13. Где лечу - не знаю! Как побаловать тестя

...Мне часто доводилось летать по буровым на вертолёте Ми-8. Расположены они были хаотично. То – одиноко, то – весьма кучно. Названия присваивались без особой выдумки или буйной фантазии: либо просто «от фонаря», либо по названиям ближайших речушек. А если рядом находилось несколько буровых, кроме «имени» добавлялась ещё и «фамилия» в виде порядкового номера. Весь бардак заключался в том, что на эти буровые одновременно летали представители нескольких авиаотрядов, а обслуживались разными филиалами нефтегазоразведок. Названия буровых от разномастных организаций тоже различались, а буровая при этом могла быть одна и та же! Все попытки упорядочить и свести перечень рабочих площадок в единый реестр никак не получались. Как мы ни старались, вечно мешали какие-то препоны и разногласия... Хотя, припомнив известное выражение, можно бы изначально предположить, что в бардаке должен быть образцовый порядок.

Грустно было слышать в эфире, что Мирнинский борт кричит и надрывается, докладывая, что с курсом... градусов заходит на посадку на буровую Кумахская-136..., а в это же самое время Нюрбинцы оповещают всех вокруг, что на «крокодиле» Ми-6 с курсом... градусов производят посадку на буровой Мастах-54... И мы на Ми-8 подлетаем к буровой Кемпендяйская-231 и тоже блажим на все окрестности... А буровая-то – одна и та же! Не соскучишься, только загорюешь и закручинишься...

Однажды мне пришлось два-три дня подряд летать на одну буровую, но с разных направлений и с разными экипажами. Утомился. В заключительный день экипаж попался очень опытный, поэтому я воспользовался отсутствием пассажиров-вахтовиков и спокойненько пошёл подремать пару часиков. Лётчиков только спросил, справятся ли без меня? Они и отпустили меня с Богом, заверив, что раз уж я их проверяю, потом и спрос будет с них и только с них... И вот после того, как вертолётчики вышли на распадок реки, где совсем рядышком должна находиться искомая цель, этой цели они не увидели. Начали нервно «дёргаться», сомневаться, крутиться и вертеться по всей округе... Местность унылая, однообразная и очень похожая. Распадок, реки, озёрца,  взаиморасположение и конфигурация... А буровой вышки – нет! Никаких признаков наличия... И так смыкали, и эдак – нетути! Хоть плачь. Пришлось экипажу всё-таки через гордость переступить и меня разбудить. Но спросонок я тоже ничего не понял, а когда глубже вник в суть вопроса, то... опять ничего толкового не смог сообразить.
 
Вчера и позавчера стояла буровая с признаками полноценной деятельности, а сегодня куда-то загадочно исчезла... И, вроде бы, там ищем, где надо, а положительного результата – нет... Сел на место бортмеханика, карту испепеляю взглядом. Кручу её, верчу, прикидываю и сличаю... Снова вышли на распадок. Показываю рукой налево — там должна быть вышка! Так внутренний голос подсказал... И точно, через десять минут вышли прямёхонько на цель... Долго потом себя спрашивал, а если бы направо показал, что бы было? Буровую мы бы точно не нашли, а экипаж уже только на меня и надеялся, пилоты почти самоустранились и перестали искать... Угадал я или же точно был уверен, так до сих пор и не знаю... Случайность или удача?

А теперь расскажу про конкретный случай потери ориентировки. Работал в нашем авиаотряде довольно старый и очень опытный командир самолёта Ан-2 по фамилии Жеребятников. Летал над просторами Якутии настолько давно, что можно было предположить, что вся история авиации связана только с ним! Всю сознательную жизнь пилота бороздил просторы, начиная ещё с самолёта По-2, давно имел все допуски, право подбора площадок с воздуха и предельный личный метеоминимум. Однако хоть  особенных подвигов и не совершал, работал всегда основательно и с толком. Претензий к нему не было никаких.

Ранней зимой довелось ему лететь из Вилюйска в Маган, а это – то же самое, что в Якутск. Расстояние между Якутском и Маганом всего тринадцать километров. Второй пилот попался юный и несмышлёный, сотню часов вряд ли после училища успел налетать. Поэтому его и включили в экипаж к такому опытному и мудрому командиру, чтобы  побыстрее перенимал навыки, набирался лётного опыта и мастерства.
 
