Олег Воронин Солженицын в дневниках Л. Чуковской

   
Скоро 12 декабря – день памяти Александра Солженицына. Вот что я написал о нем год назад.

    «Суров этот мир, как зимой Москва, когда она вьюгой продута...» – эти строки Евтушенко поневоле вспоминались, когда, пробежав последнюю сотню метров от метро, вы попадали в тепло и свет Центрального Дома художников. 11-я Московская книжная ярмарка интеллектуальной литературы «Нон фикшн-2009», как ни странно, встретила «сибирской темой». Огромный плакат «Spirit of Sibiria» («Дух Сибири») доминировал в фойе первого этажа. Но увы! Это не тема выставки, с плаката ваш взгляд поражала... огромная бутылка нового сорта водки. Видимо, маркетологи использовали старую поговорку: «В Сибири 100 граммов – не водка, 100 километров – не расстояние и 10 градусов не мороз».

    Да. «…мороза по всей России…мороза…». Прошедший год с  полным основанием может быть назван годом Солженицына. Александр Исаевич умер, практически накануне 90-летия. И смерть его, и прошедший 12 декабря день памяти вызвали такую волну ненависти, прежде всего в виртуальном пространстве, что поневоле вслед за ультралиберальным комментатором «Эха Москвы» хотелось заорать: «Да дайте же человека похоронить, сволочи!». Но одновременно вышло второе издание книги Людмилы Сараскиной – «самая полная и точная из существующих в мире биографий» (по оценке вдовы и главного душеприказчика творческого наследия А.С. Натальи Дмитриевны Солженицыной), на «Нон фикшн-2009» прошла презентация книги Андрея Немзера «Красное колесо: опыт прочтения». Московский «Мемориал» и издательство «Время» провели презентацию новых переводов «Архипелага» на шведский, португальский и тамильский, а также представили новое издание фрагментов дневников Лидии Корнеевны Чуковской, куда впервые включены воспоминания об Александре Исаевиче и А.Д. Сахарове.  Всеобщее почтительное внимание привлекала высокая седая женщина с королевской осанкой, даже не верилось, что перед нами легендарная хранительница материалов для будущего «Архипелага ГУЛАГ», а затем издатель полной «Чукоккалы» и всех дневников своей матери и деда. Да, это сама Елена Цезаревна, улыбаясь, проводила автограф-сессию.

    Листая дневники Лидии Чуковской 70–80-х годов прошлого века, убеждаешься, что абсолютно прав Анатолий Найман, литературный секретарь Ахматовой: «Благородство – определяющее качество Лидии Чуковской, благородство руководит ею... во всей её жизни. Оно сопровождается обаянием чистоты, верности, душевной твёрдости, преданности искусству». Кстати, Елена Цезаревна в ответ на замечание, что я не согласен с оценкой в дневниках Лидии Корнеевны творчества Леонида Мартынова, коротко сказала: «Да, она его не любила... – и добавила: – Впрочем, каждый может ошибаться...».

    Нынешние и будущие историки всех трёх волн русской эмиграции и тесно с ними связанного правозащитного и диссидентского движения должны помнить, что в «рассеянии» все споры и дискуссии велись не только между идеями и концепциями, но и между неординарными, порой амбициозными личностями, отсюда нападки, бранные эпитеты, даже оскорбления, но которые даже и сейчас не должны восприниматься как «свары на коммунальной кухне», ведь «большое видится на расстоянии».

    Лидия Корнеевна была выше этого, но всё-таки «герценовская непримиримость» была и ей свойственна. Вот что она пишет в очень тяжёлом для правозащитников 1982-м: «Думала о Сахарове и Солженицыне. Очень странные у нас представители нации. Сахаров объявляет себя западником. Между тем по характеру он – Иванушка Дурачок... одно благородство, одни несчастья и абсолютная неспособность чего-нибудь добиться при изумительной правоте... Солженицын наш славянофил. Между тем он с головы до ног – немец, Штольц среди Обломовых – работа, цель, расчёт – во всём этом ничего русского. А... всё его славянофильство – любовь художника к своему художническому материалу, т.е. к языку...». О Войновиче и его «Москве – 2024»: «...он не согласен с религиозными и политическими воззрениями <Солженицына.>, я тоже. Вот с идеями-то и надо спорить, а не оглашать на весь мир некий пасквиль...». Об идейных противниках (Копелеве, Синявском и других хулителях Солженицына): «...Копелев постоянно укоряет меня в фанатизме. Может быть. Но ...меня фанатизм довёл до хранения «Реквиема»..., до крова Солженицыну, до защиты «Архипелага». У меня фанатизм любви к литературе и отстранению от пошлости. Я ненавижу Синявского, но я же не говорю, что его надо убить или выгнать из Сорбонны... я только отказалась работать в «Континенте» и тем более в «Синтаксисе»... Копелев кричал об Александре Исаевиче: «...я бы мог его застрелить...». Я застрелить Синявского не хотела бы. Пусть живёт, но без меня...». И как созвучна нынешнему состоянию русской литературы её мысль: «Каждый писатель – фанатик своей мысли, своего труда, а если нет – он не писатель, а «плюрализм» и «толерантность» ни к чему не ведут, они лишь основа, способ, обязательное условие, а не цель».

