Сорванец

Ноябрьский чудный день пришел,
Залил все солнцем бесконечно.
Взгляд под деревьями прошел….
…………………………………….
Лишь лист  в словах  жить будет вечно.


Как то, в те далекие времена, набор в школу был строго определен возрастом, в школу брали только с семи лет. Если человеку семь лет исполнялось после десятого сентября, в школу его не брали. Таких набиралось не мало. В том числе и я. Мой день рождения как раз в октябре. Я, становлюсь автоматически переростком. Из садика кыш, мест и так мало, а в школу нет, мест снова и так мало. Чего, вы мне скажите, семилетнему лоботрясу делать. Вся детвора до семи лет в садике, а после семи лет в школе. Я, слоняюсь неприкаянный, как перст. Ну, естественно в голову лезут разные вольности. Пойти на реку, без присмотра, или на железную дорогу, или на свалку. Такая ситуация моих родителей застала врасплох. Что делать? И сделали, купили мне трехколесный велосипед, с возможностью его переделки в двухколесный. Какая радость для мальчишки. Я счастлив и послушен. Но только первый день. Пока не переделал трехколесный велосипед в двухколесный. Родители спокойные и не догадывались, что их чадо на второй день из трактора сделает гоночную машину. Первым делом покатался не по двору, а по улице возле дома. К моему разочарованию улица Друтская 100, где я жил, песчаная и колеса вязнут в песке,  тормозя всякие попытки двигаться. Остается одно, катить велосипед до улицы с асфальтным покрытием.
Мысль мне понравилась, и я покатил шестьсот метров по песку до улицы с твердым покрытием. Мой путь идет между домами в частном секторе. Никто меня не останавливал и не расспрашивал, куда это я направляюсь. Изрядно потрудившись, взбираясь на пригорок по сыпучему песку, я вышел на асфальт. Какое раздолье, велосипед просто летит. Раззадоренный скоростью, проехал по пешеходному тротуару до центрального магазина, а это от дома уже не менее полутора километров. Центр города провинциального Рогачева, с населением в двадцать тысяч был необычайно велик. Огромные дома в пять этажей, магазины с большущими окнами. Кинотеатр с высоченными колонами и непрерывно снующие туда-сюда машины.
Я один в большом городе. Сердце колотилось в груди не столько от езды, сколько от моей мелкоскопности. Я стоял перед перекрестком и удивлялся всему. В первую очередь своей смелости. Один, без старших и в центре города. Трое ребят, лет десяти, наблюдали за мной из-за забора. Пока я  восстанавливал дыхание, они подошли ко мне. Ты кто? Я Сергей. А откуда. Оттуда, и показал в сторону улицы Друтской. Там на краю города живу, возле реки. Ты один здесь. Да, с гордостью ответил, я сам приехал. «Слышь, малый, а дай прокатиться». Не подозревая подвоха, слез с велосипеда и подал просящему. Мальчуган сел на велик и поехал по улице вдоль дома, затем завернул за угол. Я стоял и ждал. Через какое-то время   обернулся, двое его напарников исчезли. В растерянности продолжал стоять, ведь такого со мной никогда не было. Слезы сами накатились на глаза, и я громко заревел. Подошли прохожие, поинтересовались, не заблудился ли? Я ответил, что  нет, а сам побежал по направлению, где исчез мой велосипед. За домом ни кого не встретил, только дворняжка яростно набросилась на меня. Видимо нашла себе равного. Истошно рыдая, побежал домой. Дома залез на сеновал, в сарай деда Павла. Обхватив руками колени, прокручивал непрерывно картину, произошедшую со мной. Я пытался мысленно, вернутся во временную точку потери велосипеда. Слезы все время текли из глаз. На мой плачь, пришла тетя Нина. Ты чего плачешь? А ну слазь с чердака. Я ревел навзрыд. Она долго не могла понять по рваным словам, что произошло. В конце, концов, напоила меня водой, что дало возможность членораздельно ей все рассказать. Моей тетушке на тот момент было 23 года. А это значит, как в той песне, про молодого повесу, каждая задрипаная лошадь знала ее стройную походку. Все молодые парни и девчата были ее друзьями. Тетушка, тогда это было очень модно, была водителем Автобуса ПАЗ 651, усадила меня на переднее сидение и поехала в сторону центра. Подъехала к магазину. Поговорила с продавцами, грузчиками и тут же вычислила обидчиков. Сели мы в автобус и поехали в точно указанное место в полукилометре от места пропажи. Тетя сказала мне сиди, а сама вошла во двор. Ничего не подозревавшие мальчишки катались на моем велосипеде. Тетушка схватила, сидевшего на велосипеде, за ворот и остановила велосипед. Перепуганный мальчуган начал визжать, двое других умчались в раскрытую калитку. На шум выбежала мамаша. Что вы себе позволяете, за что вы ребенка мучаете? Тетя: А вы не скажете, откуда у вас это велосипед? Мать: Я думала, это его друзей. Тетя привела меня и попросила рассказать, что произошло. Я со слезами рассказал все что случилось. Воришка признался.  В оправдание  сказал, что хотели только покататься. Мать прилюдно надавала ему тумаков и извинилась перед нами.
