Не сказка о детстве фрагмент 12

             Однажды я с вечера оставила неубранную посуду. Иногда я все-таки ужинала дома, когда надоедали уличные пирожки.
            Я уже легла спать, когда моя дверь начала сотрясаться от ударов ногой :»Гдлам! Гдлам»! – раздавалось в тишине. Мое сердце показало все, на что способна аритмия. После очередного «гдлам», похоже, мать высаживала коленом или даже плечом, дверь с треском распахнулась, и раздался истошный визг:» ты почему, мразь такая,  за собой посуду не вымыла?! Я, что ли должна за тобой убирать, свинья, когда ты уже сдохнешь»?!
Пришлось вставать и под конвоем матери идти мыть посуду. Молчать, только молчать, спокойно, еще не хватало сесть за убийство. Я снова была ребенком, который не смеет говорить «нет», должен повиноваться приказам и терпеть любые унижения. Детство продолжалось.
           Когда я приходила с работы, она уже встречала меня в коридоре:»а чего это ты на пять минут позже, чем обычно? С мужиками шлялась»? Так и хотелось заявить в ответ, что пяти минут мне бы не хватило.
           Молчать, только молчать. Не отвечать, не возражать. Я уже приготовила лезвие.
          Ночью я снова, так же непрофессионально, но уже куда более уверенно, чем в одиннадцать лет, полоснула себя по венам. ( До меня никак не доходило, что французский революционер Марат и не только он, делал это в ванне с водой).
     Прошли годы с тех пор, как я раздумывала, не будет ли лучше после окончания школы, надо ли убивать себя, не подождать ли  эти десять лет. Эксперимент окончен. Не лучше. И не будет. Приготовившись к боли, я резанула  лезвием по венам правой руки. Появилась тонкая линия, будто бледный безгубый рот. Через несколько секунд «рот» на запястье улыбнулся мне широкой искренней улыбкой, а еще через несколько секунд его затошнило кровью.
            Слабеющей правой рукой я резанула и по венам левой, но это было уже не так выразительно. Крови из меня вытекло немало, но я даже не теряла сознание. Поток начал утихать, я хорошо залила пол, от души. Посмотрев на свои запястья с оттенком разочарования во взгляде, я встала с пола и твердой походкой отправилась в ванную за тряпкой. Нужно было убрать это безобразие, иначе  мать мне глаза выцарапает.
            Через два дня рука начала болеть, а на третий день вообще перестала действовать. Пришлось пойти к хирургу. Хорошая у него фамилия, думала я, ожидая своей очереди. И правда, фамилия что надо – Могильный.
             Он  положил на рану мазь Вишневского и  сказал, чтоб каждый день водкой промывала и йодом мазала. Много позже мать найдет пустую бутылку от той водки и будет всем  жаловаться на мой алкоголизм. Хотя, перед тем, как перешагнуть "порог отчего дома", я выпивала бутылку крепкого пива. Необходимые для храбрости "наркомовские сто грамм" перед боем. Ведь за дверью ждала меня она.
-"Пила"? Спрашивала мать сразу.
- "Топор"! - Отвечала я, и пряталась у себя в комнате до утра. Иногда я разнообразила репертуар, отвечая ей не "топор", а "болгарка" или вообще - "гильотина".