Противостояние. Часть 1. Глава 5

Ох, как болела голова!

Я застонала и перевернулась на бок, чувствуя, как меня трясет. Трясет  все сильнее и сильнее! В голове гудело, било отбойным молотком, стучало литаврами, разнося звуки бойни по всему горевшему ознобом телу.
 
- Олеся Станиславовна!

Откуда – то издалека прозвучало мое имя и разлепив глаза, я увидела яркий свет прожекторов нашего офиса.

- Олеся Станиславовна, вы меня слышите?

Надо мной склонился Жан Лодзинский, чуть поодаль стоял Иван Иванович.

- Кажется, на меня напали. – прохрипела я, - И обокрали.

- Вас поднять? – учтиво произнес директор.

- Я попробую сама.

- Стойте, если у вас есть серьезные повреждения, то лучше лежать. – предупредил Номер Один, - Мы с господином Лодзинским взяли на себя ответственность вызвать скорую помощь и милицию.

Я оперлась локтями о мягкие листья и попыталась встать, но почувствовав головокружение, кулем повалилась обратно – я только могла представить, какое жалкое зрелище сейчас представляла:  нащупав руками подол юбки, отдернула ее вместе с пальто. Около меня валялась сумка, которая при ударе перевернулась, и все содержимое высыпалось, включая дорогой мобильный телефон и кошелек из крокодиловой кожи.

- Вы уверены, что вас обокрали? – спросил Лодзинский, рассматривая разбросанные вещи.

- Кажется, я вышла из офиса с рабочим ноутбуком. -  ответила я, - Вы его видите?

В голове начало потихоньку проясняться, но фрагменты происшедшего всплывали в моей голове хаотично, все никак не желая выстраиваться в правильную картинку.
Директор несколько раз обошел вокруг вороха преющей листвы, на которой я лежала, посмотрел около дороги, деревьев, и вернувшись назад, отрицательно покачал головой:

- Ничего нет.


Через несколько минут подкатила «скорая», с синим проблесковым маячком и включенной сиреной. Я изумленно уставилась на Лодзинского.

- Мы не могли привести вас в чувство более десяти минут.  - сказал он, - Вы полностью отключились и не реагировали ни на какие раздражители, простите, но я даже бил вас по щекам!

- Били по щекам? – удивилась я, - А если бы у меня была черепно – мозговая травма?  Пощечинами вы могли бы усугубить ее!

- Это у вас такая специфическая манера говорить «спасибо»? – спросил директор и тут же отошел от меня, уступая место подходящим ко мне врачу с медсестрой.

Удивительное дело, но пока меня осматривали со всех сторон, острая боль в голове начала проходить, уступая место ноющей, а через несколько минут и вовсе отпустила. Мужчина – врач ощупал меня и констатировав, что переломов нет, заставил подняться и пройти по узкой плиточной полоске  на тротуаре, чтобы исключить алкогольное опьянение и  сотрясение мозга. Я послушно исполнила все, что мне сказали, с каждым мгновением чувствуя себя лучше и лучше. Недоумение врача вылилось в его гневную претензию к вызвавшим «скорую помощь»:

- У дамы всего лишь легкий ушиб локтей, не считая травмы ноги, которая уже обрабатывалась медицинскими работниками, - сказал он, обращаясь к Ивану Ивановичу, - К чему было вызывать неотложку?

- У нее был глубокий обморок. – начал оправдываться Номер Один, - Мы с коллегой испугались за ее жизнь.

- Я заплачу за вызов. – позвала я врача и пошла забирать свои вещи с кучи листьев.
Рассчитавшись за вызов, который медики назвали «ложным», я начала отряхиваться от сора, прилипшего к моей одежде, когда приехала милиция и два молоденьких лейтенанта выпрыгнули из внедорожника прямо к Лодзинскому, который нахмурившись, стоял чуть дальше меня и Ивана Ивановича.

-   Вызывали? – гаркнули они одновременно.

Директор помрачнел еще больше:

- У моей подчиненной украли ноутбук.

- Ага. Разбойное нападение! – сказал один из мальчишек, потирая руки, и радостно спросил, - Где пострадавшая?
 
- Оглянитесь и увидите. – Лодзинский произнес эти слова настолько высокомерно, что лейтенанты на миг пришли в замешательство.

- Вы имеете ввиду, что она за нашей спиной? – важно сказал один из мальчиков.