От Вилюйска расстояние по маршруту составляло примерно четыре сотни километров, но лететь пришлось уже вечером, с наступлением сумерек. Существовало два утверждённых маршрута – длиннее и короче. Но короткий требовал особого допуска – по особым правилам выполнения визуальных полётов. Маршрут проложен фактически напрямую от аэродрома вылета до аэродрома посадки. А длинный имел многочисленные изломы над характерными ориентирами, являющимися поворотными пунктами. Каким бы маршрутом экипаж ни летел, слева всегда находилась река Лена, а справа проходил газопровод до Якутска. При любом раскладе, если не пересекать Лену влево и не пересекать ветку газопровода вправо, рано или поздно «упрёшься» в город Якутск... А это – уже не какая-то незаметная деревенька, мимо которой можно «просквозить». Остальное – дело техники. Конечно, по всем правилам предписано лететь установленной трассой с поворотными пунктами, но, на самый крайний случай, позволительно иметь в виду и то, о чём указал. Однако командир Жеребятников заявил при принятии решения, что полетит длинной дорогой, а сам коварно и самоуверенно направился коротким путём. Времечко экономил, да и километры к оплате можно было приписать...

Второй пилот вряд ли имел полное представление о подобных нюансах и особенно о надобности иметь соответствующий допуск. Молодой пилот всецело полагался на авторитет заслуженного командира. Ещё следует отметить, что рядом с Якутским аэропортом находится мощная ШВРС (широковещательная радиостанция), которую элементарно можно запеленговать радиокомпасом, и просто тупо лететь по стрелке, указывающей направление, да ещё при этом прослушивать новости или музычку. Как говорят у лётчиков, КУР – ноль, балда – на массу! КУР – курсовой угол радиостанции. То есть думать особенно не надо, если строго удерживать стрелочку радиокомпаса на нуле шкалы!... Способов не потеряться имелось выше крыши, а ориентиры – самые заметные и надёжные. Однако пошёл снежок, радиопомехи повлияли или что-то ещё, но экипаж умудрился не только потеряться и заблудиться, но и пролететь мимо Якутска, пересечь широченную Лену и дальше упрямо двигаться на юг в сторону Алданских гор!

Когда командир сообразил, что куда-то не туда летят, начал снижаться и упорно искать землю, пытаться хоть что-то опознать и «вырулить», исправив ситуацию в свою пользу... Но было уже поздно... Наступила ночь, снег валил, и видимости практически не было никакой. Ни для каких правил выполнения полётов... Низкая высота и помехи от осадков не давали возможности определиться с местоположением, стрелка радиокомпаса беспорядочно вращалась в любом направлении, кроме заветного «нуля», а скрыть факт полёта без допуска по этой трассе хотелось всё больше... Командир такой допуск имел, а у юного второго пилота его пока быть не могло – рановато! Поэтому-то Жеребятников и волновался: самовольность, беспринципность и введение в заблуждение диспетчерской службы.
 
Все обстоятельства в тот день, а вернее уже в наступившую и непроглядную ночь суммировались и складывались против Жеребятникова. Второй пилот полностью устранился от попыток хоть как-то помочь, да и не мог ничего сделать. Соответствующего опыта не накопилось. Сначала стало немного беспокойно, страшновато, а потом и вообще – полностью безразлично. Куда везут, туда и привезут! Он не понимал ни сути полёта, ни возможных последствий. Надежда была одна единственная. Только на командира и его фарт...

Но командирское счастье тоже дремало где-то далеко в ту ночь, Жеребятников упорно дезинформировал диспетчерскую службу о полёте, в эфир посылались доклады о якобы усилившемся встречном ветре, а также передавались ложные данные о пролёте поворотных пунктов и расчётном времени прибытия.

Когда командир осознал, что полностью не владеет ситуацией, его охватил такой ужас, что он запаниковал, а потом впал в полную прострацию. Самолёт продолжал лететь на недопустимо малой высоте в сторону гор. И топливо заканчивалось. Диспетчеры всё-таки поняли, что надо срочно предпринимать меры к обнаружению самолёта. А сделать практически ничего не могли, потому что экипаж даже приблизительно не знал, где находится. И самовольно занятая высота оказалась слишком маленькой для обнаружения метки самолёта. По локатору ничего не видно – мёртвая зона. Аварийный сигнал бедствия не включался... Поэтому и диспетчеры при всём желании помочь экипажу ничем не могли. По ослабевающему звуку редких докладов диспетчеры догадались, что борт уже удаляется от Якутска... Но в какую сторону? Даже при самом невероятном раскладе никто не мог предположить такого сумасшедшего случая, что самолёт уже вплотную приблизился к горам... Спасло экипаж лишь то, что Алданские диспетчеры каким-то образом смогли запеленговать летящий в «никуда» борт, немедленно приказали набрать безопасную высоту, а потом и вывели Жеребятникова на аэродром Алдан... Можете взглянуть ради интереса, где находится Вилюйск, где – Якутск и где – Алдан.