Мое горе прошло. Родители, вечером узнав подробности, были очень обеспокоены всем случившимся. Вместо того, чтобы ребенок был возле дома, так его вызволяли в другом конце города. Я спокойно уснул, а мои родственники решили следующее.
Утро в доме деда Павла.
 Мои, отец и мать еще только достраивали наш будущий дом. Бабушка Домна, да, да такое милое имя  носит смысл домашняя, всегда вставала пораньше и готовила завтрак. 1965 год не самое лучшее время, особенно в моей семье. Строительство выкачивало все родительские средства. Поэтому питание  было общее с семьей моего деда, как и проживание. Частный деревянный дом был маленький. Три комнаты и кухня. Всей площадью, не более, сорока метров квадратных. По тем временам даже неплохо. Основной продукт на завтрак - это вареный в печи картофель, с коричневой корочкой сверху у тех картошин, которые были на поверхности чугунка. К картошке, когда заканчивались свежие овощи с огорода, подавалась овощная затирка из одного - двух соленых огурцов и помидора, перетертых в кашицу и залитую подсоленной водой. Делалось это для экономии, что бы всем хватало, до появления первой зелени, крапивы и щавеля. Однозначно, первым за стол садился дед Павел. Возле него обязательно должна была лежать его трофейная ложка из настоящей нержавеющей стали. Все остальные, кроме бабушки, довольствовались алюминиевыми ложками. Дед брал первый себе в тарелку несколько картошек. Затем бабушка, и все остальные. Мне обычно накладывала мама или бабушка. Я знал, что дед обязательно оставит одну загорелую картошину для меня. В емкую миску с затиркой ложки опускали по очереди за дедом. Пока тот не взял, остальные ждут. А какая вкусная жидкость с кусочками помидора и огурцами, сквашенных по домашнему  в огромной дубовой бочке, с мой рост. Кроме картошки и затирки больше ничего не было. Я начал уплетать горячую, обжигающую все во рту картошку и, естественно, захотел запить холодной затиркой. Я сунул ложку в миску с вкуснятиной и тут же получил по лбу. Дед бил не сильно, но отрезвляюще. Картошка  уже не жгла, а жгла шишка. Плакать было нельзя, останешься без завтрака. Молча, запивая слезами, жевал картошку и ждал, когда отец возьмет свою порцию. Вообще, мне всегда подкидывали поджаристые корочки и мама, и бабушка, да и затирки попадало из их ложек. Бабушка мотивировала тем, что у нее зубки твердое плохо едят, а  маме и говорить ничего не надо было. Сердце всегда чувствовало, самое лучшее она даст мне. Мужчины уходили первыми. Затем женщины. Я оставался с бабушкой. Она занималась хозяйством: кури, свиньи, собака, огород, уборка и приготовление обеда. Скорее очень плотного ужина с первым, вторым и компотом.
Не успел я покататься по двору, как к дому подъехал автобус. Тетушка сказала: Поехали. Я потащил велосипед с собой. Она согласилась его взять.
