и тогда снег покрыл виноградники

       Пролог
      
       «…и тогда снег покрыл виноградники,  вымерзли в садах деревья, а на севере сковал моря лёд.  Проснулись горы, и потекла из них раскалённая лава, в лесах звери ели друг друга и нападали на человека, и вскоре человек уподобился им, нападая и убивая. Дух человеческий обрастал кожей, ибо не мог больше согреть человека, но и она  не спасала от холода – и люди обдирали шкуры с убитых животных и заворачивались в них.  По земле проносились смерчи, опустошая её, морские волны поднимались до облаков и обрушивались на берег. Нигде не было покоя согрешившему роду Мицраима . 
      
       Род Гефера, не преступивший запрета, собрался тогда в райских садах, ибо призвал их Бог со всей Земли и наказал не бояться стихий.  У ворот рая поставил Он ангела с огненным мечом, и наказал ему охранять сад, и ни один лист после того не облетел с райских деревьев.  Когда же по прошествии  сорока дней стихии успокоились, то вышли люди из рая и не узнали Земли – так она изменилась.  И не узнали люди прежних братьев своих  – так изменились те.
      
       Всех людей из рода Гефера насчитывалось семьдесят семь тысяч. Старейшины семей их заключили Завет с Богом, и с того дня ведётся ими нынешний счёт лет. Для потомков Мицраима же явлены  были скрижали в долине Месопотамской, и выбиты в камне заповеди, коим надлежит следовать, чтобы спастись. Выйдя из рая, праведники оделись в кожаные одежды, подобно грешникам,  и, разойдясь по всей Земле, поселились в племенах малых и больших, увещевая  и направляя. И дивились люди их способностям прозревать, что будет завтра, и врачевать болезни и раны, и разговаривать между собой через земли и океаны. То было Время Пророков, а продолжалось оно две тысячи лет.
      
       Но даже праведные – всего лишь люди. Тело пророка было долговечнее тела обычного человека, но и оно изнашивалось,  старело и умирало. Когда первое поколение пророков сменилось вторым, второе – третьим, а третье – четвёртым, настал час возвращения Змея. До тех пор он таился под землёй в неведомых глубинных пещерах, ибо праведные были сильнее его. Они были сильнее, но исправить грешную природу братьев своих не могли. Вновь и вновь они лечили народившихся грешников словом, пока не возгордились некоторые из пророков, решив, что слов недостаточно. Что нужно не проповедовать, а принуждать.  И Время Пророков сменило Время Царей. То была эпоха великих государств и великих войн, ибо  теперь каждый имел свою меру истины вместо общей. Споры перерастали в ссоры,  ссоры – в войны. Цари собирали  армии и шли воевать друг с другом, и гибли тысячи и десятки тысяч с обеих сторон. Между людьми поселилась ненависть, и кровь убитых  просочилась сквозь землю в глубины её, и оттуда вернулся Змей, ибо сказано было ему при изгнании: обратно выйдешь ты только по дороге из человеческой крови. Продолжалось же Время Царей четыре века.
      
       Остававшиеся в раю умолили Бога не напускать  мор и язвы на Землю, заключив с Ним  Последний Завет. Пока жив будет хоть один из них, или его потомки и пока будет он хранить слово и проповедовать Любовь и Добро, род людской не пресечётся. Затем последние из рода Гефера вышли из ворот, охраняемых ангелом с огненным мечом, и отправились по царствам увещевать правителей. Они призывали прекратить войны, покаяться и строить мир заново. Змей же нашептывал правителям иное, и возбуждал в них гнев и властолюбие, и страх. Видели цари:  речи пришедших из рая приятны народам, и слушают их, и слышат. И называют народы своих царей падшими пророками, а пришедших – настоящими.  И тогда Время Царей сменило Время Инквизиции.  В долине Месопотамской взорваны были древние скрижали, и остаток рода Гефера  преследовали по всей земле, и расцвели в царствах колдовство и черная магия, ибо только с  её помощью падшие  пророки надеялись победить настоящих. И многие заключали в те времена союз со Змеем в обмен на тёмные знания. Время Инквизиции длилось десять раз по сорок лет».
      
       (Дошедший до нас отрывок из Книги Судеб)
      
      
       Глава 1,
       в которой читатель знакомится со вспыльчивым профессором и его юной гостьей
      
       Маленький кусочек камня с двумя потемневшими рунами лежал на дубовой столешнице перед  профессором. Он недолго рассматривал его, прежде чем взять в грубые обветренные руки.  Ни дорогой массивный стол, ни книжные стеллажи с полутора тысячами книг вдоль высоких стен, ни большая люстра венецианского стекла или мягкий персидский ковёр на полу не сочетались с этими руками. Руки скорее подошли бы матросу или докеру в порту, откуда долетали гудки швартующихся и отплывающих кораблей.  Седая бородка клинышком, очки в золотой оправе – ну какой из этого профессора докер? Тем не менее, эти руки были руками учёного – профессора археологии.
      