Они обязательно убились бы в горах или упали в тайге без топлива... Им уже было всё равно. Полное обалдение, утрата чувства реальности и самосохранения... Не надо искать хитрых и коротких путей... Помните песенку: «Нормальные герои всегда идут в обход»?

Я участвовал в расследовании обстоятельств этого полёта. Долго разговаривал с командиром. Со второго пилота выжать было нечего, кроме коротенькой объяснительной. Он практически ничего не помнил. И даже счастья своего полностью не осознавал, что всё обошлось, и смертушка с косой каким-то чудом прошла мимо... Юра Жеребятников был настолько потрясён происшедшим, что ничего толкового не мог ни сказать, ни объяснить. Только мотал головой и повторял: «Чёрт попутал! Чёрт попутал!» – А я показывал выписку из радиообмена, где имелась весьма знаменательная фраза доклада: «Где лечу — не знаю... Но расчётное время прибытия – через десять минут!» – Хоть стой, хоть падай!... Вот такой работал старый «жеребец» – командир Жеребятников.


… Через три года после начала авиационно-якутской деятельности я собирался в очередной отпуск. Предстояло навестить тестя и тёщу в Ленинграде. Решил не с пустыми руками приехать, а побаловать тестя хорошей рыбкой, например, осетринкой. Летом работы очень много, и вволю порыбачить где-нибудь на периферии не всегда удавалось. Однако интересный подарок сделать очень хотелось...

И втемяшилось, что раз уж твёрдо решил-таки привезти осетра, надо его срочно добывать! Покупать рыбу было как-то не принято, а заказать кому-нибудь именно осетра, сами понимаете, совсем не просто. Никто не афишировал фактов подобного лова, да и такая просьба попросту вызвала бы удивление и недоумение: «Тебе надо? Бери снасти и лови. Делов-то!»... – Отпуск приближался, а в домашних «закромах» стерляди не наблюдалось. Надо было срочно предпринимать конкретные действенные меры...

В один из летних дней, ближе к концу рабочего графика, местный старожил, командир Ан-2, предложил попить пивка с рыбкой. Пивка очень хотелось, да и рыбка имелась. Но в данном случае предложение предполагало поездку к директору пивзавода, чтобы испробовать, чем же сегодня потчуют настоящего директора самого настоящего пивзавода... К слову сказать, директор пива не употреблял вообще, но рыбку страстно любил! Пива у него было – море и разного, а рыбки никогда в наличии не наблюдалось. Рыбаком он не являлся. Но частенько звонил нам на работу и канючил сушёно-вяленого продукта, предлагая натуробмен пивком. Ёмкости с собой можно было брать любые, даже двадцатилитровые канистры. Ехать в посёлок на пивзавод было не очень удобно – на рейсовом автобусе, а потом ещё приходилось думать, как возвращаться обратно, приняв «на грудь» на месте и волоча пару канистр пенного напитка.

А тут совпало – директор в наличии, телефонная связь установлена, даже пообещали дегустацию и полное уничтожение нового сорта нефильтрованного пива прямо в кабинете, но при условии угощения директора солёной рыбкой. И, как ни странно, машина для развоза, ожидания и возврата лётческих тел тоже отыскалась!

В кабинете у директора полновластным хозяином располагался громадный холодильник, но никаких полок внутри! Там всегда стояла здоровенная колба литров на шесть-восемь. Директорский фонд, так сказать, на представительские нужды! Сами понимаете, что если Сангарское пивко без всякой натяжки являлось великолепным везде и всегда, то уж у самого директора пиво оказывалось самым наисвежайшим, совершенно необыкновенным, душистым и хмельным! В этом кабинете имелась возможность попробовать и перспективно-экспериментальные сорта, которые только предполагалось запустить в продажу. Такие поездки случались не слишком часто, но если уж случались, то на своих ногах уйти от знаменитой колбы было попросту невозможной задачей!
 