Работала она в автобусном парке и ездила по маршруту Городец - Рогачев. Мне с ней было интересно. Я знакомился с пассажирами, делился с ними своими знаниями, они мне рассказывали разные небылицы. Приезжая на конечную станцию в село, выкатывал свой велик. Влезал на него и  с наслаждением гонял возле сельских мальчишек. Будучи не жадным, давал им покататься. За это они угощали меня яблоками, морковкой даже перепадало молока. Такой ход жизни мне нравился. Да и родители были спокойны.  Обедали мы с тетушкой очень сытно. Видимо, ее работа такой обед и предполагала. Ей регулярно  проверенные  пассажиры вместо денег подбрасывали и сальце, и куриные яйца и сметану, и творог. Даже горячительные напитки. Лучшими днями были суббота и воскресение. Базарные дни, народу набивалось много, и тетушка, вместо четырех рейсов прихватывала пять. Я так думаю, она решала вопросы правильно, раз начальство давало ей такую возможность. Когда погода позволяла, тетушка раскладывала небольшое покрывальце прямо на траву, и мы обедали. Сырые яйца с солью и черным хлебом, вареная картошка со сметаной. Хлеб, мед и молоко. Я нисколечко не страдал от такого отношения моей тети ко мне. Как-то раз  тетю вызвало высокое начальство и сообщило, что, мол, на вас пришла жалоба. Так чтобы жалобу утрясти, моя тетя обедала в ресторане со мной и тем начальником. А потом они отвезли меня домой. И оставили бабушке. Тетя сказала, что этот дядя будет проводить у нее ревизию. Для меня это было самое страшное слово. Мать, работая продавцом, всегда, когда бывала ревизия не приходила домой, а ночевала на работе. Значит и тетю забрали, и сегодня я ее уже не увижу.
Тетя ревизию не прошла и вернулась вечером домой. Она была очень грустная. И все в доме были расстроены, особенно бабушка. Даже плакала. А потом я узнал, что она уезжает в Казахстан, на целину. И моя радостная и познавательная жизнь с тетушкой закончилась.
Пришла зима.  Начались школьные каникулы. Я и мои сверстники гурьбой собираемся на улице. Играем в хоккей. Клюшки - это вырезанные из вербы палки, отдаленно напоминающие настоящие, а шайбой служат старые  каблук кирзовых сапог, со свалки. Гоняем прямо по снегу  до полного изнеможения и синяков от палок. Скоро Новый год. Тридцатое декабря. Кто-то из старших предложил, а давай завтра в лес за елками сходим. Кто из младших скажет нет, того зафукают, обзовут маменькин сынок. Единодушно соглашались все, так принято в обществе мальчишек. Договорились идти после обеда. Так и случилось. Все собрались возле дома Литвинок, он аккурат соседствует через забор с Аксинушкими. Собралось нас семь человек. Надели на ноги, у кого какие были лыжи и пошли вдоль железной дороги в сторону леса. Дорогу нам перегораживала река Друть. Мороза сильного не было, да и снег выпал на тонкий лед. Поэтому по льду реку перейти было невозможно. Мы поднялись на мост, он охранялся часовым с карабином. Старшие ребята спросили разрешения перейти мост и нас пропустили. Бегом перебежали реку, неся свои лыжи в руках. До леса оставалось не более километра. Расстояние прошли быстро, так как шли по накатанной колее. В лесу елок не было, были сосны, березы и другие лиственные деревья. Старшие ребята решили покататься на березах и поучить нас. Делалось так, взбираешься на тонкую березу до самой макушки, это метров шесть - восемь от земли, берешься руками за верхушку и отклоняешься вместе с ней в сторону. Береза, чем больше отклоняется, тем больше прогибается, и плавно опускает тебя на землю. Однако, как всегда есть но. Если бояться и отклониться не от верхушки, где толщина березы не толще черенка лопаты, а ниже, то береза отклонится в сторону и согнется, не доставая земли метра четыре, а это высота почти третьего этажа.  В этом случае необходимо перебирая руками по совершенно скользкой бересте продвигаться к стволу и по нему спуститься на землю, или двигаться к верхушке. Здесь опять но. Если двигаться медленно, вы не дадите импульс, отклоняющий березу в сторону, и верхушка просто обломается, а если сделать это быстро, чтобы верхушка перегнулась вниз, можно спуститься благополучно. Все, что я рассказал, это мои знания через несколько лет тренировок. А тогда  это было просто шлеп и об землю. Падать приходилось сквозь ветки, которые сначала вас хлестали, а затем получать удар о землю, под всеобщий хохот. Дышать было нечем. Легкие, как после удара кулаком в солнечное сплетении, просто выключались. Слезы текли из глаз, черными от лазания по березе руками вытираю слезы. Хохот только усиливается, наверное, его вызывает моя боевая раскраска. Смеюсь