       – Вы знаете, сколько мне лет, юная барышня? – поднял он глаза на молодую особу, стоявшую по другую сторону стола. – Нет, вы не знаете, сколько мне лет! В ваши годы все, кто старше тридцати – дряхлые старики.  Ну, так я вам скажу! Я – не молодящаяся дамочка, чтобы скрывать свой возраст. Когда вашей маме было  восемнадцать, я уже раскопал Двою, понятно?
       Девушка кивнула.
       – Ах, вам понятно! И после этого вы приносите мне кусок старого камня, утверждая, что это осколок Скрижалей! Зарубите себе на своём милом носике: за свою жизнь я видел столько «священных осколков», что из них можно было собрать двадцать Скрижалей. Двадцать! А вы… стыдно, девушка, стыдно!
       – Сергей Александрович…
       – Алексеевич!
       – Сергей Алексеевич…
       – Как может человек мнить себя знатоком, – окончательно вышел из себя профессор, – не зная моего отчества?! Это просто невежество какое-то!
       – Сергей Алексеевич…
       – Оголтелое, возмутительное, беспардонное  невежество! Не поинтересоваться, как зовут человека, к которому идёшь…
       – Профессор!! – девушка нетерпеливо притопнула ножкой, не зная как прервать ворчание археолога. Вопреки заявлению профессора, она вовсе не была невеждой, скорее наоборот – выделялась на фоне своих ровесников начитанностью, эрудицией и умением анализировать прочитанное и услышанное. Была она не то чтобы красива, но по-своему хороша, из того типа женщин, которые становятся не только подругами, но и верными друзьями. Волосы убраны в длинный тёмный хвост, шёлковая рубаха выпущена по моде на шаровары, на ногах же – не туфельки на каблучках, а ухоженные, но хорошо растоптанные и удобные для ходьбы полукеды. Но хозяин кабинета этого не видел. Вернее, не замечал. Побагровев, он медленно поднялся из-за стола и рявкнул:
       – Топать на меня ногами?!!! В моём кабинете?! Во-о-он!!!
       И вспыльчивый профессор со всей силы запустил камень в сторону двери. Девушка испуганно отшатнулась, камень со свистом пролетел мимо и, ударившись о толстую металлическую  дверь, отскочил на пол, расколовшись на части.
       – Старый идиот! – выругалась девушка.
      
       Дойдя до двери, она присела на карточки и стала собирать осколки.  Сергей Алексеевич опустился в мягкое кресло и что-то невнятно пробормотал.  Затем схватил книгу и, закрывшись ею как щитом, уставился в текст. Некоторое время он так и сидел, но вскоре ему надоело, и седая бородка клинышком показалась из-за обложки.
       – Вы долго ещё будете копошиться? – язвительно спросил он.
       – Профессор, – не оборачиваясь, тихо произнесла гостья, – посмотрите. Это очень странно!
       Чувствуя некоторую вину и уже почти успокоившись,  Сергей Алексеевич выбрался из-за стола и, ворча под нос, направился к ней. Присел рядом, взял грубой рукой один из осколков и удивленно воскликнул:
       – Мать моя женщина!
       Каменный скол с обратной стороны явил его глазам те же руны.  Так было и на втором осколке, и на третьем…  Профессор взял самый крупный кусок, с силой ударил его о дверь и, расколов, обнаружил, что внутри камня руны повторяются.
       – Мать моя женщина! – снова пробормотал он.
       –Отец мой мужчина! – передразнила его девушка.  – Вы знаете, как это объяснить?
       – Я? – переспросил Сергей Алексеевич. – Нет! Но в мифологии об этом упоминается. Постойте, где же это? А, шестая полка с восточной стороны, третья секция…
      
       Он встал – медленно, всё ещё ошарашенный увиденным,  взял с полки толстый сборник мифов в тёмном переплете, и, отыскав нужную страницу, прочитал вслух:
      
       «Мастер Аарон и братья его строили Скрижали из камня церзиум, который похож на обычный, но благословлён самим Господом. Сей камень обладает удивительным свойством: выбитое на нём не утратится, пока существует хотя бы мельчайшая частица его. Если отколоть от камня одну часть, разделив надвое, то надпись окажется на обоих камнях. Если измельчить его на много частей, то и тогда надпись будет на каждой.  Даже если глаз человеческий не в силах различить на крошечной пылинке церзиума руны, следует знать, что они остаются там целы и невредимы».
      
       Профессор захлопнул книгу и внимательно посмотрел на девушку.
       – Между прочим, – заявил он. – Это вовсе не какое-то волшебство! Необычный феномен – да. В науке он известен как голографический эффект. Если создать голограмму, утверждают они, а потом разделить её на две части, то обе дочерние будут сохранять всю информацию изначальной материнской голограммы. Есть даже гипотеза, что по этому принципу устроена вся наша Вселенная. Но, мамонт меня забодай, церзиум существует! Девушка, дайте я вас расцелую!
       – Я, я… – попыталась увернуться гостья, но ей это не удалось.
       – И запомните на всю жизнь! –  торжественным голосом заявил профессор минутой спустя. – Запомните и расскажите детям и внукам! Вас самолично расцеловал профессор Ерёмин Сергей Алексеевич – это ли не лучшая награда для любителя археологии?!
      
