Армадиллы ч. 3

На кирпичной стене выделялась черная металлическая дверь с небольшим круглым окошком. Мы с Борисом остановились перед ней и опустили на асфальт большую спортивную сумку. Я поглядел на свои ладони: мозолей не было, но ручки сильно натерли кожу.

- Переговоры буду вести я, - напомнил мне еще раз Борис, - Ты прежде чем включать прибор ждешь три минуты,  чтобы я успел отойти на… А ты точно уверен что действие прекращается через 7 метров?
- Ну да. Я проверял. А что?

- Да так, по моим расчетам должно быть, по крайней мере, метров сто или даже больше.
- Не, 5-7 метров, не больше. Но если ты боишься, беги хоть на 100. Хорошая дистанция.
- Я не боюсь, а переживаю! И переживаю за успех нашего мероприятия. Ну что пошли?
- Пошли, - подтвердил я, и, размяв запястья, взялся за ручку, но взглянув на металлические клепки на двери, засомневался: - Слушай, а ты уверен, что нас здесь не кинут.

- Мы с тобой вступили на зыбкое поле бизнеса, - закатил глаза Борис, - поэтому уверенным здесь быть не в чем нельзя.
Кажется, он ерничал. Ну что ж, хорошо, что хоть у кого-то из нас боевой настрой. Борис толкнул тяжелую дверь, и она удивительно легко подалась, пропуская нас внутрь. И тут же захлопнулась за нашими спинами. Мы вступили на зыбкую почву бизнеса. Здесь было темно и тесно. Хорошо хоть ноги не вязли. Подождав немного, пока наши глаза  попривыкнут к полумраку, мы двинулись вниз по узкой  лестнице. 

- А где вышибалы? – все тем же тоном спросил Борис.
- Вот когда нас вышибут, тогда и узнаешь, - решил я не отставать от друга.
Лестница вскоре кончилась, и мы оказались в большом полутемном зале. Неоновый свет, исходящий от барной стойки, выхватывал только неверные силуэты. Мы остановились, не зная, куда идти дальше.

- Заведение закрыто! Неужели не видно! – раздался хрипловато-раздраженный голос, и я стал судорожно вертеть головой, не понимая, откуда он доносится.
- Мы к Геннадию Васильевичу, - первый пришел в себя Борис и из темноты выступил шкафоподобный силуэт.
- От Ленки что ли? -  голос из шкафа был все такой же хриплый, но уже намного теплее, - так бы сразу и сказали. А то стоят, мнутся, как не родные. Ну, давай за мной.

Лена это Борина жена, и это именно она созвонилась со своим бывшим одноклассником, а ныне владельцем ночного клуба. На свету он оказался здоровенным увальнем, далеко уже не боксерского телосложения, но бугристая шея и крепкие руки не оставляли сомнения в его близких, хоть и в прошлом, отношениях с бодибилдингом. Крупная складка между бровей на абсолютно гладком, почти круглом лице не обещала ничего хорошего, а совершенно лысый череп завершал общую композицию крутого парня.

- Геннадий Васильевич!?
- Для друзей нашей Леночки просто Гена, - складка межу бровей расправилась, а лицо расплылось в смущенной улыбке. От этого он сразу показался моложе и даже как будто уже в плечах. –  И вообще у меня здесь просто, так что расслабьтесь.
Мы представились, и он покровительственным жестом указал нам на диван напротив, а сам плюхнулся в большое кожаное кресло, которое издало под ним тоскливо-жалобный вздох и затихло.

  Мы сели, и Борис сразу взял быка за рога
- Геннадий...  Нас привело к вам очень важное дело. Важное не столько для нас, но в первую очередь для вас. Мы хотим предложить вам нечто, что сможет в корне изменить ваш бизнес. Конечно же, в лучшую сторону.
- Может по пивку? - прервал его Геннадий тоном радушного хозяина.
Борис отрицательно замахал головой, а я не стал заставлять себя уговаривать.
- Он что бандит? - шепнул я на ухо Борису, когда мы остались одни.
- Да нет, - отмахнулся он, - Ленка говорила, что он работал здесь толи  барменом, толи вышибалой, а потом стал хозяином клуба.
- Сногсшибательная карьера, - только и смог произнести я. Такое объяснение могло удовлетворить разве что Бориса.

