31. О родне и о себе. Преступление и наказание

     Преступление и наказание

     Когда мы работали с братом Петром гребцами, на участок вверх поднимались за баржами грузовых пароходов. Деревянные баржи у нас вызывали определённый страх, может быть даже ужас. Борта таких барж возвышались над поверхностью воды метра на три, я об этом уже упоминал. Так вот, часто из-за поломанных бортов они казались нам какими-то крепостями. Стены этих крепостей, часто изуродованных при столкновениях судов, зияли бойницами, с торчащими из бортов дрючками, болтами и скобами.

     В общем, это очень походило на огромную крепость, скользящую по глади реки вдоль берегов, заросших лесом. Поэтому особую радость нам приносило какое-нибудь ЧП (чрезвычайное происшествие) на реке. Часто в июне-июле воды в Иртыше делалось настолько мало, что баржи на перекатах беспрерывно садились на мель. Осадка, максимальное погружение железной баржи, составляла чуть больше метра, деревянной — более полутора метра.

     В средине лета плавали обычно только железные баржи, а деревянные только пустыми — без груза. Осадка грузового парохода метр с небольшим. Часто пароход первым находил мель и тыкался своим носом и днищем в песчаные дюны дна.

     Не было выше блаженства для нас с Петром, чем наблюдать какое-либо речное ЧП. Когда пароход втыкался носом в песок, то баржи, продолжая движение по инерции, подплывали к пароходу сзади или сбоку, и начинали с грохотом крошить борта парохода и свои носы. Обычно столкновение происходило на исходе скорости, когда скорость баржи чуть отличалась от скорости парохода. Столкновение баржи с пароходом — это представление, как в замедленной киносъёмке.

     Нос баржи въезжал в хвост или борт парохода медленно, по-деловому, круша пароход и себя. Брёвна, доски, железные кронштейны со скрипом и звоном отлетали с места соприкосновения до тех пор, пока баржи ни теряли скорость окончательно.

     Каждое такое столкновение подвергало моего отца и бакенщика опасности быть отданным под суд. Но мы знали — отец выкрутится. На сигнальной мачте всегда висело на 5 – 10 сантиметров меньше, чем была глубина фарватера.  Однажды во время аварии я чуть не лишился жизни.

     Мы зачалились за наш обстановочный пароход «Тельбес». Рядом, возле борта, была пришвартована железная шаланда с углем. Шаланда — небольшое судно без надстроек, для перевозки насыпных грузов.

     На одном из перекатов пароход наш ткнулся в песчаную отмель, хотел прорваться, дал полный вперёд, выгреб воду из-под днища и застрял. Его стало разворачивать и занесло на ещё более мелкое место.

     Нам с Петром хотелось увидеть всё своими глазами, и мы бегали то на пароход, то на шаланду. В конце надстроек расстояние между бортами было около метра. Мы заходили по боковому бревну, вдоль надстроек, поближе к огромному колесу парохода, и перепрыгивали, там было поближе, сантиметров семьдесят. В это время пароход отрабатывал задний ход, то есть выгребал воду сзади и выбрасывал её в сторону носа.

     Я, глядя в пройму между бортами, продвигался поближе к колесу, и когда посчитал, что пора прыгать, напрягся, отпустил руки и резко распрямил колени.

     Но что это? Фуфайка моя спинным хлястиком зацепилась за что-то сзади, и я завис над пропастью. Я сделал изгиб телом, чтобы, опираясь на хлястик, возвратится назад к борту, но хлястик оборвался. И я носком одной ноги ещё раз отпихнулся от парохода и стал падать. Еле-еле другой ногой я достал до борта шаланды, и тут же развернулся и прыгнул назад.

     И вот тут я увидел, что поручень, за который я держался, оторван с одного края, и я, заходя,  сам завёл этот прут за хлястик своей фуфайки.

     Если бы я сорвался с борта,  меня сразу бы убило колесом и раздавило о песок. Пароход давал задний ход.

     Я схватил Петра, посадил рядом с собой около наших рейсовых шмоток и сказал, чтобы он никуда от меня не отходил до конца рейса. Тот сильно удивился, вытаращил на меня свои синие глаза, но покорился, сидел всё время рядом. А я с того момента не стал радоваться разным ЧП и авариям. Не радуйся чужой беде, своя  всегда впереди.


Карча

     Однажды в самом центре фарватера, на Нижне-Быстренском перекате, это от нашего постового домика в одном километре вверх по Иртышу, была обнаружена карча — огромное дерево со стволом и корнем более чем метровой толщины. Скорее всего, её притащило вместе с весенним ледоходом.

     Вмороженный в лёд ствол карчи по весне, в паводок, обычно выдёргивался из земли огромными полями льда, и волочился по реке до тех пор, пока не лопалась льдина и не освобождала комель. Затем пень ложился на землю, запахивался, и его начинало замывать песком. Комель — верхняя часть ствола, пытался как бы всплыть, но замирал, засыпанный песком градусов под сорок пять к горизонту.

     Самое опасное, когда упирается такая карча в дно идущего снизу парохода или баржи, и протыкает дно, как арбуз ножом.

     При достаточной прочности таких стволов, может быть распорото дно и сверху идущего судна.  Ствол карчи запросто его разрезает.

     Обнаруженную карчу по правилам необходимо выдернуть специальным краном, но после обследования намёткой определили, что толщина очень большая, и кран не возьмёт. Решили дёрнуть буксиром. Для этого пришёл обстановочный  пароход «Тельбес» — это средний буксирный пароход.

     Набросили петлю удавку на вершину карчи, получилось удачно — петля затянулась. Второй конец буксира зацепили за гак — крюк, за который цепляют баржи при буксировке. Сплыли вниз по течению, пароход колёсами молотит, а выдернуть карчу не может. Тогда решили взять карчу рывком. Подплыли задом к самой карче и — полный вперёд. Буксир натянулся и дзинь, оборвался у самой карчи. Сыграла струна и ударила в бортовые надстройки. Две стены пробил буксирный трос, прежде чем остановился среди перегородок. Хорошо, что там никого не было, а может, капитан предусмотрительно всех убрал. Буксир толщиной более трёх сантиметров оборвался, а карчу переломить или выдернуть не смог.

     Потом карчу стали взрывать. Бросили снаряд с четырьмя килограммами аммонала — не помогло, а может, не попали. Привезли целиком мешок, бросили с большим грузом, чтобы течением не уволокло. Рванули. Столб воды чуть не до облаков, и через несколько секунд всплыло два пятиметровых обрубка каждый толщиной больше метра. Тут уж мы с Петром цепляли эти  брёвна к лодке и волокли домой. После их распиливали и они шли на дрова. У нас и пила такая была, змея, больше полутора метров длинной — «стахановка».

     ***