      
       Глава 2,
       в которой читатель узнает, как осколок Скрижалей попал в руки девушки
      
       Мягкий свет люстры, некогда привезённой профессором из Аммурианума, городка стекольщиков на одном из островов Венецианской лагуны, падал на тёплый ворс ковра из Исфахана, древней столицы персов. Светлые кресла в стиле арт деко доставлены были из знаменитой мастерской в Брно, толстая сигара сделана вручную в Доминикане, а старинные запонки из драгоценных пуговиц, соединённых тонкой золотой цепочкой перешли по наследству вместе с двухэтажным домом из восьми комнат, гостиной, кабинета и большого подвала, где в одной из половин хранилось в бочках и толстых бутылях дорогое старое вино, а в другой располагалась лаборатория. Аристократическая обстановка эта, впрочем, резко контрастировала с импульсивным и непоседливым характером профессора. В своём родовом гнезде он проводил лишь два зимних месяца, а весной уезжал на очередные раскопки. Там он без труда довольствовался самым необходимым: жил в палатке, носил рабочую одежду, ел вместе со всеми за столом и даже мысль о том, чтобы благоустроить свой походный быт не приходила Сергею Алексеевичу в голову. Двух месяцев отдыха, чтения книг, встреч со старыми друзьями, посещения театральных премьер и зимних конных бегов на ипподроме вполне хватало ему для восстановления сил.
      
       Жизнь его юной гостьи Дареджан была совсем иной. С детства она подрабатывала, помогая матери – крикливой и пышногрудой красавице из Аштарака, что продавала фрукты на армянском базаре. Отец Дареджан – смуглый толстяк с крупным носом был для семьи скорее обузой из-за увлечения картами и хорошим коньяком. Громкие скандалы между родителями, свидетелями которых была вся армянская улица на окраине Ахтиара, ссоры и примирения, обвинения друг друга в изменах (мнимых и настоящих) и даже шумные потасовки  – всё это породило у девочки желание вырваться за базарный круг совсем в раннем возрасте. В двух кварталах от их двора была антикварная лавка, которую держал двоюродный брат матери, и юная Дареджан пропадала там всё свободное время, играя старинными куклами, рассматривая необычные вещи и читая вместо сказок и романов древние рукописи. Были там и книги по археологии, в том числе и первое издание «Истории одного улья» профессора Ерёмина, ныне совершеннейшая библиографическая редкость. Одно время Дареджан даже упрашивала мать дать денег на учёбу в археологическом университете, но та искренне не понимала, чем глиняные черепки и человеческие черепа лучше мандаринов и персиков.
      
       Торговля на базаре, справедливости ради, немало дала девушке. Она научила трезвому расчету, умению постоять за себя,  хитрости и познакомила Дареджан  с огромным количеством людей из самых разных социальных слоёв. Поэтому когда она всё же уговорила дядю взять её в свою лавку помощницей, прежние  знакомые нередко заходили, принося с собой, как им казалось, антиквариат.  И всё же девушка была удивлена, когда в четвёртый день третьей декады первого месяца года, в лавку заглянул Кривой Кондратий, самый нищий из всех нищих Ахтиара.  Про него говорили, что он настолько беден, что не имеет даже кепки для сбора милостыни. Долговязый и худой, со скрюченными пальцами, он сидел на краю базара, у будки сапожника и вместо кепки перед нищим был расстелен грязный кусок мятой тряпки. Среди торговцев про него ходили странные и весьма противоречивые слухи.  За  долгие годы попрошайничества он оброс целым ворохом легенд и суеверий. Одни боялись его скрюченных пальцев и утверждали, что «кого хватит Кондратий – тот три дня не проживёт». Другие, наоборот, верили, что в больных пальцах его живёт великая целебная сила, но только для того, кто понравится нищему.  Родители Дареджан, при всех своих недостатках, были людьми добрыми, и нередко подавали худому старику. Отец –  с редкого выигрыша в карты. Мать – в пятый день первой декады месяца, она верила в Скрижали и почитала день, когда по преданию они были установлены. Деньги обычно относила Дареджан, среди верующих считалось, что чем старше человек, тем хуже он виден Богу. Вот дети – те  как на ладони.
      
       Ещё больше удивилась Дареджан, когда положив на прилавок свою грязную тряпицу, Кондратий бережно развернул её и достал оттуда камень с рунами.
       – Не на продажу, – сказал он. – Нельзя продавать.
       И не успела девушка спросить, откуда он взял свою находку и зачем принёс ей, как нищий развернулся и ушёл. То, что это, возможно, осколок Скрижалей, Дареджан сообразила сразу. Но также она знала и о том, что до сих пор ни один подобный осколок не признан настоящим артефактом. Требовался эксперт –  опытный, маститый. Тут-то и вспомнила девушка об «Истории одного улья».  Записала имя автора и вскоре узнала, что живёт он здесь же в Ахтиаре, да ещё как раз в эти дни находится в городе. Редкая удача. А может быть и не удача вовсе? Может быть, знак судьбы?
      
       Глава 3,
       в которой читатель познакомится с супом консоме, сказкой о трёх поросятах и узнает о предложении профессора.
      