Мы втроём въехали прямо на территорию пивзавода и уверенно направились в директорский кабинет к заветному холодильнику. В кабинете за столом сидел «сам». Он громадными кусками кромсал охотничьим ножом прямо на газетке крупный экземпляр осетра и тут же отправлял в рот, заедая ломтями чёрного хлеба. Глаза выглядели масляными, как у кота, обожравшегося сметанкой. Возможно, он ещё и урчал от удовольствия!
 
Осетрина с пивом хороша, конечно, но всё же это деликатес, как и везде! К пиву была припасена шикарная вяленая рыба. И для застолья, и для ублажения директора. Кроме хозяина, в кабинете обнаружились ещё два добровольца-дегустатора, угостивших директора осетриной – представители рыбзавода, рыбаки-профессионалы. С ними я уже был хорошо знаком, но контакты поддерживались только зимой, когда летали на озёра. А всё лето они, как правило, пропадали на островах-угодьях, обеспечивая план и снабжая страну разнообразной рыбкой.

Наше знакомство произошло при весьма интересных обстоятельствах... Когда всё население государства испытывало немыслимые продовольственные трудности, тогда высокое начальство посылало городской контингент «на картошку», и приблизительно такие же трудности наблюдались в сельском хозяйстве Якутии... Только посылали не на картошку, а на сенокос, дабы обеспечить немногочисленных бурёнок кормовой зелёной массой. Людей снимали с основной работы, доставляли вертолётами на какой-нибудь лужок, а потом забирали через день-два.
 
Лужок находился обычно посреди тайги, вдали от рек или озёр, но в непосредственной близости от комаров и мошки... Удовольствие ещё то! Кто, куда и как доставлял стога сена потом, так и осталось загадкой. Но коров к стогам сенца уж точно никто не гонял! Желающих поехать на сенокос, как правило, не находили, поэтому всё выглядело добровольно-принудительно, но по разнарядке райкома.

… А ещё в первые дни трудовой деятельности, когда всё пока было в новинку, очень удивил факт немыслимого трудового энтузиазма. Так однажды пришла информация, что надо бы человек десять из аэропорта отрядить на остров и задать там «жару», выкосив какой-то участок. Предполагалось, что доставка тел волонтёров будет осуществлена на моторных лодках, а бензином и косами обеспечит райком. Сразу почему-то началось деловитое шушуканье, переглядывание со значением, лётчики оживились и наперебой стали предлагать свои кандидатуры.
 
Я смотрел на них, как доктор на больного, не понимая причин такого небывалого комсомольско-молодёжного подъёма и единого порыва помочь гибнущему сельскому хозяйству. Желающих ехать на покос оказалось раза в два больше, чем требовалось по разнарядке. Поэтому ещё слегка и поспорили, подебатировали и даже поругались, кому персонально попасть в список. Понял лишь потом, когда и меня включили в список, но уже принудительно, как бы для ознакомления с окружающим бытиём, но всё же больше «авансом», для широкого знакомства именно со мной и в нерабочей обстановке.

На Лене начинался шторм. Ветерок потихонечку крепчал. Местные старожилы уже знали, что через денёк-другой начнётся настоящая непогода, когда лишь самые крупные суда и караваны барж смогут находиться на реке. А на моторке в шторм делать нечего!... Я уже говорил, что в штормовую погоду можно было официально сидеть на островах, не выходя на работу? Если не говорил, тогда знайте, что это было именно так, но при условии, что ты внезапно попал в шторм конкретно в законные выходные. Это считалось вполне понятной и уважительной причиной. И никаких тебе прогулов! А штормило, зачастую, по нескольку дней подряд, и несчастных случаев происходило достаточно много. И одинокие лодки обнаруживали далеко вниз по течению, но уже без рыбаков. А то и ничего не находили. Ушёл человек на рыбалку... И пропал. Сгинул безвозвратно. Искать практически бесполезно, потому что точного места многочисленных рыбалок угадать  невозможно.


Вот и в данном случае сенокос предполагался стать преобразованным в элементарное пересиживание якобы разыгравшегося шторма на удобном острове, защищённом от ветра и волн, то есть в примитивный «откос» от сенокоса, а также в обычную рыбалку под благовидным предлогом... Да ещё и продуктами с бензином райком щедро обеспечивал такие неожиданные выходные! Спиртным райком, однако, не снабжал, но запасы горячительного каждый прихватывал самостоятельно... Всё это узнал позже, когда отчалили на лодке. Слегка терзали лишь муки сомнений по поводу того, как же правильно держать косу и как не покалечить никого, а также как буду выглядеть со стороны. Не хотелось насмешек и подколок.