В дверях появился улыбающийся Гена с двумя большими, наполненными до краев, бокалами, зажатыми в одной руке.
- Еще рано - никого нет, все приходится самому, - пояснил он, и, поставив бокалы на столик, спросил, - а ты, Борис, может кофейку?
- Не беспокойтесь, Геннадий, - нетерпеливо отмахнулся Борис и продолжил прерванную речь: - это устройство, без сомнения, прорыв в индустрии развлечений. Оно, совершенно без каких бы то усилий с вашей стороны, может сделать ваших посетителей довольными и вашим сервисом, и вашим клубом. Я бы даже сказал, они будут чувствовать себя здесь совершенно счастливыми. А за счастьем, как вы понимаете, возвращаются. Еще… и еще.

- Любопытно.
- И все это возможно при помощи этого прибора, - он указал на спортивную сумку, - который прост в обращении. Пользоваться им может даже ребенок. Нужно только включить, настроиться на позитив и прибор сам произведет модуляцию и детектирование…
- Мужики давайте только попроще, а то у меня и без ваших научных терминов с утра голова болит.
- Что же, - Борис сник и стал походить на сбитую со взлета птицу, - тогда, может, мы продемонстрируем вам прибор в действии?
- И то дело, - согласился Гена и стал с любопытством наблюдать, как мы вытаскиваем из спортивной сумки прибор.

Борис подмигнул мне и я, нащупав в кармане телефон, нажал на вызов.
- Да, Сергей Васильевич, конечно, - Борис движением бровей продемонстрировал нам как важен звонок, - Вас очень плохо слышно! Подождите секундочку.
Прикрыв ладонью трубку, он предложил нам начинать без него и заторопился прочь. Мы остались наедине с Геннадием.   Он отставил бокал в сторону и нервно заерзал в своем кресле, наблюдая за мной.
- Слушай, а у меня, того,  ничего  не отвалится? - Он нежно провел рукой по гладкому затылку. -  Волосы не выпадут?
- Не беспокойтесь, нами не выявлены никакие вредные побочные действия прибора. Видите,  я же сижу здесь вместе с вами.

Последний довод, кажется, его убедил. По крайней мере, он затих, а я смог сосредоточится. Передо мной лежал мобильный, мерно отсчитывающий положенные три минуты, а я стал изображать, что настраиваю прибор. На самом деле, мне нужно было настроить самого себя. А это задача куда сложней. Сначала я пытался представить  себя на берегу озера, но волны так разбушевались, что чуть не смыли меня с берега. Потом попробовал читать стихи, но ничего кроме: «взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры – дети рабочих» в голову не приходило. Начал вспоминать заповеди. Возлюби ближнего своего. Хорошо. Я попробовал с нежностью думать о Геннадии. Тьфу ты. Стоп. Это же, кажется, значит возлюби всех людей, все человечество. Но это просто! Что ж его не любить? Оно на ноги встало, бросило палку-копалку и пошло, пошло… по пути прогресса. Хотя конечно его иногда заносит, да так что потом вспоминать стыдно. Ну, что же, мы цивилизация молодая. Да, все человечество я люблю, а вот ближнего своего. Но кто же мне ближе меня самого? Я родился с собой, рос, взрослел, оберегал себя от всяких напастей, гордился собой.  Как мне себя не любить? Все себя любят. С этим рождаются. Маму я еще люблю. Особенно любил, когда был маленький. Это понятно, я тогда в ней нуждался. А теперь? Что же получается, что любовь это зависимость, потребность в заботе и ласке. А как же она? Ей же не нужна была моя забота. Что же тогда любят и тех, о ком заботятся? Совсем запутался с этой любовью. Ладно, а мы с Ольгой ведь не нуждались друг в друге. И не заботились. Может поэтому и разошлись? Хотя секс с ней был… что уж говорить.

