглядываясь  на то место, где спал сынишка.
      Горин думал, что для бесхитростной и чувствительной  Наташи властный  и гордый Гаврилов был жестковат, а, может, и того хуже, а ей нужна  была ласка  и забота.  Он сам был сторонником мужской власти, но как держал свою жену  Максим, сковывая её по рукам и ногам, постоянно одёргивая и покрикивая, боясь, как бы лаской не испортить её, казалось чрезмерным.
       Немного изучив её, Вадим видел, что  Наташа – человек крайностей: все чувства существовали в ней и измерялись только большими дозами,  и её неприятности, с которыми другая  смогла бы справиться, вырастали в трагедию.
        Глядя на Наташу, Горин нервничал и думал : «Бедная девочка! Как же трудно тебе!»
        А когда на улице встречал её с мужем, возникало желание подойти и сказать Максиму что-то обидное, а, может, даже встряхнуть  его по-мужски.
       Высокий и холёный,  с гордо  поднятой головой, он всегда шел впереди, а она, Наташа, достойная самой счастливой жизни, -  чуть сзади. Смотреть  было неприятно, и это замечал в городе не только он, Горин.