Не сказка о детстве фрагмент 10

                В конце лета я материализовась на даче. Бабушка не видела меня полгода. Я представила ей Катю. Прошлое ее было темно, а будущее – туманно. Паспорта не было, дома не имелось, только чемодан со шмотками, которые были модны в восьмидесятых, но прошедшие с тех пор бурные десять лет оставили след и на шмотках и на Катькином лице. понять, сколько ей лет, было невозможно. Первое мое впечатление, тогда, в подвале :"сколько ей лет, сколько"? Она говорила, что сорок два, соседи с "Калибра" - что семьдесят. Я вначале подумала, тридцать пять, потом поближе рассмотрела - пятьдесят.Роскошные волосы каштановым потоком вокруг личика мумии.Вариант, когда в спину могут сказать "девушка", а потом ;" ой, извините, бабушка"!
          Ходили слухи, она за что-то отсидела десять лет, да сама она как-то обмолвилась :"легко ли мне, если почти десятилетие не работала по профессии".
          И еще при ней был багаж добрых советов типа:»никогда ничего о себе не рассказывай, тщательно скрывай свое знание жизни и ни к кому не привязывайся». Два из трех советов вызывали  у меня тогда откровенное недоумение,  третий «ничего не рассказывай» пал зерном уже в подготовленную почву. А "ни к кому не привязывайся" - ой, как бы не стало теперь моим кредо! Но пока я продолжаю игнорировать все три, не учась ни на своих ошибках, ни на чужих.    
            Итак, Катька заселяется к нам на дачу. Бросить ее никак нельзя, на Калибровской этой взбалмошной артистке снова набили морду, и куда ей с ее ретро-чемоданчиком? Весной, когда я пропадала с голоду, я взяла в долг у неких знакомых пятьдесят рублей, ну это как сейчас пятьсот. Вернуть мне было нечем, я продолжала голодать и говорила, что за сто рублей на спор с крыши сигану, а за двести - с небоскреба. Никто не дал, дорого, наверное. В общем, от недоедания и от того, что света в конеце тоннеля все не было, я дошла уже до ручки. У меня снова, как в первом классе, не было нижнего белья.
       Кредиторы меня искали и обещали ноги выдернуть, но Катька помогла, поэтому оставить ее без паспорта самой выкручиваться, искать ночлег - нет, это не в моих правилах.
                А через неделю у матери пропал бумажник с документами и кожаный плащ. Все подумали на эту самую Катьку из Марьиной Рощи. Тот, кто это сделал, оставил кирпичи, на которые встал, чтоб залезть в окно. Бабушка по ним вычислила маленький рост вора и указала на Катьку. Но это была Вика, еще меньше ростом, чем моя подруга, на нее, слабоумную, никто не подумал, хотя то, что она оставила улику - кирпичи, должно же было насторожить. Нет, конечно нет. В нашей семье оправдываться бесполезно, я это поняла, когда меня прокляла еще и бабушка. Она решила, что я ударила сестру и стала кричать:"как ты посмела на нее руку поднять, на больную девочку, будь ты проклята, гори в аду"!И даже Вика пыталась объяснить, что хотя бы в этот раз я действительно ни в чем не виновата.
- "Да не трогала она меня"! У нас не видят очевидного и не слышат...Через десять лет Вика сама расскажет, кто на самом деле украл бумажник.
       В очередной раз она за что-то мстила  и просто влезла в окно, пока мать спала, выкрала плащ и бумажник, растерзала на куски и зарыла в землю. И рассказала об этом сестра только через десять лет. Все это время меня обвиняли в связях с уголовным элементом.Именно так, с элементом. Когда мать в первый раз дала мне ключи от квартиры
 (  до совершеннолетия я ходила без ключей и все чаще боялась заночевать на лестнице у чердака), то заорала: "и что, пойдешь за дружками своими, уголовничками"?!
               А тогда еще, на даче, когда мы только приехали, мать подружилась с Катькой. И когда я в своем излюбленном уголке нашего тенистого участка метала в доску ножи, ко мне подбежала чем-то очень взволнованная Вика.
- «Иди скорее в «прослушку», там мать про тебя гадости говорит»!
Прослушкой мы называли чулан, который имел вход в одной комнате, а выход – в другой. Или наоборот, там вход, а здесь – выход. И, находясь в нем, можно было слышать обе комнаты. Я метнулась в чулан, но они уже давно говорили о чем-то постороннем. Не было смысла их дальше слушать и я вернулась метать ножи, когда подбежала взбудораженная Катька : «ну и мамаша у тебя, с таким наслаждением рассказывала про твой косяк, ей так нравится поливать тебя грязью»! Я метнула нож и как всегда, неудачно, Катька вздрогнула и отскочила, невнятно выругавшись. Нож  сломался. Похоже, упражнения с ножом напомнили моей старшей подруге о чем-то таком, о чем вспоминать ей не хотелось. Насколько я могла тогда читать по лицам, и скорее всего, я не ошиблась.
              Нож был и у моей сестры, она выдернула его из ствола дерева, где-то в районе Нагатинской, и с тех пор с ним не расставалась, с ножом. Однажды она порезала Катьку, распоров ей руку, которой та едва успела защитить глаза. Вике нельзя возражать, мне нужно было как следует проинструктировать подругу-мамочку, что в каждой избушке - свои погремушки.