Золотые руки

Я прохожу мимо маленького голубого с белыми наличниками дома на  зеленой лужайке и вспоминаю его хозяина.

Его звали Леша, так уважительно говорили о нем в деревне. Он умер уже несколько лет назад, это сын его поддерживает дом в порядке, как отец приучил. Молодой совсем, давно городской мужик живет с матерью и своей семьей в городе, здесь у них как бы дача. Смотрю я как Юра все выходные что-то делает то в гараже, то в сарае, который не уступает некоторым нашим жилым домам, и вспоминаю его отца.

Кажется, совсем недавно он сидел на лавочке около своего красивого как на картинке, домика, курил, что-то рассказывал. Это летом он дачник, а вообще он из местных, корень его здесь, могилы нескольких поколений на нашем кладбище, типичный деревенский мужик, хоть давным-давно живет в городе. Невысокий худой с вечной сигаретой во рту, лицо то-ли смуглое, то-ли вечно загорелое, иссеченное глубокими морщинами, и всегда смеющиеся глаза, небольшие голубые в выгоревших ресницах.

Он очень общительный, скучно целый день сидеть одному, мы часто разговариваем - и на колодец, и в магазин, и на электричку я мимо иду, от него обычно и узнаю деревенские новости. Это сейчас наш Леша сидит без дела, а когда-то проворней его никого в деревне не былро, все горело в руках. Их домок как игрушка стоит в деревне - крыша всегда во-время перекрыта, наличники резные старинные, но как новенькие, дом всегда словно только покрашен, не ждут пока краска облупится, 2-3 года прошло, железной щеткой почистили, снова покрасили, забор на бетонных столбах, штакетник прибивали по бечевке и тоже покрасили, у калитки лавочка,
перед усадьбой лужайка всегда выкошена и никаких свалок поблизости. Такой бы домик в рекламный буклет о России, залюбуешься, жаль только в нашей деревне не много таких, нетипичный.

Сам Леша уже десять лет, практически, без рук, теперь он не работает,а руководит сыном, которого приучил к труду с детства; у парня давно своя семья, живет в городе, но и в деревне управляется не хуже отца, который
сам все делал на совесть и сыну халтуры не прощал. Очень мне это всегда интересно, как это человек, хорошо пьющий, мягко говоря, умудряется передать свое умение детям. Один пустяк - умение это должно БЫТЬ, не случайно в народе говорят - талант не пропьешь, не без исключений, к сожалению...

Между нами две усадьбы и,когда я выхожу с сумкой и закрываю свою калитку, Леша видит меня в окно и спешит к своей лавке:
    - Что, Николавна, в магАзин?
    - Да, хлеба надо пойти взять, - так обычно начинается наш разговор.
    - Посиди, куда спешить, они ж без обеда - успеешь.
    - А Зина не приехала сегодня? - я спрашиваю про жену.
    - Завтра приедет, пенсию мою привезет.
Я знаю, это его день, если занимает, так и говорит: с пенсии отдам, после десятого и не забывает.
    - А бутылку брать будешь?
    - Нет, не буду, гостей не жду, чего зря стоять?
    - Может, мне возьмешь? Завтра отдам. Вчера последние 100 грамм выпил, обед всухую, сама понимаешь... - Я не очень понимаю, но бутылку обещаю принести. Как бы, кажется, он должен возненавидеть все на свете
бутылки до конца жизни, это из-за них он сидит сейчас беспомощный с обрубками вместо золотых когда-то рук...

Мы давно уже купили свой домик здесь, уже перестройка началась, кто-то ее проклинал, а люди работящие радовались - на себя работать можно, если, конечно, умеешь работать. Леша купил у совхоза заброшенный трактор, отремонтировал его и стал подрабатывать - кому дрова, кому навоз привезти, кому усадьбу вспахать, народ знает - сделает на совесть, за ним смотреть не надо. А расплачиваться у нас любят водочкой
, жидкой валютой, чаще самогонкой. Удобно - и за работу расплатился, и сам выпил за компанию. А что помощник твой домой на бровях приползет, да еще жена веником отходит, так это его проблемы, никто ж в него насильно не вливал.

Мы разговариваем, а я про себя вспоминаю, как это было. Почти уже лет 10 назад, Пасха была ранняя, снег быстро сходил, народ засуетился, стали навоз развозить от колхозной фермы, она давно брошенная стоит. Леша к весне на заводе отгулы припас, в деревню на несколько дней приехал, подработать; получал он на заводе хорошо, но, как известно, деньги лишние не бывают.

В тот день он несколько рейсов сделал, везде угостили, как положено.
Из последнего дома уходил, темно уже было и, как обычно ранней весной к ночи похолодало очень, мороз был. Жена в городе ночевала, никто не хватился, а утром, уже народ на электричку пошел, увидели - кто-то на льду лежит, с кладей свалился.

Долго наш Леша тогда в больнице провалялся, думали, не выкарабкается, нет, обошлось, только все пальцы на руках отморозил, пришлось ампутировать. Деревенские говорили тогда:
"Все, теперь Леша в рот не возьмет эту заразу, такая-то беда приключилась".
Плохо наши думали про него, мужик он всегда был ловкий, курить, правда, бросил сразу, в больнице еще, а стакан быстро приноровился двумя руками держать, мимо рта не проносил. Жена денег на водку не давала, приходилось рассчитывать только на пенсию и он умудрялся растянуть ее на весь месяц, для человека, хорошо пьющего, это почти подвиг, большая воля нужна. Надо, сказать, сам он никогда не жадничал и его в трудную минуту угощали, знали, за ним не пропадет.

В день пенсии он одевался по-городскому во все чистое, вешал сумку на согнутую руку и шел в магазин, шел медленно, чтобы все видели, он не хуже других, идет за своей бутылкой, на халяву не рассчитывает. С кем
поздоровается, с кем поговорит, свои изуродованные руки он не прячет, казалось даже гордится, как будто потерял их в неравной схватке с противником. И это правда, у наших мужиков серьезный противник и очень коварный. Рассказывал, что руки зажили быстро и хорошо, скоро болеть перестали, только пальцы, которых нет, ноют на морозе, напоминают, как было дело...