 Я видела, что директор  хотел сказать что – то еще, но сдержавшись неимоверным усилием воли, он развернулся и пошел к освещенной парковке.

- Эй, куда вы? – запричитали оба лейтенанта и бросились за Лодзинским, - Вы являетесь свидетелем! Стойте, а то мы будем вынуждены применить силу! Вы не имеете права покидать место происшествия - мы должны опросить вас!

- Допросить, болван! – поправил один другого. Они были такие забавные – щупленькие, маленькие, в одинаковой форме, с еще неоформившимися, тонкими, голосами.
 
Лодзинский быстро дошел до низкого спортивного седана и кликнув сигнализацией, собрался сесть за руль, но остановился, видя как к нему бегут представители правоохранительных органов. Я отвела глаза лишь на миг, отвлекшись на звонок мобильного телефона Ивана Ивановича, на который он не ответил, а когда опять посмотрела на парковку, директор уже сидел в машине, заводя двигатель - лейтенантики же, шли обратно к нам.

Машина Лодзинского шумно пронеслась мимо, вызвав отвал челюсти у Ивана Ивановича:

- Красавец! – шумно выдохнул он.

- Кто, Лодзинский? – усмехнулась я.

- «Шевроле корветт»! – укоризненно пробормотал он и тут же грозно добавил, - Распустил вас Жан! Ишь, как разговариваете с бывшим начальником и действующим партнером!

- Простите, я головой ударилась. – пояснила я и постучала себе по виску.

- Что ж, начнем допрос! – подошли ко мне мальчишки.

- А как же второй свидетель? – переспросила я, думая о Лодзинском.

- Пострадавшая, вас осматривал врач? – спросил один из лейтенантов, пытаясь изобразить баритон, что ему удавалось крайне плохо.

- Осматривал. – буркнула я.

- Откуда же горячечный бред? Был только один свидетель!
 
- Один? – ошарашено пробормотала я и посмотрела на Ивана Ивановича, которому опять позвонили и на этот раз он взял трубку, и говорил очень эмоционально, потирая лоб, дергая мочку уха и нервно перекладывая трубку из руки в руку.
 
- Это напавший на меня грабитель был один! – твердо сказала я, - А свидетелей было двое!

- Пострадавшая, вы знаете, что за ложные показания мы можем привлечь вас к административной ответственности?

- А то… - фыркнула я.

- Прошу не дерзить старшему по званию!

- А я не военнообязанная! – огрызнулась я, зло рассмеявшись прямо в лицо глупцу.

Мне начинали надоедать эти  тупоголовые, молодые  хлюпики: по всей вероятности, они были ровесниками с Лодзинским, но на его фоне выглядели как неоперившиеся, желторотые птенцы кукушки рядом со взрослым орлом.

- Что вы еще помните? – спросил меня все тот же лейтенант – «старший по званию».

- Почти ничего. – сказала я, покачав головой и отчаянно желая побыстрее избавиться от всего этого нудного процесса допроса, который, я знала, не даст положительных результатов по розыску моего ноутбука, - Я даже портрет нападавшего вряд ли опишу, помню только, что он был очень высокий, больше метра, девяносто сантиметров.

- Это хорошо. Такой рост – это как отличительная особенность, редкость, так что мы скоро найдем злоумышленника. – с улыбкой сказал лейтенант, доставая из милицейского внедорожника папки с бумагами.

- Это вы меня пытаетесь успокоить? – спросила я.

- Ага. Вы такая нервная!

- Удивительный факт, правда? – злорадствовала я, - После нападения и вдруг такая нервная – ужас!

- И грубая. – игриво прищурился мальчишка, - Такая симпатичная женщина и грубиянка!

- Спасибо за «женщину»! – обрубила я кокетство лейтенанта.


                * * *

Я приехала к отцу в двенадцать часов ночи, промучившись с показаниями более трех часов. Ивана Ивановича милиционеры отпустили быстро, чем несказанно обрадовали его – он не сказал о Лодзинском ни слова, в удобное время, поделившись со мной предположением, что директор, каким – то образом откупился от лейтенантиков, чтобы быстрее смыться домой. А я? Я кивала ему головой.