Часика через три волна поднялась такая, что усидеть в лодке стало невозможно. Наконец, повернули в протоку, проехали вдоль береговой черты, а потом начали петлять по изгибам бесконечных проток-ериков..., ещё и ещё. Мне стало уже всё равнозначно. Я вообще не знал, куда едем и когда доберёмся. Причалили на каком-то острове, сразу начали «косить» рыбу и предаваться всевозможному отдыху, начисто позабыв про косы и голодных бурёнок. Тогда-то очень доходчиво и прояснили про такое страстное желание быть в рядах добровольцев. Оказывается, всё было предусмотрено и спланировано заранее, едва только начались первые признаки надвигающегося шторма, совпадающие с началом сенокоса.

… На соседнем острове виднелись судёнышко-катерок и стоянка рыбаков, именно тех, которые в данный момент сидели в кабинете директора пивзавода и «приговаривали» знаменитую колбу нефильтрованного пива из закромов личного фонда «самого».  Вкладом в общее дело оказался слабосолёный осётр, приготовленный необыкновенно вкусно – когда продукт не предназначен для слишком долгого хранения! Мы присоединились и тоже внесли свою лепту в виде вяленой рыбки, а потом и разговорились.

Услышав про нелёгкие потуги ублажить любимого тестя и про намерение добыть парочку осетришек, рыбаки совершенно серьёзно пригласили мою персону порыбачить на угодьях и выловить такую рыбину, а заодно и посмотреть на артельную работу со стороны. Ну, и само собой – отдохнуть вволю! Единственным проблемным условием оказалось то, что предстояло на недельку отпроситься с работы, ведь базировка находилась достаточно далеко. А именно через этот срок рыбакам предстояло всё равно возвращаться по какой-то надобности. На том и порешили.

… Всеми правдами и неправдами, но устроил недельку прогулов-отгулов, чтобы как следует подготовиться к отпуску. Решили отправиться на лодке. Остальные рыбаки находились уже на месте, ожидая нашего приезда, а кроме меня, в лодке поехал ещё один товарищ из аэропорта, который работал сам по себе. Где хотел и когда хотел. Очень разносторонний по части освоенных профессий и свободолюбия. С рыбаками у него установились тесные дружеские отношения. Выехали в ночь. Лодочный мотор «Вихрь» с удовольствием «кушал» газовый конденсат, который на вертолётах таскали с буровых скважин целыми бочками.
 
Особенность езды на конденсате такова, что предусматривалось сначала запустить движок на чистом бензине, а потом быстренько переткнуть шланг в бачок с конденсатом. К слову сказать, «Москвичи» тоже запросто переваривали этот вид топлива. Хитрые умельцы устанавливали простенькую прокладку и потом не знали горя! Бочка газового конденсата обходилась всего в пару бутылок водки или символически оплачивалась какими-то смешными деньгами, а то и оговоренным бартером. Поэтому в лодке стояла полная «двухсотка» конденсата, а также несколько стандартных бачков с бензином и личные вещички. Ехать предстояло далеко – за устье впадающего в Лену Вилюя. По карте расстояние получалось всего 50 – 60 км, но на моторке и по речным изгибам пришлось добираться часов шесть-семь, хотя течение неплохо помогало.

Погода стояла душная, летняя, но вечером и ночью в лодке никакой жары не ощущалось. Наоборот – приятно, освежающе и интересно. По дороге неожиданно увидели лося, переплывающего Лену. Подобрались вплотную, долго двигались по течению вместе с сохатым. Он выглядел совершенно беспомощным, имел громадные рога и одновременно умоляющий взгляд. Понимал, наверное, что практически беззащитен и не может абсолютно ничего сделать. А мы могли...

Мой спутник потянулся к топорику, лежащему в лодке, и вопросительно взглянул. А я покачал головой, отрицая возможность столь лёгкой добычи. Не мог пойти на убийство!... Потом, за стаканом «запотевшей», сделали упрёк, что могли бы и со свежим мясом быть, а так – только голимая тушёнка и мерзлятина из ледника!... Оставалось-то всего три-четыре километра до рыбацкой стоянки. Тюкнул сохатого по переносице обухом, подцепил тросиком за рога – и вся недолга! Наверняка, будь на моём месте кто-то другой, и сомнений вообще не возникло... Но лось остался жив и поплыл дальше в свете лунной дорожки, а мы продолжили путь каждый при своём мнении.