       Осколки были собраны до мельчайшей частицы и помещены в особую герметичную коробку. На коробку наклеена этикетка, на этикетке указана дата и имя Дареджан – профессор, как и всякий археолог, любил аккуратность и точность.  Историю о нищем, принёсшем камень, Сергей Алексеевич записал в новую толстую тетрадь, при этом был дотошен и въедлив, выспрашивая о мельчайших деталях.
       – Ну, вот пока и всё, – профессор откинулся на спинку кресла. – Замечательно мы поработали! В Едисане – городе,  который имел честь принять мои роды, есть такой странный обычай: гостей приглашают отобедать с хозяевами. Дикость и варварство, пережитки времён Пророков. Шучу-шучу. В общем, если вы голодны, я приглашаю вас  разделить мою трапезу.
       – Городе, который имел честь принять ваши роды? – переспросила Дареджан, и её бровь иронично выгнулась. – Никогда не слышала такой формулировки. Но обычай мне нравится.
       – О! А как вам понравится то, что готовит мой повар! Я, видите ли, нанимаю лучшего повара города каждую зиму, когда отдыхаю от работы.
      
       Повар действительно оказался лучшим в городе, а, возможно, и во всей Тавриде. Никогда ещё Дареджан не ела столь вкусных блюд. Хотя профессор и был весьма демократичен, дома он соблюдал прежние аристократические обычаи: ели не из общего блюда, а каждый из своей посуды. Полотенца были мягкими и белоснежными, вазы для омовения рук украшены изысканными рисунками, а суп консоме разливался в маленькие, но глубокие чаши для питья. После того, как бульон выпивался, пирожок брали руками и съедали, а в чашу добавлялась новая, обжигающе горячая порция с новым пирожком. Разговаривали об истории и мифологии.
       – То, что вы говорите – вздор, – отпивая из своей чаши,  утверждал профессор. – История как курица: хоть и не летает, а всё же птица,  хоть и неточная, а всё же наука. А вы, милая, наслушались, понимаете ли, мифов да суеверных бабушкиных сказок. Я вам сейчас объясню, и вы сразу поймёте. Представим себе реальную ситуацию из древней истории: есть три восточных города-государства или маленьких княжества, как вам будет угодно. Живут в них этнически близкие народы, народы-братья. Но правители их по-разному заботятся о безопасности своих земель, и когда с севера приходит армия кочевников, одетых в звериные шкуры, она без  труда завоёвывает первые два города…
       – А восточных правителей, – ехидно вставила Дареджан, – зовут Ниф, Наф и Нуф. Типично восточные имена!
       –  Молодчина! Ухватили самую суть.
       – Сергей Алексеевич, ангел с ними, с персидскими поросятами. Но пророки!  В них  верят тысячи, десятки тысяч людей. Да вы же сами только что держали в руках доказательство! Скрижали существовали!
       – Прелесть вы моя! – всплеснул руками Сергей Алексеевич. – Любимая не мною. Ну, нельзя же мыслить так прямолинейно! Вам сколько лет, девять? Ах, да, два раза по девять. Вот многие так и живут до самой старости: не сорок пять лет, а пять раз по девять, не семьдесят два, а восемь раз по девять. Ну, надо же взрослеть, знаете ли… Скрижали, безусловно, существовали. Но они – я о Скрижалях – творение рук человеческих. Даже имена сохранились: мастер Аарон и братья его. А пророки… Пророки – это древняя религиозная секта, выступившая в эпоху, именуемую Временем Царей с претензией на идейное господство. Борьба за власть и не более того.
       – Пророки хранят наш мир! – резко возразила девушка.
       – Вот тут вы и попались, – усмехнувшись,  заявил профессор. – Всё от плохого знания источников. Что там у нас говорится в Книге Судеб? Когда последний пророк, вышедший из рая, погибнет – с ним погибнет и вся Земля. Пророки были уничтожены семь с лишним столетий назад. Все, подчистую. А земля  – вот она, стоит. Вернее, летит вокруг Солнца.  Да ещё и кормит нас чудеснейшим консоме.  Между прочим, те времена – совершеннейший парадокс. Исключительно коварные и исключительно мирные одновременно. Почуяв опасность утраты власти, прежние кровные враги объединились в борьбе с новоявленной сектой. Царства не воевали между собой в течение четырёх веков, вы представляете?!  Четыреста лет мира – такого наша планета больше не знала. Зато потом такое началось… Впрочем, это и к лучшему в  каком-то смысле.  Война – двигатель науки. Ничего бы этого не было, – Сергей Алексеевич обвёл рукою вокруг себя, – если бы наши предки не проливали кровь друг друга. Ни электричества, ни пароходов, ни железных дорог. Ни-че-го.
       – Разве вы знаете всех пророков поименно? – усмешкой на усмешку ответила Дареджан. – Откуда такая уверенность, что истребили всех? Может, Кривой Кондратий – нищий, что принёс мне осколок Скрижалей – Пророк?
       – Пророк? – расхохотался Сергей Алексеевич. – Нищий пророк, милая моя – это оксюморон.  Сиречь сочетание слов с противоположным значением. О чём может проповедовать нищий? Что он может предложить? Свою нищету? Не лезьте по прогнившей верёвочной лестнице в небо – упадёте. В те далёкие времена была такая чистка народонаселения, что вам и не снилось. Любой, кто занимал мало-мальский пост в иерархии, даже простой крестьянин, проверялся специальной инквизицией. Нет, укрыться можно было разве что где-нибудь в глуши, в пещерах, но какой смысл? Просто выжить, согласно Книге Судеб, было недостаточно для спасения мира. Нужно было нести в него Слово. Учить добру, как понимали его пророки. Или ваш Кондратий всё же мнит себя проповедником?
       – Наш Кондратий – большой молчун,  – пожала плечами девушка. – Из него слово клещами тянуть нужно. Он даже никогда не благодарит за поданную монету.
       –  Вот видите! Значит, его можно исключить со спокойной совестью.  Чаю?  Это Бай-Хао Иньчжень, редкий ныне сорт, выращиваемый на севере провинции Фуцзянь.  В переводе с мандаринского означает «серебряная игла».
       – Нет-нет, спасибо, профессор! Остановимся на консоме.
       – Ну, тогда  – к делу. Сколько вы хотите за свою находку?
      