Время вышло. Я глянул на Гену. Он все так же вальяжно сидел в кресле, но теперь курил, нервно стряхивая пепел на пол. А я был не готов! Ну, совершенно. Нервы как струна, в голове лабуда. Как хорошо было бы, если б Борис был рядом.
- Врубаю, - сообщил я, мысленно уговаривая себя, - я спокоен, я счастлив, я люблю все человечество. Но голову сверлила одна мысль - не готов, и с отчаянием человека прыгающего с моста, опустил палец на тумблер.
Свет померк на секунду, но потом вспыхнул ярче, чем прежде. Он слепил так, что я невольно прищурил глаза. Всему телу стало тепло, а щеки раскраснелись, но не от жары, а от мороза.  Пар валил от моего дыхания, и я прикрывал рот варежкой. По занесенной сугробами лесной тропинке меня катили на санках. Вокруг стояли огромные ели с ветками, провисающими от снежных шапок. Мне вспомнилась история про мальчика с пальчика, и на глаза навернулись слезы.
- Ну что ты нюни распустил, - сказал папа, - уже приехали.
Залихватски развернув санки, он толкнул меня с горки.  Холодный ветер и восторг ударили в лицо. Потом мы скатились вместе. Потом я один. Папа улыбался, а я смеялся каждый раз, когда падал в снег. Он обжигал щеки, а папа ругался, вытряхивая снег из моих валенок. 

- Какой день, - сказал папа, когда мы за руку возвращались домой.  Дома нас ждала мама. У меня слипались глаза от усталости, и папа усадил меня в санки.
Я был счастлив, как могут быть счастливы только дети, без капли сомнения и даже не догадываясь об этом. Вдали послышался тихий переливчатый звон. Звук его все нарастал, и я открыл глаза. Машинально отключил прибор и, приходя в себя, огляделся. Гена все курил, скрестив руки на груди и роняя пепел на джинсы.
- Вот и все, - сказал я ему тоном, каким медсестра успокаивает ребенка, вынув шприц из попы, - как вы себя чувствуете?
- Нормально, … слава богу.
Вернулся Борис.

- Ну как все прошло? Почувствовали, что-нибудь, Геннадий?
- А что должен был? - с ехидством переспросил тот.
Борис вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами.
- Странно, - в задумчивости процедил Борис и зашагал по комнате. - Может это связано с разной чувствительностью нейронных связей у различных индивидуумов. Давайте повторим.
- Не, мужики, хватит, - он посмотрел на массивные часы, элегантно смотрящиеся на его запястье, - Да и дел у меня полно!

Мне стало жалко Бориса. Он так расстроился, что на его лице выступили пятна. Хотелось подбодрить друга, но он направил на меня свой испепеляющий взгляд и слова застряли в горле. Я чуть не крикнул, - да посмотри ты на этого толстокожего бегемота, такому двойной дозы мало! - но остерегся.
В дверях показалось лицо женщины. Под глазами у нее растеклась тушь. Она удивленно посмотрела на нас с Борисом.

- Гена, можно тебя на минуточку, - голос ее дрожал.
- Что у тебя? – он затушил сигарету, но и не собирался вставать. Женщина неуверенно подошла к нему и стала шептать что-то на ухо. Мы в молчании наблюдали. Лицо женщины было прекрасно, несмотря на иссиня-черные подтеки под глазами. Она, казалось, вот-вот разрыдается.

- Да что случилось, то? – раздраженно спросил Гена.
- Ну, мне очень нужно, - она уже не обращала на нас никакого внимания, - выйду завтра, если нужно, до ночи буду сидеть, но сдам этот чертов отчет.
- Ничего не пойму, - он посмотрел на меня в надежде то ли поддержки, то ли объяснений.
- Мы с утра страшно разругались. Я  наговорила Дёме всяких глупостей. А сейчас вдруг вспомнила, подумала: зачем это я так с ним, - тушь потекла по ее щеке, -  знаешь ведь какой он у меня ранимый. Ну, так я пойду?
- Иди, - Гена недоуменно пожал плечами. Она ушла, а его лицо продолжало выражать такое изумление, как будто он только что увидел чудесное превращение Магдалины.

