Не сказка о детстве фрагмент 4

              Каждое лето, кроме «лета проклятия» мы ездили в Валентиновку. Я искала клады, перекопав весь участок. Вырыла себе яму больше своего роста и отсиживалась в ней, когда дома было неспокойно, то есть почти каждый день, зачитываясь книжкой Бенгта Даниэльсона про Соломоновы Острова. Кое-что мне по наивности было непонятно, например, что за болезни подхватывал от туземок художник, который их рисовал и не только. Но все равно было интересно. Однажды Вика с грохотом и  визгом свалилась в мою яму как слон в ловушку.
                Но была еще и другая яма, о которой даже сейчас страшно вспомнить. Дело в том, что на даче, естественно, имелся туалет типа сортира. Под будкой был вырыт котлован, в ширину превосходящий будку. И вот однажды моя сестра заперла  меня снаружи и начала раскачивать туалет. Будка шаталась, скрипела и, казалось, вот-вот развалится. Я знала, что подо мной – бездна дерьма. Выпустила она меня нескоро, по-моему, когда я начала выть.
              Там же, в районе сортира, мы как-то раз играли в киллеров. Вика была киллером, а я делала заказ на убийство матери. Сестра заломила сорок тысяч, не помню, в какой валюте, и выражение лица у нее было совершенно киллерское :»мол, ты что, я в рекламе не нуждаюсь, а расценочки знать пора, не маленькая уже».
             Свои кровожадные желания сестра осуществляла, уродуя кукол. Выходя под утро в туалет, я на что-то наступала, раздавался мерзкий хруст. Это были очередные глаза очередной куклы. Вика снова вырвала их и бросила на пол, чтобы их растоптали.
                А я все рыла и рыла яму, теперь там появился подземный ход куда-то вбок. Я делала подкоп, в глубине души, видимо, надеясь дорыться до до новой жизни и обрушить за собой коридор, чтобы не догнали.
                А Вика тоже занималась своим делом. Присев где-нибудь, где что-то особенно хорошо росло, она начинала подрывать корни. Делала она это терпеливо, настойчиво и, похоже, вкладывала душу, или как там это у таких называется. Там, где она повозилась, оставалась пустыня.
                Летом я сидела в яме, а зимой вместо  школы садилась на трамвай и ехала до конечной без билета. ( В дестве и юности я была просто профессиональным "зайцем", контры, как звала их Светка-бандитка, практически не попадались, один раз только подошла женщина с удостоверением, но я совершенно искренне удивилась, мол, такая милая и красивая, а надо же, контролер).
      Мне очень не хотелось идти в школу, где я была изгоем и посмешищем. О моих прогулах никто так никогда и не узнал. И я знала, что это сойдет мне с рук. Я была девочкой интеллигентного вида, училась иногда на пятерки, остальное время болела.
       Я отвечала на сложные вопросы учителя, например, был такой рассказ «Русский характер». Там, по сюжету, парень воевал, горел в танке, обгорел и стал уродом, как он считал. Он был уверен, что невеста, или жена, не помню уже, не захочет его видеть таким. А он был нужен ей любым. Прочитав все это вслух, учитель стал опрашивать всех : так какой он, русский характер?
        Наши блеяли что-то вроде «смелый, храбрый». Я подняла руку и сказала :» верный». Получила пятерку и несколько ненавидящих взглядов.
         Имея такую репутацию, я прогуливала недели и месяцы абсолютно безнаказанно.
         Вот так я в дождливый ( опечаталась –«дрожливый», может, так и надо было оставить) ноябрьский день оказалась перед кирпичным зданием детской поликлиники, куда меня водили в абсолютно дошкольном возрасте, в том районе, откуда мы уехали. Когда мне снился страшный сон про раздел квартиры, когда меня отдали матери, а сестру спасли от матери сразу же, когда меня в первый раз предали, а ее –не предали.
           Здание было трехэтажным, кирпичным , светились окна, я не имела к этому празднику жизни никакого отношения, стояла в кустах, созерцая темно-красные от сырости кирпичи ( мерзни, мерзни, волчий хвост) и вдруг вспомнила теплый летний день, когда дедушка играл в огороде гантельками, бабушка загорала на матрасе, а мать повела меня в кино на фильм «Друг» , где главный герой, отпетый пьяница, случайно обзавелся говорящим псом, который мешал ему пить. Этого несчастного зверя он отдал на живодерню, а когда вернулся и нашел погрызенный собакой мячик, сел в своем пустом дому и заплакал, и пошла песня:

        «…Холодно, холодно, холодно,
Не замерзнуть бы, отворите,
Пологом, ласковым пологом
Даль морозную затяните
Молодость, молодость, молодость
Мне верните, не губите,
Холодно, холодно…

А когда наконец мне на стук
Дверь открыли в тяжелом раздумье,
Собрались все родные вокруг,
И пришел самый преданный друг
И в кольце его солнечных рук
Понял вдруг, что я умер…»

Я вздрогнула , когда струйка дождя полилась за мой воротник, за ней – следующая…Натянув ворот на голову и сунув руки в карманы, я поплелась к остановке. Вот тогда я впервые сформулировала относительно себя одно слово- «одиночество».
  Ведь одиночество – это именно дождь, который льется за воротник, а ты не можешь никому рассказать об этом, ведь ты должен сидеть в теплом и светлом классе школы и получать пятерки. И жвачки в волосы. А  мокнуть под дождем , добровольно, зная что так для тебя лучше, ты не имеешь никакого права. Твое одиночество украдено. Ты не имеешь права быть здесь.
       "Девочка должна учиться"! И одноклассники, которые не садятся с тобой за одну парту, будут поливать тебя водой, и высмаркиваться на страницы твоей книги или тетрадки.
       А ты должна гордо сносить все насмешки и приносить домой отличные оценки, быстро и блестяще делать уроки под вопли кровных родственников и идти во двор выгуливать на воздухе лишенную разума, но очень агрессивную сестру…Неудивительно, что моим любимым произведением был рассказ Джека Лондона "Отступник". Главный герой просто плюнул на все свои обязанности, и живите там без меня как хотите!