Лежа в чугунной папиной ванной, до краев наполненной горячей водой, я плакала.
Вспомнила ли я что – нибудь? Да, все!
Сказала ли что – нибудь милиции? Нет!
Мне хватило того, что мальчишки предположили у меня амнезию и вызвали психиатра, -  для общей картины помутнения рассудка не хватало еще и моего полного рассказа происшедшего. Я дерзила и огрызалась со всеми лишь для того, чтобы скрыть свое смятение -  действуя нахрапом, я пыталась не показывать истинные чувства, притворяясь сильной и независимой, тогда как чувствовала себя маленькой девчонкой, столкнувшейся с огромным, неизведанным, враждебно - настроенным миром.

- Что он такое?  - думала я, вспоминая как меня подсек и отбросил далеко назад «черный незнакомец». Физического контакта не было, я чувствовала вокруг себя лишь плотный воздух, который сдавил меня со всех сторон и подняв высоко, вдруг отпустил – резко, неожиданно, как по приказу. Я подняла руки и посмотрев на свои ободранные замазанные йодом, локти, сжалась, погружаясь в горячую воду с подбородком.

Я помнила резкий перепад своего настроения, когда вдруг страх уступил место спокойствию, а приводивший в трепет незнакомец, беспощадно напавший на меня и ударивший, показался светлым и прекрасным, словно благородный средневековый рыцарь со старинного гобелена, - Что это, гипноз? – думала я, а перед глазами стояли яркие вспышки его глаз, - У него глаза светились точь – в - точь как у Лодзинского! – при воспоминаниях о директоре, я поднялась и села в ванной,  - А  это непонятное состояние  обожания преследовало меня еще тогда, когда директор сказал мне о намечающемся деловом сотрудничестве с Ван Ванычем –  тогда я чуть не утонула в любовном порыве к Его надменному величеству. Спустя время, это показалось лишь побочным действием препаратов, но видно, это не так. – шептала я сама себе и поднявшись, потянулась за  полотенцем,  - Да парни обладают схожей силой! Правда, видно уровень воздействия на меня Лодзинского и «черного незнакомца» был различным – интенсивность боли после происшедшего отличалась, да и  не отключалась я в кабинете директора, тогда как на куче листьев провалялась не менее двадцати минут.

Наскоро обмотав себя махровой тканью, я встала напротив зеркала, покрытого дымкой пара и проведя ладонью, стерла легкое облако влажности, словив  свое отражение.
- А главное, оба в высшей степени интересовались моим компьютером, только один подослал ко мне в кабинет хакера, а второй попросту украл ноут! – Папа! – закричала я громко.
Отец подарил мне компьютер, уже полностью готовый к работе, то есть он устанавливал все нужные программы, значит, он просто обязан был знать, что такого в этой машинке для печатания, как я считала, такого, что ею заинтересовались люди со сверхспособностями.
- Сверхспособности? – нахмурилась я своему отражению и кивнула головой.

                * * *      


- Пап! – позвала я отца, выходя и настежь распахивая дверь, чтобы проветрить помещение ванной, пропитанное мельчайшей водной пылью.

Он сидел в комнате, уткнувшись в свой горячо любимый, жидкокристоллический  монитор последнего поколения.

- У меня украли компьютер, подаренный тобой. – рубанула я с плеча, присаживаясь рядом с ним и наматывая тюрбан полотенца на мокрую голову, - И нападавший говорил о некой информации, которая содержалась в этом ноутбуке и являлась очень важной для него.

Я сделала паузу и взглянула на отца - тот молчал, по – прежнему всматриваясь в мерцающий дисплей.

  -Если сведения, о которых говорил злоумышленник и были в компьютере,  - продолжила я, - То они были помещены туда не мной! Ты можешь сказать что – то по этому поводу?

Отец вышел из программы в которой работал и взглянул на меня  своими карими, уставшими глазами:

- А как же таинственная личность Ж. Гервольского, по твоему утверждению, являющегося  новым директором вашего агентства и за тридцать два года, не растерявшего обаяния молодости?

- Эта личность мне интересна как никогда, потому что с ним связана цепь всех происшедших со мной таинственных явлений!

Я сказала это и словно прозрела: а ведь и правда! Именно с появления в нашем агентстве Лодзинского, пришла череда мистических событий, которая  быстро покатилась лавиной, нарастая изо дня в день.

- Что ж, - сказал отец, - Так с чего начнем? С Ж. Гервольского или с информации в твоем компьютере?

- Так ты знал, что в ноуте содержится ценная информация! – я едва не кричала, забыв об уважении к отцовским сединам. От гнева жар обжег мое лицо и на лбу выступила испарина, - А я ломала себе голову над тем, чем же я, такая неприметная серая канцелярская мышь, могла заинтересовать некие силы, неподвластные моему пониманию!