       Дареджан бросила на профессора задумчивый взгляд и мгновение помедлила. Церзиум мог стоить очень дорого, целое состояние. На эти деньги можно было выкупить у дяди лавку, оплатить учёбу в университете, организовать личную археологическую экспедицию и зажить самостоятельной вольной обеспеченной жизнью. Но… Ведь Кондратий ясно сказал: нельзя продавать. Он-то не продал! Хотя деньги нищему были куда нужнее, чем ей. И ещё одно мгновение помедлила Дареджан, а потом твёрдо сказала:
       – Нисколько.
       – Вы хотите оставить его у себя? – нахмурился профессор.
       – Нет… Вернее, я не знаю, что с ним делать. В этом подарке должен быть какой-то смысл, но какой? Сергей Алексеевич, я честно не знаю.
       Некоторое время профессор с любопытством рассматривал гостью. Затем кашлянул  и торжественно произнёс:
       – Зато я знаю! Безусловно, до того, как мы предъявим его научной общественности, нужно провести лабораторные исследования. И историю  его, по возможности, установить. Поэтому я предлагаю вам, прелестное дитя, стать на это время моей помощницей. Иными словами, я вас нанимаю. Согласны?
      
       Дареджан кивнула. Затем порывисто вскочила и, подбежав к Сергею Алексеевичу, обняла его за плечи.
       – Руки, руки! – завопил профессор. – Мой пиджак стоит триста монет, а пятна от консоме не отстирываются!
      
       Глава 4,
       в которой читатель познакомится с ходом лабораторных работ и сапожником Мойшой.
      
       Весна пришла раньше, чем предсказывали метеорологи. Потеплело резко, невидимые с Земли кочегары растопили солнечную топку почти до летней жары. В лаборатории, что находилась в подвале профессорского дома, стало душно, не спасали даже маленькие окошки у потолка, выходящие на улицу и распахнутые настежь. Впору было нанимать китайчонка с опахалом. Но Сергей Алексеевич не обращал никакого внимания на жару. Что ему духота таврического подвала после нескольких лет раскопок в Танесруфте, самой великой пустыне земного эллипсоида. Дареджан же и вовсе чувствовала себя, как ворона в воздухе, она с детства привыкла выстаивать в любую жару с рассвета до заката за базарным прилавком. Все осколки были тщательно измерены, описаны, внимательно изучены под мощным оккиолином и занесены в каталог. Затем над несколькими выбранными образцами начались эксперименты с воздействием на них различных химических веществ. Оказалось, что профессор Ерёмин прекрасно знает не только археологию и минералогию, но и химию. Одновременно с работой ассистенткой Дареджан, упросившая дядю отпустить её на время из лавки, занималась выяснением истории камня. Но здесь её успехи оказались весьма скромны: Кривой Кондратий словно в воду канул. Даже старый еврей-сапожник, у будки которого сидел обычно нищий, ничего не знал.
       – Я к нему так привык, – жаловался сапожник. – Двенадцать лет мы работали рядом, двенадцать лет! Я чинил обувь, он просил деньги – каждый был занят своим делом. Ты видела, Дареджан, его когда-нибудь босиком? Нет! А почему? Потому что старый Мойша не может без сострадания смотреть на босых людей. Кондратий приносил мне выброшенные на помойку рваные ботинки, и я чинил ему их бесплатно! И как чинил!
       – Ты что-нибудь знаешь о нём?
       – Я? О нём? Девочка,  старик Мойша знает всё и обо всех! Он знает во сколько лет ты сделала первый шаг и сколько монет вчера проиграл твой отец. Знает, с кем спит торговка рыбой со второго ряда и как зовут парня, с которым ты в первый раз целовалась. Ему известно, на сколько монет твоя мать обсчитала сегодня повитуху с Камышового шоссе и даже у кого вчера ночевал генерал-губернатор. Будка старого Мойши стоит точно в центре Вселенной, ты разве не слышал про это, девочка?
      