Пробираясь протоками к месту встречи, увидели целый выводок турпанов –  крупных уток, которые питаются рыбой. Мясо у них сильно отдаёт рыбой, поэтому их и не особенно стреляют для пропитания, а разве-что из баловства. Но я тогда запросто мог веслом сшибить на лету пару крупных птиц, когда они с шумом взлетали с воды, проносясь прямо над лодкой. И этого делать не стал. Нужен был осётр и только он!

… Стоянка рыбаков оказалась оборудованной стационарно и весьма основательно, даже капитально. Несколько строений с печками, в горушке крутого берега вырыт очень большой ледник – хранилище для рыбы или мяса. Жили в одной избушке, так как места хватало на всех. Рыбаков было трое. Один постоянно находился в лагере, обеспечивая обед и ужин, а график дежурства они составляли сами. Зачастую, на обед никто не приезжал с промысла, потому что двое уехавших с утра должны были проверить, распотрошить и вновь поставить порядка тридцати километров (!) сетей, если не соврали... А смысла врать – абсолютно никакого. И работали промысловики поодиночке, каждый на своём участке и на персональной лодке. Мы, приехавшие вдвоём с  напарником, по мере возможности помогали чем могли, но нас особо ничем не напрягали. Мы занимались своими делами, поджидая к вечеру измотанных рыбаков, чтобы вместе поужинать и немного «потарахтеть за жизнь».
 
Иногда днём лодки возвращались, чтобы складировать улов и поменять сети. Приходилось вывесить на просушку, починить привезённые и взять взамен сухие. Аппетит у рыбаков практически отсутствовал. Приехав, они заглатывали по паре стаканов водки, по-быстрому закусывали и чем-нибудь ещё набивали «курдюки». Пили чай, курили... Лениво переговаривались и беззлобно перешучивались... Разговоров происходило мало. Печку вечерами уже протапливали, несмотря на дневной зной. Потом, разомлев от выпитого и съеденного, разморенные теплом огня, рыбаки быстро уходили в «туман и страну дураков». Ни телевизора, ни радио. Да и сил что-то воспринимать у работяг совершенно не оставалось. Надо было поспать, отдохнуть, восстановиться и с каждого нового утра начинать круговорот дел с самого начала. Сезон и количество улова сильно влиял на заработок. Деньги нужны всем!

… Подобных рыбацких стоянок на Лене существовало несколько. Примерно раз в две недели приплывал катерок, постоянно курсировавший по реке. Перегружался из ледника улов, забирались бочки с засоленной рыбой, выкатывались пустые, и частично обновлялись продукты, поступали свежие новости. Из продуктов самыми ценными считались хлеб, водка и пиво. Сгущёнка и тушёнка никогда не считались особенным дефицитом, ящики с ними стояли нераспечатанные, занимая много места. Некоторые громоздились штабелями прямо на открытом пространстве. Рыбу (любую) за продукт вообще не считали, её просто ненавидели! Хотя под пивко снисходительно шелушили, предпочитая всё-таки водочку закусить большим куском осетрины.

Если бы катер не приплывал вообще, рыбаки бы и не заметили его отсутствия! Разве что с хлебом возникла некоторая напряжёнка. А других продуктов из реки и тайги имелось столько, что пару лет можно около печки провести и не испытать особенных проблем. В леднике лежали тушки битой птицы, мясо различного зверья. Но готовить и есть эти запасы рыбакам претило и было откровенно лениво. На такое никогда не находилось ни желания, ни времени... Не совсем понятным оказался высказанный упрёк по поводу несостоявшегося кусмана сохатинки, но переспрашивать не стал... Подумал лишь, что мороженое мясо из ледника куда хуже свежатинки, и всё... Водка тоже имела прекрасный заменитель. В виде молочной фляги ядрёной бражки. Никогда не видел, чтобы упивались вечером до такого состояния, чтобы с утра не выехать на проверку снастей, хотя никаких ограничений не существовало, и никто не следил друг за другом. Каждый регулировал персональный рацион и количество «принятого на грудь» самостоятельно.
 