и сам с появлением дыхания. Не сдаюсь. Встаю и повторяю попытку, уже на менее рослой березе. Получается, радость победы воодушевляет, боль  и обида исчезают. Накатавшись, вспомнили о главном, о елках. Сашка Рябинов  предложил идти глубже в лес. Пошли, нашли ели, которые своими верхушками упирались в небо. Начало сереть. Кто-то предложил, надо пилить верхушки. Пилить верхушки, нет проблем. Начали карабкаться по толстенному стволу вверх. Добравшись до непролазных веток затею прекратили. Смельчак пролез почти до верхушки, затем слез умаявшись. Стемнело. Решили идти домой. Куда и в каком направлении наш город никто не знал. Надо идти по следу. Старшие впереди, я самый младший сзади. Моя скорость перемещения и их бег просто несоизмеримы. Через пять минут я совершенно один и даже их окриков не слышу. Пытаюсь высматривать след, через пелену слез и обиды на мальчишек, бросивших меня.  Шел наугад, от движения было  тепло. Вышел на вырубку леса. Взошла луна, монохромный свет низкой луны  гипертрофирует тени пней и поваленных деревьев до ужасающих размеров. Жуть охватила мое сознание. Тело заколотило в ознобе. Захотелось сжаться до исчезновения. Мама, мама, где ты? Я заплакал. Поплакав, пришел в себя. На краю просеки вышел на глубокий след от саней и обрадовался. Со всех сил пошел по следу. Дорога пошла через лес. Удары сердца заглушали мои шаги. Я бежал, выбиваясь из сил, ноги то и дело цеплялись лыжами о всякие ветки и бугорки. Глухо и прямо над головой прокричал филин. От страха падаю в колею и не могу встать. Находясь в состоянии недвижимости начал  замерзать, видимо, и мороз стал усиливаться. Заставляю себя подняться. Тело живет отдельно от меня и двигается рефлекторно. Лес закончился, я увидел огни моего города.
Ни о чем не думая, пошел напрямик, через луг, мелкий кустарник. Огни приближались, я начал успокаиваться. Прилив теплоты и сил от скорого спасения воодушевлял, стал чувствовать каждую свою клеточку.  Небольшой спуск, и я пошел по совершенно ровной поверхности. Луна высветила впереди темное пятно, я же продолжал идти кратчайшим путем к огням. Вдруг палка левой руки ушла вниз, как в другой мир, утащив за собой варежку. Я остолбенел! Это же река, а она плохо замерзла.  Огромная полынья была слева и дальше впереди передо мной. Мелкими шажками двигаюсь назад. Оборачиваюсь и вижу, что я со всех сторон в черных пятнах. Только узкая дорожка привела меня сюда. Где то в стороне леса появились несколько огней и стали приближаться ко мне. Я стоял и смотрел, как снег на льду постепенно серел, и эта серость приближалась ко мне со стороны полыньи. Какая-то сила подтолкнула меня медленно развернуться в обратную сторону. Заканчивая разворот, я ощутил под лыжами воду. Начал двигаться в обратную сторону, огни замерли у реки. Ни одного голоса. Полная тишина, только  плеск воды под лыжами. Мокрый снег и мороз делали свое дело. Лыжи стали неподъемные и окончательно приклеились ко льду. Я снова заплакал. До берега немного, слышу мамин голос, сынок я здесь. Отец был рядом с ней. Он спросил: «Чего стоишь, не идешь?» Лыжи не могу сдвинуть, приклеились. Сними лыжи, не сходя с них, затем ляг на лед и ползи по следу. Понял сынок? Да папа. Я вынул валенок из одной лыжи, став прямо на крепление, затем второй и медленно лег на лыжи. Снег под лыжами был мокрый, а сверху его прихватывал мороз. Я, раскинув по папиной команде руки и ноги в стороны, пополз к ним. Сколько я полз, не помню, одежда сразу же промокла до нитки. От холода руки и ноги почти не слушались. Я остановился передохнуть. Голоса были совсем рядом,  мне стало хорошо и уютно.
Пахнет чаем и малиновым вареньем. Открываю глаза и смотрю на стульчик у моей кровати. В большой чашке парит чай, рядом в блюдце варенье и сухариками с изюмом. Чего это мои родители так расщедрились? Что это за праздник, ах да скоро Новый год. Интересно, а елка стоит. «Мам, а елка стоит?» «Стоит, стоит мой сорванец». «Мама, а как я здесь оказался, я же был на реке?» «Когда ты совсем обессилел, отец пробился к тебе, ломая тонкий лед со стороны полыньи, и на руках вынес на берег.» «А где папа?» «Папа на работе, а ты чего не на работе?» «Мне дали выходной, что бы с тобой елку нарядить». «Так чего мы  медлим? Давай я буду тебе помогать».
Прошла зима. Наступила весна. На нашей улице Друтской стали проводить водопровод и поверх класть асфальт. То есть, пошли земляные работы: с бульдозерами, самосвалами, щебнем и песком. А мне и моим сверстникам это и надо. Целыми днями лазаем по траншеям, по ним ведут водопровод, роем норы, бросаемся щебнем.