      
       Дареджан улыбнулась. Она любила старого еврея.
       – Ты мне о Кондратии расскажи, Мойша!
       – Не перебивай старших, бесцеремонное дитя восточного базара! Старик Мойша думает медленнее, чем чинит ботинки. Знаешь, почему? Потому что голова его постарела раньше рук. И он считает такую старость за счастье, да-да! Мойша всю жизнь работал руками, и что он будет делать, если они сдадут раньше головы? То-то! Всё обо всех знает старик из будки в центре Вселенной. И только один человек для него чистый лист – его сосед Кондратий. Появился он двенадцать лет назад. Пришёл, сел около будки, подогнув под себя босые грязные ноги в рваных штанах, вынул носовой платок – да-да, у этого бродяги был платок для носа! – и молча просидел все эти годы у моей будки. Знаешь, сколько слов я от него услышал за это время? Не больше сотни! Вечером он сворачивал свой платок, покупал на собранные гроши кусок пирога с рыбой или картошкой, бутыль дешевого кислого вина и шёл домой. И до утра старый Мойша его не видел!
       – А где он живёт? – уцепилась за последние слова старика девушка.
       – Где может жить бродяга с парой грошей в кармане? – удивился сапожник. – Конечно, в порту! Вся городская нищета считает своим домом заброшенные доки. Да никак ты собралась его там искать, девочка? – забеспокоился старик. – Даже и не думай! Если тебе придётся когда-нибудь выбирать между горящими подземельями ада и походом в заброшенные доки Ахтиара – не задумываясь, выбирай ад!
      
       Искать Кривого Кондратия в доках Дареджан не пришлось – она нашла его совсем в другом месте. Дня через два после разговора с сапожником, девушка забежала в лавку к дяде и столкнулась там с одним из постоянных своих покупателей – и антиквариата, и фруктов. Слово за слово обменялись новостями, и тут покупатель неожиданно спросил:
       – Помните нищего у сапожной будки? Кривого Кондратия?
       – И? – выдохнула Дареджан.
       – Вчера хоронили на Кальфе. Представляете, за покойным шла огромная процессия оборванцев – человек пятьсот! Никогда не думал, что у нас в городе столько бродяг и бездельников!
       Дареджан не ответила. Развернувшись, она вышла из лавки и даже не попрощалась. Ей почему-то ужасно жалко было умершего старика со скрюченными пальцами.
      
       Ещё через день она выбралась на Кальфу. Поговорив с кладбищенским служкой, отыскала могилу Кондратия и долго стояла возле стилизованных скрижалей надгробия с букетом простеньких полевых цветов. Отчего-то ей казалось,  что дорогой букет будет неуместен на могиле нищего. Потом поклонилась в пояс, положила цветы на могильную плиту и поехала домой. Тайна подаренного ей Кондратием камня ушла вместе с ним.
      
       День улетал за днём в исследованиях и экспериментах. Сергей Алексеевич даже отменил несколько своих выступлений, о которых была давняя договоренность с университетом. Он весь ушёл в работу, и увёл за собой новую ассистентку. Дареджан была этому только рада. Она впитывала в себя новые знания и навыки, не стесняясь переспрашивать по нескольку раз и не заботясь о том, сочтёт ли её профессор глупой. Она не думала о будущем – о том, что случится, когда их работа будет завершена и придётся возвращаться в пыльную старую лавку. Денег за найденный артефакт Дареджан твёрдо решила не брать: как пришло, так и уйдёт. Она обладала очень редким качеством для женщины: умением не жалеть о несбывшемся. Живи сегодняшним днём, завтра наступит только завтра.
       В последний день декады, завершив очередной этап работы, они с Сергеем Алексеевичем чаёвничали на веранде.  Почки на деревьях маленького садика у дома профессора уже набухли, а кое-где даже появились первые листочки. Вечернее солнце стекало по небу за дома на западе Ахтиара, и тёплый ветерок пересчитывал их, раскачиваясь на тонких ветках. Внезапно над входом в дом затрезвонил колокольчик – кто-то стоял на улице перед калиткой и требовал его впустить. Дареджан выскользнула из кресла, сбежала по ступенькам и через секунду уже открывала незваному гостю калитку. Им, к её удивлению, оказался сапожник Мойша.
       – Как ты меня нашёл?! – не удержалась от восклицания девушка.
       – Девочка,  ты разве забыла? – улыбнулся сапожник. – Старик Мойша знает всё и обо всех! Но он бы никогда не стал сбивать свои новые ботинки о булыжники мостовой, если бы не это.
       И Мойша протянул девушке большой толстый запечатанный конверт.
       – Что это?
       – Письмо от Кондратия, дочка. Его должны были передать мне в день похорон, но ты же знаешь этих нищих! Когда они выполняли свои обещания в срок? Посыльный просил найти тебя и вручить лично. Но и тогда, девочка, и тогда – при всей моей любви к тебе и твоей семье – Мойша не отправился бы путешествовать через весь город, бросив свои дела! Если бы не вот это… Ты прочитай, прочитай на обратной стороне конверта.
       Дареджан перевернула конверт и увидела короткую надпись строгим красивым почерком:
       «Мойша! Забыл тебе сказать перед смертью спасибо за ботинки. Твой сосед Кондратий».
      
      
       Глава 5,
       в которой читатель знакомится с письмом Кривого Кондратия
      
       Когда за старым Мойшей закрылась калитка, девушка вернулась на веранду, распечатала конверт и, вынув лист бумаги, принялась читать вслух:
      
       «Хороший сегодня вечер, Дареджан, –  начиналось письмо. – Тёплый, весенний и можно сидеть на веранде и пить с профессором чай. Благодарю тебя за цветы, которые ты привезла на кладбище, они очень милы. Те немногие способности, что передались мне через поколения, позволяют видеть будущее. Ярко и отчетливо, но всего на пару декад вперёд. Я знаю, что письмо принесут с опозданием, но, может быть, это и к лучшему.
      
