Полковая разведка

      Ну, давай ещё по одной. Янтарное, разливное, как Христос босыми ножками. И холодненькое в меру, пивко.
Ну, ты меня прошлый раз насмешил. Когда я на столбе в когтях сидел… А ты на Петровича пальцем показываешь, старый медведь молодого натаскивает. Утро в сосновой роще. Петровичу-то по столбам уже не лазить, года не те.
Я тебя постарше буду, не на два, на шесть годков. С сорок пятого я, ровесничком Победы буду.

      Ты говоришь, голода не видел? Я так тоже по большому счёту не видел, но помню, спасибо мамке с папкой, оба с войны здоровенькие пришли, не считая нашивок и царапин. И орденов. Чудо! Да нет, в очень даже действующей. В разведке, в полковой. Батя взводом командовал, капитаном войну закончил, а мать у него в подчинении, старший сержант. Да не рассказывали они ничего, да и я клоп был. Там и поженились, в сорок четвёртом…

      Женщина как женщина, время-то мирное. И трое детей висело, а я старший.
И здоровье было, и крепкая, и характер, а прожила сорок семь лет всего. Сердце, сразу. Строгая была женщина. Мария Феофилактовна звали.
Да вот, слушай, такого тебе никто не расскажет, а я сам помню. Помню!
При Сталине ещё было, в пятидесятом. Или в пятьдесят втором? Смех и грех!
С деньгами-то негусто было. И со жратвой тоже. Только-только хлеб начали продавать, на вес. Булки большие были, чёрный, мокрый…
Но обходились. Картоха, горох, родня была…

      Вот мать даёт отцу последнюю считанную пятисотку, бумажку большую, и за хлебом посылает. В ларёк возле базара. Ну, отец меня за ручку, и пошли, вдвоём веселей. Да там и идти-то десять минут, не больше. Отец не пил тогда, так что матушка и бояться не боялась за деньги.
      Могла и мороженка мне отломиться, при случае. Тетку у входа помнишь, с флягой с молочной, и стаканчики вафельные. Тоже на вес, как и черняшку, продавали. Хочешь сто грамм, а хочешь – с горкой, сто пятьдесят.
      Подходим к воротам, там ещё коновязь была. Знаешь? Тут и ларёк рядом, купили две булки с довесочком. Довесок мне. А под забором три мазурика на ящиках сидят, в карты играют. Или вид делают. Как сейчас в напёрстки. Много разного дерьма после войны по стране болталось.
«Холодное лето 53-его» смотрел?

      Ну вот, отца и разобрало, фарт проверить. Тогда все в картишки играли. В очко, в свару, в буру, в разные…
А дальше понятно, что было. Для затравки шпана эта бате проиграла, раз, и второй, и третий. А может, и впрямь, фарт пошёл, а время идёт. Тут батя про хлеб и про Марусю вспомнил, как бы не вломили ему по родственному:
- Ну всё, мужики, я пошёл!
- Да нет, парень, сиди. Отыграться надо!

      Прочухал батя, куда попал. Сидит, думает. Их трое, с ножичками наверняка. И я тут ещё под ногами болтаюсь. Пока он чухал, в конце забора мамаша моя нарисовалась, в сарафанчике. У часовни, где мясом тогда торговали. Я её вижу, а они – нет. Не понимают, что их ждёт.
Летит вдоль забора, на взводе, глаза горят, хвост трубой!
Подлетает, и без подготовки батю пинает:
- Тебя куда послали, тебя дома не ждут?
- Ты где два часа болтаешься, какого хрена с пацанчиком!
Тут шестёрка эта, что у отца за спиной болталась, встряла по-своему:
- Отвянь, маруха, не мешайся!
И козу ей состроил. Лучше бы он этого не делал.

      Маруся и до войны успела спортом позаниматься, и там её мужики три года тренировали по полной,
на равных, от и до.
      Подловила его матушка на приём, простенький, но боевой. Можно и не встать после него. Так по забору со звоном и размазала. Вес-то у обоих – средний. Я тебе приёмчик покажу потом, как на улицу выйдем, простой. Ей тогда тридцать ровно было. И всё уже успела. И войну пройти, и спортом позаниматься, и детей нарожать.
      И что интересно, мать симпатичная была, и фигурка плотненькая, что надо, и детей рожала, как из пушки, а силенка у неё была в руках, не у всякого мужика такая. Я такого не видал больше. Стоит, задумалась, посуду в тазике моет. Тарелка хрусть, и нет тарелки. И не один раз так. А тонкие стаканы в руки брать совсем боялась. Ну и нервишки, конечно, тоже.

      А тут и эти трое вскочили, карты побросали, и началось. Правда, быстро и кончилось. Отец, как увидел – «наших бьют», включился, и на финку вовремя среагировал. Этот и махнуть не успел, а уже лежит, скулит и вставать не хочет. Перестарался батя, руку ему совсем сломал, похоже. А третий в сражении участвовать не захотел и сам слинял вдоль забора, обкакавшись.
Ну и вот, поле битвы за нами, потерь не имеем. И трофеи – финка, карты и кепарь драный. И шестьсот рублей деньгами. Вот тебе и сходили за хлебом. Какая милиция? Откуда, зачем? Тут ни крови, ни стрельбы. И крику-то не было.

      Мне шести не было, а помню. И драку помню, и как под конвоем домой шли, тоже помню. Идём с батей строевым, а мать нас контролирует. И нет-нет, да обругает папашу в полный голос. Но любя, без визгу, не со зла. А отец бурчит:
- Теперь до получки точно доживём.
А Наташка дома, у соседки сидела. Идем с батей, трофеи несём, как парад Победы.
По телику смотрел?

      Вот так вот. Сорок семь лет прожила, я тогда на втором курсе всего учился…
А батя – подольше. Обычно-то наоборот бывает.
А что мне от родителей перепало, то моё будет!
Ну, давай ещё по одной, только быстро.
Как самолёт разворачивали, в следующий раз расскажешь.
А то мне с Петровичем вечером опять на столбы лезть, когти точить. Субботник там в гаражах.

05.01.2011  ЛЛК