   Вспоминается, как несколько лет назад в Иркутске вдова Синявского и нынешняя издательница «Синтаксиса» г-жа Розанова отнюдь не толерантно объявила «гламурного фашистика» Лимонова и его т.н. «партию» «надеждой России». Воистину – скажи, кто твой друг...

   Впрочем, и Солженицыну в дневниках Лидии Корнеевны достаётся очень сильно, несмотря на то, что она его по-настоящему любит и как писателя, и как человека. Рефрен: «А.И. вернул мне Митину могилу» (о выдающемся физике Матвее Бронштейне – муже Л. Чуковской, расстрелянном в 37-м за то, что усомнился в русском приоритете на изобретение радио. – Авт.). Но в записи 1979 года: «Ал. Ис. скучен, как-то совсем неудачен... «Красное колесо» уж, наверное, окажется произведением пёстрым; вершина Солженицына – «Архипелаг»... он не беллетрист, он прозаик... ...<Солженицын> объявил... лучшими здешних писателей – «деревенщиков»... ему и Распутин нравится – здесь я ему показала бы свои выписки чудовищной распутинской безграмотности, фальши... а там кто ему покажет? Там возле него интеллигентных литераторов нет». Главный её вывод совпадает с рефреном «Наших плюралистов» у Солженицына: «Окружение же всегда ничтожно у всех знаменитых людей». А Вручение «Солженицынской премии» Валентину Распутину – это как раз и есть толерантность без кавычек.
   
   Поразительно, как точны суждения Лидии Корнеевны в 80-х гг. прошлого века света, естественно не увидевшие, и как совпадают они с мнениями самых выдающихся представителей американского интеллектуального истеблищмента. Знаменитый американский историк Артур Шлезингер-младший – близкий друг и сотрудник  Джона Кеннеди пишет в «Вашингтон пост» годом ранее в статье «Вызов Солженицына»: «…Андрей Сахаров представляет демократическую веру в разум и свободу…, Александр Солженицын…совсем иное, <он > представляет  веру, почти средневековую по ее характеру и силе (о Гарвардской речи Солженицына в июне 1978-го). Мало кто из ныне живущих заслужил столь же безусловное право становиться в позу пророка. Солженицын – это человек образцового благородства и…отваги. Писатель могучего таланта…труды которого следует изучать, он является человеком…пропустившим через свое сердце страдания своих соотечественников и от имени…народа и российской истории блестяще осудившим чудовищную систему. Когда говорит Солженицын, мир обязан слушать. Однако мир должен слушать его с осторожностью, осознавая, что нет непогрешимых пророков и что пророчества тесно переплетены с фантазией…». 
   
    При чтении дневников Лидии Чуковской возникает, как сказал один поэт, «ощущение трёх временных потоков, самостоятельно, но и во взаимодействии включавших в себя каждую протекающую минуту». Так и у автора этого очерка. Иркутск, 1990 г. Ныне покойный замечательный сибирский издатель Геннадий Сапронов и Юрий Багаев собирают второй выпуск сибирского альманаха «Голос». Первый имел успех среди читающих, получил хорошую рецензию в «Литературной газете», во втором планируется поместить письмо Солженицына президенту США – 1982 года. Именно о нём запись в дневнике Лидии Чуковской: «...письмо А.И. восхитительно…, уже одно то, что слышишь неиспорченный русский язык...». Но нужно согласие автора, и с поручением редакторов захожу на задворки тогдашнего кинотеатра «Россия» в редакцию «Нового мира». Бородатый Вадим Борисов принимает приветливо, но сообщает, что Александр Исаевич «не хочет, чтобы его публицистика появилась на Родине раньше «Архипелага», а на мой вопрос, когда это будет, вздыхая, говорит: «Надеемся, скоро». Увы! Больше с Вадимом Михайловичем встретиться и поговорить не удалось, а после того как г-жа Роднянская «зарубила» мой очерк о Н. В. Устрялове, сотрудничество с «Новым миром», который мне был дорог не как «журнал Твардовского», а как место недолгой работы Л.К., не состоялось.
   
 Возвращаясь с ярмарки, открываю толстенький томик Дневников и как главную удачу собирателя автографов перечитываю её посвящение: «Олегу Воронину – напоминание о времени и судьбах, которые и Вам памятны. Елена Чуковская, декабрь 2009, Москва».