       Когда предок мой вышел вместе с другими потомками Гефера из рая, то опустела колыбель рода человеческого, и скрылся за воротами Ангел с огненным мечом, и закрыл их изнутри. И сказано было, что пока жив последний из нас и проповедует он о любви и добре, не покроет снег виноградники, и не вымерзнут деревья, и спящие стихии не проснутся все разом, чтобы уничтожить мир. Сила вышедших была столь велика, что собравшись вместе, они могли бы уничтожить любую армию мира, взять штурмом самый укреплённый город, лишить власти любого из бывших своих братьев.  Они могли бы сменить на тронах царей, и это стало бы их поражением. Ибо властью кнута нельзя исправить людей, только властью Слова.
      
       И тогда разошлись они по всей Земле и стали проповедовать. Не таясь, входили во дворцы и хижины и рассказывали о том, какая из дорог ведёт к раю, а какая – в объятья Змея. Увы, во дворцах не слышали их, боялись и преследовали. Цари земные, видя как вышедшие из рая возбуждают народ, заключили в гордыне своей союз со Змеем и, познав тёмную силу, начали гонения на Пророков. Многих убили в те годы, но возмущались народы и вставали на защиту их. Слово побеждало Меч.
      
       Тогда Змей, предчувствуя поражение своё, перехитрил Пророков. Чёрное обернулось белым, зло оделось в одежды добра, у проповедников появились многочисленные последователи, и капля по капле зрело в их головах желание покончить разом с причиной всех бед – убить Змея. Мастер иллюзий и обмана, он ловко внушил им, что загнан в ловушку. В долине Месопотамской, меж двух священных рек, у святых Скрижалей состоялась великая битва, и пала половина и ещё четверть из Пророков. Оставшиеся праздновали победу, не ведая, что проиграли. Скованного могучими заклинаниями Змея принесли в жертву, и чёрная кровь его пролилась на Скрижали.
       Змей перехитрил их. Почувствовав змеиную кровь Скрижали взорвались и разлетелись на кусочки, и вместе с ними разлетелся по душам всем живущих сам Змей. Теперь хотя бы в малой своей части он жил в каждом человеке. И когда последний из потомков Пророков умрёт, Змей восстанет из человеческих душ, обретёт плоть и будет править вечно.
      
       Казалось, его время уже близко. Оставшихся в живых Пророков преследовали по всей Земле, и убивали, и нигде не было им спасения, ибо для них жить без проповеди – всё равно, что умереть. А там, где звучало Слово о любви и добре, тут же появлялись царские воины. Пророков уничтожили всех до единого, но род человеческий не пресёкся. Одни цари сменились другими, другие – третьими, третьи – четвёртыми. А потом и вовсе ушло в небытиё Время Царей, ибо подданные скинули их слабых потомков с трона. Настало Время Народа. Старые страхи подзабылись, и прежняя вера проросла сквозь века суевериями и сказками. Как же так получилось? Почему мир до сих пор жив, несмотря на пророчество?
      
       Всё дело в моём роде. Предок мой Адам и жена его Ева, оставшись в живых после сражения при Скрижалях, пошли иным путём, чем все. Они решили проповедовать любовь без слов. Продав одежды свои и купив у первого нищего его тряпьё, отправились они в город Ромул, самый населённый в то время. Там родилось у них двое сыновей, от них и пошёл далее наш род.  Адам и Ева стали нищими. Они просили милостыню, пробуждая тем самым у подающих любовь к ближнему. Ибо только подаяние можно назвать бескорыстной любовью, особенно тогда, когда просящий неприятен человеку ни внешним видом, ни грязными лохмотьями,  ни образом жизни своей. Многие века род наш занимался нищенством, и как ни странно это прозвучит, именно подающие спасали свой мир от гибели. Так продолжалось бы, уверен, и дальше, но беда в том, что я – последний в своём роду. Детей у меня нет, слабая природа моя не дала мне способности зачать ребёнка. И я знаю, что послезавтра умру…
      
       Прежде чем читать письмо дальше, спроси у профессора, что он думает об услышанном».
      
       Дареджан опустила письмо на стол и вопросительно посмотрела на Сергея Алексеевича. Вид у профессора был задумчивый. Он медленно провел по своей бородке ладонью и спросил:
       – Ты хорошо знаешь этого сапожника… как его, Мойшу?
       – Да, – удивилась вопросу девушка.
       – И что, он действительно хороший мастер?
       – Причём тут сапожник?!
       – Думаю отдать ему в починку походные сапоги… Если уж перед смертью человек благодарит сапожника, значит, это большой мастер!
       – Сергей Алексеевич!!!
       – А… ты про письмо?  Бред, конечно. Точнее, сказка. Помнишь, мы за обедом о сказках говорили? Ну, вот это оно самое. Тут любопытно лишь про битву у Скрижалей.  Я о том не слышал.
       И он снова провёл ладонью по своей бородке. В ответ Дареджан обожгла Сергея Алексеевича ядовитым взглядом и продолжила чтение.
      
       «Передай профессору, – писал Кондратий, – что Мойша – лучший сапожник во всей Тавриде. Я знаю, я двенадцать лет наблюдал за его работой. Так что пусть смело чинит свои сапоги. Теперь разорви письмо на две части и одну отдай профессору. Рви,  не сомневайся!»
      