- А кто это? - спросил я, что бы вернуть его из прострации.
- Кто-кто? Кот в пальто. Бухгалтерша моя, … как мне кажется.
- Какая милая женщина и такая экспрессивная!
- Кто? Она? – он посмотрел на меня, как на идиота, - Да я не видел от нее ни разу улыбки, не то, что слез. Железобетонная баба, но бухгалтер от черта. За что и терплю.
И он с сомнением посмотрел на свои руки.
- Вот видите, значит, все сработало! – воскликнул просиявший Борис.
- Чего?
- Наш прибор синтезировал эмоциональные волны положительной направленности. А она, ваша бухгалтерша, находилась в поле действия этих волн, и ее биополе подверглась воздействию…
- А по-русски?
- Короче, ее пробило, - Борис развел руками и повернулся ко мне за поддержкой.
         Шкафоподобные плечи задрожали, и из его нутра послышался неожиданно высокий звук, похожий на смех.
- Ее что, … пробило? - переспросил он, и, получив радостно утвердительный кивок, затрясся всем своим телом в неудержимом хохоте. Он смеялся долго. Очень долго и заразительно. Борис с видом Деда Мороза, выдавшего детишкам по подарку, снисходительно улыбался, а я не сдерживался. Вы когда-нибудь видели, как смеется бегемот? И я никогда не видел до этого момента. Оказалось, чертовски заразительно. Просто невозможно удержаться.
- А и правду торкает, - просипел  Гена,   восстанавливая дыхание и вытирая слезы тыльной стороной ладони, - в жизни так не смеялся! Слушай, у меня даже голова прошла.
Он встал и приблизился к столу.  Обошел прибор со всех сторон, разглядывая его так, как будто увидел в первый раз.

- Охренительная штуковина, - прошибает, как самые суровые шишки, - он взялся за сердце, - и на жор пробило! И главное все легально: стоит себе коробочка, и не подкопаешься. Ну и сколько вы за нее хотите?
Борис написал цифру на листке бумаги и пододвинул к нему. Я успел увидеть только размашистый ряд нулей. Геннадий взял листок, вернулся в кресло и закурил. Складка на его лбу изогнулась, выдавая напряжение мысли.
- Это серьезно? - спросил он, принимая деловой вид.
- Вы поймите, этот прибор существует в единственном экземпляре. Мы будем заказывать запчасти из Японии и Германии. Наконец это штучная работа...
- Не, мужики, за такие деньги можете оставить его себе.

- Да если хотите… - я уже хотел вовсе отказаться от денег,  только бы он не думал о нас как о хапугах, но Борис толкнул меня в плечо. Больно!
- Да! Если хотите, мы готовы сделать вам скидку … 5%. И кроме того, мы дадим вам двухлетнюю гарантию и лично будем устранять все неисправности.
У Геннадия не дрогнула ни одна мышца на лице.
- Да вы подумайте, какой наплыв посетителей вас ждет! Вы легко окупите расходы и сможете открыть еще одно заведение. Потом другое.
- Мужики, не учите меня жить. Я знаю, как привлекать клиентов, и если на то пошло мне проще их халявным пойлом поить. Скажем, по пятницам. Вот у народа счастье-то настанет! И от посетителей отбоя не будет.… А что бы торкнуло, у нас и попроще средства есть. - И он многозначительно подмигнул. -  Так что балалайка у вас прикольная, но мне, как будто, и без нее не плохо.

Мы вышли на свет и двинулись в сторону метро. Сумка, как будто, стала легче. Борис беспрерывно причитал о том, что вот таким идиотам везет, а умным и светлым головам нет.
- Неужели нельзя было сделать бандуру полегче, - переключил он свое раздражение на меня и я догадался, что под светлыми головами он подразумевает не нас обоих.

Почему-то меня это не задело. Прибор работает совершенно не так как предполагал Борис. Вот что занимало мои мысли. Ведь я был не готов, а все получилось как нельзя лучше. Значит, я не мог быть источником. Да и прибор не мог - железяка не может генерировать чувства. Что же тогда произошло? Почему я без всякого перехода нырнул в прошлое - в свое детство? Почему я тоже чувствовал себя счастливым? От неожиданной догадки я чуть не подпрыгнул.

- Ты чего? – всполошился Борис, провисая под тяжестью сумки.
- Я понял! Наш прибор ничего не усиливает, он просто…
- Не сейчас! – Борис страдальчески поморщился и пробубнил, так чтобы я не слышал, - мне и без твоих догадок тошно.
- Слушай! Не расстраивайся ты так. Он очухается и обязательно перезвонит. Может быть даже завтра.

                ***

Продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/08/539
      __________________