Утром ехать требовалось обязательно по той причине, что сети продырявливались огромными щуками-торпедами насквозь. Но самые большие неприятности доставляла любая протухшая рыба. Выковыривать её из ячеек очень противно, как и маленьких представителей стерляжьих – «шильце». Они запутывались в сетях, перекручивали их невероятным образом до такого состояния, что вся сеть могла превратиться в один сплошной шнурок. А распутать такую сеть и избавиться от колючей рыбы – очень долгое и трудоёмкое занятие. Если в сеть попадалось хотя бы штук пять небольших осётриков, то чтобы не терять попусту времени, такую снасть сразу снимали и тут же ставили новую. Приводили в порядок и распутывали уже на берегу, в лагере.

У рыбаков жили две чудесные собаки-лайки. Очень дружелюбные. Питались в тайге, промышляя какую-то дичь. Но и остатками со стола не брезговали, вылизывая банки из-под тушёнки до первозданного блеска, а также не гнушались полакомиться свежей рыбкой, чему я сильно удивлялся. Собачки бегали неутомимо, сновали туда-сюда, заливаясь счастливым лаем при виде приехавших хозяев, бросаясь навстречу и мотая кренделями хвостов.

Дня два привыкал, осматривался и добивался поставленной цели: самозабвенно ловил рыбу, надеясь ухватить солидного осетра или пару-тройку помельче. Но пока попадались какие-то невзрачные, на мой предвзятый и алчный взгляд, особи. Не больше полутора-двух килограммов. Запасы наживки в виде просоленных шкурок свиного сала подходили к концу, и остро требовалось попытаться ловить на что-то более привлекательное, чем свинячья кожа! Стал частенько горевать, соображать и «жалиться» рыбакам на такую незадачу.

Рыбаки выслушали горестные охи, вздохи и сетования с хмурыми физиономиями. Мужики вообще не понимали сути постоянных хныканий. Сказали, что я капризничаю, как кисейная барышня, вообще зажрался и сильно «перебираю харчами», указывая на бочечку с пятью-шестью засоленными рыбинами, которых умудрился выловить в первый же день. Рыбка казалась уже готовой к проветриванию и подвяливанию. Но никак не устраивал размер. Категорически. Идея «фикс» прочно угнездилась в голове. Очень хотелось поразить тестя выловленным осетром, да и к родителям в Алма-Ату тоже собирался заехать, а они за всю жизнь такую экзотическую рыбу даже и не пробовали, лишь видели на картинках или в кино! А рыбаки продолжали уговаривать не испытывать понапрасну рыбацкого счастья, не гневить Нептуна и других речных богов, а удовольствоваться тем, что уже выловил. Я же упрямо продолжал настаивать, что надо бы побольше... Побольше... Маловато будет!

Тогда рыбаки плюнули, выматерились и стали обучать добыче живца-гольяна... Неподалёку в тайге, всего в пятидесяти-семидесяти метрах находилось озерцо, но эти самые метры надо было ещё суметь преодолеть и умудриться не погибнуть от мошкары! Про комаров уже не говорю, это как бы само собой разумеющееся неудобство. Надо просто отрешиться от попыток избавиться от комарья. Просто сжиться, как с неизбежностью, и не обращать внимания, жить элементарной надеждой, что когда-то отсюда выберешься в относительную цивилизацию и комфорт. А с мошкарой сжиться и смириться невозможно. Гнус витал и роился везде в неимоверном количестве! Мошка лезла во все отверстия, выедала очи и залезала под резинку рукавов, продолжая грызть и терзать нещадно... Если мошка отсутствовала по каким-то причинам, то наличие комаров уже воспринималось, как благо и счастье. Там-то и показали эффект жжёной толчёной ромашки, когда я уже почти вовсю кричал: «Караул!», и не имелось никакой мочи вытерпеть такую пытку...

Однако моё решение оказалось твёрдым и непоколебимым. Скорее, даже твердолобым. Я готовился к самым страшным мукам и лишениям, только бы добиться поставленной цели... Вот дурак-то был! Сидел бы спокойненько на берегу Лены, обдуваемый свежим ветерком, покуривал и тягал полуторакилограммовых осетров безо всякой печали и забот.