       Девушка свернула листок и, взяв со стола нож, аккуратно разрезала его на две половины. Верхнюю отдала Сергею Алексеевичу, а нижнюю продолжила читать. Но не сразу. Ей пришлось отыскивать строки, на которых она остановилась, потому что обе половинки письма содержали его полный текст.
      
       «Как вы уже убедились, письмо это обладает теми же свойствами, что и осколок Скрижалей, который я тебе передал. Сергей Алексеевич, церзиум – не материал. Церзиум, говоря вашим языком, технология. Скрижали были сделаны из обычного камня. Зная о приближающейся смерти, я хочу сделать три последних своих дела.
      
       Во-первых, я хочу передать вам осколок Скрижалей и рассказать о технологии церзиума. Подробно о ней в понятных вам терминах записано мелким шрифтом и невидимыми чернилами на обороте листа. Как проявлять невидимые чернила, вы знаете, а шрифт разглядите под оккиолином. Здесь же скажу лишь, что свойство сохранять всю информацию при расщеплении – только половина свойств церзиума. Проблема, с которой вы столкнулись при изучении этого осколка в том, что видны только несколько крупных рун, а вся остальная надпись столь мелка, что не помогает самый мощный оккиолин. Это действительно так. Но церзиум обладает ещё одним удивительным качеством. Если склеить два кусочка Скрижалей, то текст на них сообразно увеличивается. Из поколения в поколение мы разыскивали утерянные осколки священного камня, и теперь их достаточно, чтобы склеив,  восстановить полную запись в зримом человеческому глазу виде. Указание, где они хранятся – также на обратной стороне листа. Восстановите Скрижали, профессор – вот ваша истинная роль в Истории. Я не уверен, что это спасёт мир после моей смерти, но должен использовать мельчайший шанс. Думаю, вне зависимости от вашего отношения к моему письму, эта работа будет для вас интересной.
      
       Во-вторых, используя свой угасающий дар убеждения, я породнился кровью по древнему обычаю с нищими заброшенных доков. За моим гробом пойдут мои кровные братья – несколько сотен человек. Я не знаю, будут ли считаться они перед Всевышним продолжением моего рода, но очень надеюсь на это.
      
       И, наконец, в-третьих. Возможно, где-то ещё живы потомки второго сына Адама.  Мы потеряли связь с ними четыре поколения назад, и считаем род их пресечённым. Но достоверно это неизвестно. Поэтому умоляю вас ради блага вашего и всех людей Земли: не забывайте нищих! Пока вы подаете им – сирым, убогим, пьяным, безобразным и отталкивающим – любовь к ближнему не умрёт среди вас и снег не покроет виноградную лозу.
      
       Кондратий из рода Адама, потомка Гефера,
       пятый день третьей декады первого месяца года,
       город Ахтиар».
      
       Дочитав письмо до конца, Дареджан смахнула слезу и отвернулась. Она долго смотрела на стекающее за город солнце, на ещё голые деревья в саду, на зажигающиеся и гаснущие в соседних домах окна… Профессор  тоже молчал, о чём-то задумавшись. Затем резко поднялся из-за стола, опрокинув на брюки чашку с недопитым чаем Бай-Хао Иньчжень, собираемым в далёкой провинции Фуцзянь, громко выругался, назвал письмо сентиментальным бредом умирающего и отправился в лабораторию изучать формулы, записанные невидимыми чернилами на обратной стороне листа. А Дареджан всё сидела и сидела – почти до самой Луны, и лишь тогда, накинув на себя тёплую вязаную кофту, отправилась по ночным улицам Ахтиара через весь город домой.
      
       Эпилог
      
        Ранним утром на маленькой площади возле Дома Скрижалей, построенного городскими властями для восстановленного исторического артефакта, было пусто. Лишь одинокий нищий – хромой и грязный – устраивался на своё привычное место у левой колонны. Из здания вышел в дорогом кашемировом костюме и новой шляпе профессор,  посмотрел на небо, на пустынную площадь, спустился по ступеням и тут только заметил бродягу. Воровато оглянувшись, профессор достал из кармана несколько монет и, поспешно подойдя к бродяге, бросил тому в шляпу.
       – Да благословят вас Пророки за доброту… – громко затянул нищий по давней привычке всех попрошаек.
       – Тихо! – шикнул на него профессор.
       –…да будет ваше имя среди имён, названных перед воротами рая… – продолжал выкрикивать нищий, то ли не услышав профессора, то ли считая долгом проговорить традиционную формулу благодарности до конца.
       – Да хватит же!! – профессор заметил вышедшую на площадь большую группу людей и засуетился ещё больше.
       –…да выйдут к вам навстречу из ворот ангелы…
       – Замолчи, идиот! – рявкнул профессор и почти бегом бросился с площади.  Солидная фигура пожилого учёного, испуганно оглядывающегося и бегло семенящего к ближайшему перекрёстку, выглядела со стороны комично и смешно.
       – Беги, беги! –  совершенно нормальным голосом произнёс вслух нищий. – Всё одно завтрашним утром принесешь свои монеты. Потому и прихожу сюда раньше всех.
       Нищий вытащил из одного кармана свёрток с краюхой хлеба и головкой чеснока, из другого – маленькую фляжку с вином  и, отпив большой глоток, заявил:
       – Смешной человек! Самый смешной из тех, что подают.