- Не кричи. – тихо сказал отец, - Я всего лишь делал то, что, как мне казалось, поможет защитить тебя.

- Защитить от чего? – сказала я, все повышая и повышая голос и игнорируя просьбу папы о спокойном разговоре.

- Давай все по порядку. – вздохнул он и как никогда прежде, посмотрел на меня печальным, тоскливым взглядом.

- Так кто такой этот Гервольский? – взвизгнула я, подаваясь вперед. Полотенце съехало с головы и мокрые, холодные волосы рассыпались по плечам, отчего я поежилась, ловя ассоциации с ледяным прикосновением « черного незнакомца».

- В те далекие, советские времена, он работал переводчиком. – начал  папа.

- Это я знаю! – отрезала я, в нетерпении нахлобучивая влажное махру обратно на голову.

- Вел обычную жизнь среднестатистического гражданина: без детей, без семьи, без тюремных арестов и гражданских бунтов, - продолжал отец, - Если бы не одно но – он был коренным поляком, с соответствующим гражданством и датой рождения, зарегистрированной в городе Вилянув, что под Варшавой, но закончив престижный английский ВУЗ приехал работать в Советский Союз переводчиком с английского языка на русский. Этот факт и сейчас является немного странным, а по тем временам это было и вовсе неслыханной сенсацией – иностранец, работающий за кордоном и переводящий чужой язык на такой же чужой! Известно также, что его пригласили работать через польское посольство, но остается загадкой – зачем? Подобных специалистов в нашей стране хватало, а иностранцев, сама знаешь историю, в СССР не жаловали, обидно называя «буржуями».

- Постой, постой. – оборвала я рассказа отца, вся дрожа от нетерпения, - Какой ВУЗ закончил этот Гервольский?

- Оксфорд, он закончил Оксфорд.

- Когда?

- Если верить секретной архивной документации, код которой я смог взломать – буквально за год до событий, указанных в газете, то есть до работы с теми самыми англичанами – физиками.

- Ага, - заломила я руки, - А тридцать два года спустя он снова заканчивает Оксфорд!

- Только под фамилией  - Лодзинский. – кивнул мне папа.

Замерев, я смотрела на отца, зажав костяшку указательного пальца во рту и не мигая:

- Как ты узнал эту фамилию?

- Я через интернет вышел на вашу базу сотрудников и, скопировав фамилию нового директора, вбил в поиск выпускников Оксфорда на их кодированном сайте, ты же сказала, что эти ребята - одно и тоже лицо, вот и решил на всякий случай проверить и открытие не заставило себя долго ждать, заодно и на фото нагляделся. Смотри, - и папа развернул ко мне монитор компьютера, - Вот -  Жан Гервольский, а вот – Жан Лодзинский -  близнецы братья с разницей в тридцать два года.

С электронной странички на меня смотрели два одинаковых лица с прозрачно – голубыми глазами, ровным, чуть удлиненным носом и ртом, в котором нижняя губа была немного пухлее верхней. Разница была лишь в прическе, как я и заметила ранее, у Гервольского на голове красовался «полубокс», у Лодзинского же волосы закрывали уши, легкими волнами падая на шею и прикрывая часть лба длинной челкой – я поразилась гладкой укладке: сейчас волосы директора выглядели куда более хаотично и неряшливо, топорщась непослушными, жесткими прядями.

- Ты сравнивал лица в программе? – пораженно выдохнула я.

- Полная идентичность. – ответил отец  и приложив ладони к щекам, потер лицо, - Эти парни не могут быть даже родственниками, в природе не существует ни одного человека тождественного другому, даже однояйцовые близнецы разные. Жан Гервольский и Жан Лодзинский  - это один человек.
 
- А почему ты просто не позвонил и не спросил фамилию нового директора? – удивленно спросила я, представив какую адскую работу проделал папа.

- Вот еще. – буркнул папа, - Некогда было.

- Так куда же делся господин Гервольский, переводчик – иностранец?

- Кем был вызван, тем и отправлен обратно – посольство отозвало его из страны ровно через год, вернув на Родину и там, если верить источникам, он трагически погиб в автомобильной аварии.

- Ах, даже так. – промямлила я, - А что до Лодзинского?

-  Информация, которую я смог найти -  этот господин явился миру ровно двадцать один год назад в Варшаве, в благопристойной семье государственных служащих, которые живы и здоровы и до сих пор проживают на территории родного государства. Где он учился и где очутился – ты знаешь.