«Приспособа» для ловли гольяна оказалась до обидного примитивной. В обычную трёхлитровую банку вставлялась сплетённая из алюминиевой проволоки сеточка по типу рыбацкой воронки-мордушки, а на дно помещался кусок хлеба. Длинная верёвка привязывалась к горлышку сосуда. Потом сия снасть забрасывалась куда-нибудь в озеро. И не обязательно далеко. Тупая рыбёшка, привлечённая ароматом хлебца, набивалась в банку, а чтобы обратно выбраться, ума уже не хватало. Через какое-то время предстояло эту баночку вытянуть на берег и бежать со всех ног... Оделся как на северный полюс, замотавшись по самые глаза, а для верности ещё и накомарник надел. В полной тишине пробирался к озеру, как вражеский шпион-лазутчик. Если только это можно назвать тишиной...
 
Разъярённые комары целыми эскадрильями сопровождали «полярника», но потом их вой перекрыл гул мошкариных туч. Под такое звуковое сопровождение удалось сделать первый заброс сложнейшей снасти в озеро. Накомарник скоро снял, осознав, что скоро задохнусь. К рекорду по бегу готовился уже заранее, но перекрыл даже то, на что рассчитывал. Ураганом пронёсшись по проторённому пути на одном дыхании, вернулся к лагерю. Градом лил пот, поэтому пришлось срочно окунаться в речку. Но половина дела оказалась сделанной. Отчаянно старался не думать о том, что баночку придётся когда-нибудь вытаскивать из озера.

Думы в основном касались того, как и где развесить подготовленные осетровые тушки, чтобы обветрились и подвялились. Требовалось кровь из носа сделать так, чтобы рыба покрылась корочкой, а внутри оставалась нежной, но не размякшей. Сходил на разведку в соседнюю избушку. Оглядел просторное помещение, но в нём ощущалась некоторая сыроватость, без доступа свежего воздуха. Испортить продукт в таких условиях проще простого! Да и мухота неминуемо бы проникла.
 
… Потрошёной рыбе без головы муха не причинит особого вреда, но непременно «засидит» и испоганит всю презентабельность. Поэтому сразу отмёл такой вариант. С деловым видом старшего прораба продолжал бродить по стоянке и окрестностям, напряжённо вглядываясь во всё вокруг и просчитывая в уме самые невероятные способы сушки рыбы. Ни черта в голову не лезло, а дело сделать необходимо было позарез. И в самые короткие сроки. Иначе вся красивая затея накрылась бы медным тазом!

Рыбакам надоело смотреть на беспорядочные перемещения высокоинтеллектуального озабоченного человека. Со стороны совершенно непонятным казалось, наверное, чем же я таким занят, что хожу туда-сюда с видом профессора, решающего сложную математическую задачу. Заблудился в трёх соснах или потерял что-то очень ценное и важное, а теперь жажду отыскать?... В общем, меня прямо спросили, чего это я шарахаюсь в одном и том же месте, правда, несколько другими словами. Терпеливо объяснил, чего это я, в самом деле, шарахаюсь. И что глобальная жизненная проблема не даёт ни минуты покоя, поэтому страшно напрягаюсь и печалюсь...

После недолгой паузы последовала длинная ответная тирада. Краткий смысл перевода с рыбацкого лексикона на общедоступный человеческий заключался в том, что я – истинный м...к! Ни хрена не соображаю в колбасных обрезках, что моё истинное место – только на самолётах-вертолётах, а для всего остального совершенно не приспособлен. И так далее... Короткими, но ёмкими выражениями. В общем, жалкая и ничтожная личность. Соглашался со всем сказанным. Ведь действительно, они были абсолютно правы, а я находился не на своём привычном месте старшего штурмана, а в глухомани тайги, на берегу Лены в роли праздного туриста или курортника. Пользы от меня самая малость, а проблем – много! И я ничуть не обижался. Отношения создались дружеские и без всяких условностей.

Тем не менее, совет выдали простой до невероятности. Надо лишь выбрать берёзку, но не очень толстую. Нагнуть её, привязать рыбьи тушки и отпустить деревце в первозданное состояние. Наверху и ветерок обдувает, и солнышко пригревает, и мухи в шевелящейся листве не очень интересуются. Нужный процесс значительно ускоряется!

Так и поступил, удивляясь собственной беспомощности и «дремучести» в решении простецкого ребуса. Похоже, если бы не подсказка друзей-рыбаков, долго бы ещё бродил по становищу в поисках разгадки задачи, которую сам себе задал.
Берёзки нашлись совсем рядом. Рыбу развесил, радуясь, что скоро дойдёт до нужной  кондиции... Не учёл лишь одного. Но самого, как оказалось, важного. Большой сюрприз ожидал уже на следующее утро.


(продолжение следует)