- Пап, а ты не смог узнать причину, по которой Лодзинский приехал в наш городишко?

-  Видишь ли, сейчас времена демократии, иностранцы свободно приезжают в нашу страну, даже введен специальный безвизовый режим, когда он пересек границу, в графе «Причина визита» он вписал: « Рабочий интерес».

- И давно он приехал?

- Пару недель назад, но уже успел зарегистрировать свой автомобиль, который, кстати, весьма редко встречается у нас.

- Белоснежный « шевроле – корвет»,  да?

Отец кивнул, сложив свои морщинистые руки с выделяющимися синими венами и не отрываясь, смотрел на электронные фото. Я затихла, чувствуя, как замерзаю, и спохватившись, что до сих пор сижу в одном лишь полотенце, поспешно встала и направилась в кухню, чтобы надеть свой рабочий костюм. До того как лечь в ванну, я разбинтовала ногу и теперь, порывшись в отцовской аптечке и найдя стерильный бинт, присела на табуретку, чтобы забинтовать рану – быстро намотав несколько белых полосок, я завязала концы бантиком и начала натягивать белье и колготки, стараясь в тесноте отцовской малометражной кухни не опрокинуть его ящики с овощами и коробки с компьютерами.

- Олеся! – донеслось до меня – отец стоял под дверью.

- Переодеваюсь, пап. – сказала я, влезая в свитер, - Заходи.

Отец прошел к единственному навесному ящику  и вытащил бутылку коньяка и две старые стопки из пожелтевшего стекла – поставил их на стол и налил доверху янтарной, тянущейся жидкости.

- Пей! – приказал он мне и, взяв одну из рюмок, выпил залпом, - Алкоголь в крови пригодится.

Я послушно опрокинула в себя коньяк и скривилась, быстро обмахивая рот ладонями.
- Возьми, вон, яблоко, закусить. – подсказал отец и показал на ящик с красными, спелыми плодами за моей спиной.

Я схватила фрукт и наскоро промыв под краном, откусила.

- Я знал этого Гервольского, вернее Лодзинского, но проще всего мне его называть просто Жаном. – поправил сам себя, отец, тут же наливая себе еще алкоголя, - Я познакомился с ним в год, когда родилась ты: насколько он был хорош собой, настолько же он был холоден и отстранен в общении – молодой, еще практически юный, он поражал своим интеллектом, своими знаниями в любой области. Он выбрал для работы местное НИИ - на тот момент я  работал там инженером, а если ты знаешь, наш институт тесно сотрудничал с зарубежными коллегами и в штат сотрудников требовался технический переводчик на постоянное место работы – тогда я еще не знал, что его направило посольство. Помню, как профессура удивлялась польскому гражданину, подозревая в этом какой-то подвох, им казалось, что молоденький Жан – агент ЦРУ, - папа невесело усмехнулся, - А волноваться было за что – в институте проводились эксперименты с ядерной энергией.

Приостановив рассказ, отец быстрым движением влил в себя еще горячительного и даже не скривившись, присел на краешек скрипучей табуретки.

- Юный переводчик технического английского ни с кем не общался, совершенно ни с кем! – горько запричитал отец, роняя голову на руки, - Он усердно выполнял свою работу, отзывы о нем были всегда самые лесные – от него все были без ума, он словно владел какой – то удивительной техникой человеческого ослепления, после общения с ним, люди приходили в неописуемый восторг, но при  этом, он был  одиночкой – не посещал ни одного корпоративного праздника, за пару месяцев службы не обзавелся не единым знакомым, то есть он всех знал поименно, но, кажется, за множество дней не перекинулся ни с одним из коллег более, чем по паре слов -  пожалуй, только с директором, потому что тот лично давал ему задания. Жан – то и на меня никогда не обращал внимания, кроме как приветствовал при встрече и  неизменно учтиво кивал головой. Он вообще всегда вел себя очень интеллигентно, но как – то свысока, будто снисходил до тебя и взгляд у него в такие минуты становился таким странным, колким, а глаза будто становились ярче.

Я сидела, напрягшись: по времени, коньяк уже должен был ударить в голову, но от напряжения, пьяность не приходила и потянувшись за бутылкой, я сама налила себе в рюмку алкоголя и также как и отец, залпом выпила, снова закусив яблоком.

- Я сторонился и как – то стеснялся его – он всегда так безупречно выглядел, тогда как я всегда был неряхой в штанах с вытянутыми коленками и торчащими лохмами - кажется, он тогда даже гелем для волос пользовался, потому что они у него всегда франтовато блестели и пах он какими – то толи пряностями, толи ароматическими маслами.

- Благовониями? – переспросила я.

- Может быть. – неопределенно ответил папа, - На тот момент я понятия не имел, что подобные штуки существуют на свете и всегда думал, что от Жана пахнет французским одеколоном. Вобщем, работая в кругу сотни людей, поляк был отшельником, у него даже имелся свой личный кабинет – посольство выбило для своего протеже отдельную комнату и все текло бы своим чередом, если бы однажды вечером, я не задержался дольше обычного – много дольше, потому что не вложился в месячный план, опаздывая со сдачей проекта. В одиннадцать вечера я выходил со своего этажа и по телефону предупредил охрану, чтобы ставила на сигнализацию рабочие кабинеты, а сам нажал кнопку вызова лифта, когда вдруг услышал странный звук в кабинете директора – он находился самым первым от шахты - словно упали рабочие документы в папке: решив, что директор еще на работе, я решил попрощаться с ним и подойдя к двери, обнаружил ее приоткрытой, а в комнате было темно и не доносилось ни звука. Прислушавшись, я сунулся в щель между дверью и косяком, стараясь не шуметь – ведь директор не стал бы сидеть в темноте!
В окно кабинета бил уличный свет фонаря,  а на подоконнике раскрытого окна стояла человеческая фигура -  несмотря на то, что было темно, я сразу же узнал безупречный силуэт высокого переводчика. Как я старался не шуметь - он услышал меня, еще в ту минуту, когда я заглянул в дверь: Жан повернулся ко мне, и я увидел, как в темноте светятся его глаза - синим, лучистым светом.
Я впал в ступор от его совершенно фантастического вида с этими удивительными, блистающими глазами и стал как вкопанный, разинув рот от удивления и уже не скрывая своего появления. Жана передернуло, словно его ударили током и в тот же момент он оттолкнулся ногами от ровной, крашеной дешевой краской, поверхности и выпрыгнул в темноту. Закричав от ужаса, я бросился к окну и выглянул в него, и даже лег животом на подоконник и свесил голову с седьмого этажа! Подо мной была пустота – воздушный вакуум, сгущенный мраком, с еле горящим, очень высоким фонарным столбом, - а под ним, я увидел темною фигуру Жана…парящего над землей будто птица. Он не упал, нет, он летел – быстро и стремительно, что все же, не помешало мне его рассмотреть. Я перепугано хлопал глазами, стараясь понять, каким образом происходило то, что я видел, но, к сожалению, в этот миг мне не помогло мое знание физических законов, так как ни один из них, не вписывался в то действо, что развернулось передо мной. А когда он был еще в свете фонарей, стройным рядом выстроившихся на главной подъездной дороге к нашему институту, я разглядел,  как  на асфальте отражались очертания его фигуры с парой крыльев! С парой больших, раскидистых крыльев, которые  практически полностью укрывали его тело от моих глаз!

Отец захлебнулся эмоциями и всхлипнув, словно малое дитя, продолжил, запинаясь почти на каждом слове, нервно сглатывая и смотря в сторону :

- Мне стало так не по себе, что я чуть сам не свалился в черную бездну, влекомый смятенным духом внутри, который вдруг шепнул мысль о шизофренической галлюцинации и я бы прыгнул, поверь, дочка, прыгнул, так страшно и тревожно мне  стало – до того странного ощущения внутри, будто кажется, тебя скручивает и давит изнутри железные вехи цепей и если бы не Жан, пропал бы, свалившись тогда в жуткую, черную мглу. Он  почувствовал нечто, и уже было, скрывшись из глаз, вдруг вернулся и направил на меня свой указательный палец:

- Не смей! – сказал он, неожиданно обращаясь ко мне на «ты», тогда как до этого, всегда  говорил только «вы».

Жан даже не сказал - нет, его голос зазвучал в моей голове мыслью, а потом, что – то подняло меня в воздух и перенесло на несколько метров от окна, за дверь кабинета, и опустило на пол: очень аккуратно, словно я был из тонкого фарфора. А отпустив,  оставило. Я помню, что впал в забытье: очнувшись, увидел около себя охранника, склонившегося и перепуганного до чертиков – он тогда утверждал, что все не мог привести меня в чувство.