После бросания снегом, щебень гораздо убойней, им и зарядил Кастусев Николай мне возле виска над ухом. Боли почти нет, только теплая и липкая жидкость красного цвета быстро течет по щеке, попадая за ворот куртки, и дальше вниз по спине. Кастусев увидев такое дело, рванул от меня подальше. А у меня злости совсем не было, просто стала кружиться голова и я, шатаясь, поплелся домой. Во дворе меня узрела бабушка Домна. Всплеснув у груди своими руками, она запричитала ах Божачка, мой Божачка, бабушка моя Белоруска. Сняла шапку, увидев рану, оторвала от подола своей рубахи кусок ткани, приказала мне на него пописать. Что я сделал, а она приложила этот тампон к моей ране. Защипало и все. Кровь больше не текла. Раздев меня и умыв, она приложила какую-то заживляющую мазь, вроде вытяжка дивосила. Перебинтовала голову. Теперь я стал, как Матросов, без гранат, но с перебинтованной головой. Мама уже не плакала, только покричала на меня,  и сказала: Что я собачияньскои душы дытына. Мама у меня Хохлушка, и страшно не любит это слово, а я люблю. Оно мне напоминает добрую и гостеприимную курочку, несущую золотые яйца.
Работы идут полным ходом. Там роют, тут засыпают.
Возле дома Аксинушкиных вывалили огромный самосвал песка. Мы гурьбой туда. Песок крупный желтый, а не траншейная глина. Залазим на гору и съезжаем на задницах вниз. Через час наших усилий и бульдозер не понадобится, вдруг под мягким местом я почувствовал твердый камень. Сразу же стал его выкапывать. Это не камень, а какая-то круглая труба, с дыркой с одной стороны и глухая с другой, очень похожая на кабачок. У толстого края трубы был красивый зеленый ободок. Мы откопали трубу и скатили под горку. Взяли палку и выковыряли песок из дырки. Но глубоко выковырять не получилось. Там было  что-то твердое. У всех возникло любопытство. Стали как собаки разрывать песок в разные стороны. И пошли находки одна за другой. Не помню, сколько мы откапали крупнокалиберных патронов, то ли от противотанкового ружья, то ли от зенитного пулемета. Увлеченные работой мы не заметили, как подошли ребята постарше. Увидев такой арсенал, они забрали все патроны. А про трубу мы забыли, так как не знали что это, тем более мы ее засыпали, производя разброс песка. Меня и еще двоих семилетних пригласили на подрыв патронов. С условием, что мы ни кому не расскажем. Конечно, для нас это была большая честь. Ведь мы уже были наслышаны о взрывах боеприпасов, находившихся мальчуганами. Ушли за город, поближе к реке. В воронке из-под авиабомбы - военные раны земли, разложили костер. Когда он разгорелся, в него побросали патроны. Сами залегли за бруствером.  Через минуту начали выстреливать заряды. Сначала по одному, а потом с нарастающей частотой перешли в один сплошной грохот. Несколько секунд и все затихло. Такого возбуждения я не ощущал никогда. Я рассказал ребятам и о другой находке. Они сообразили и сказали, что это, наверное, снаряд. А так как мы отныне стали уничтожителями боеприпасов, то должны уничтожить и его. Договорились, что мы его найдем и перепрячем, а они прикатят тачку, якобы для вывоза мусора, так мы перевезем находку сюда и подожжем. Все сделали, как договорились. После школы старшие ребята с тачкой подъехали к укромному месту и погрузили снаряд, прикрыв его сверху мусором. Небольшим отрядом пошли его подрывать. У основания костра установили вертикально снаряд, наложили побольше хвороста, толстых веток и подожгли костер.  Сами ушли подальше, и засели в другой воронке. Сидели долго, старшие попросили меня, а ну выгляни, горит ли костер. Я выглянул из воронки, дыма не было. Наверное, костер потух, Купреев Михаил сказал: Надо проверить. Кто пойдет добровольцем? Все молчали. Раз добровольцев нет, идем все вместе.
Мы высыпали из воронки и пошли цепью к месту установки заряда. Распределились вокруг воронки с костром и заглянули внутрь. Костер перегорел и опал углями на снаряд. Вот теперь, дорисовывайте мамочки и папочки. Снаряд стоит среди углей и из его жерла идет маленький, такой предательский дымок. Раздался хлопок ружейного выстрела, я сейчас понимаю, сработал запал. Из жерла снаряда вверх метнулось ослепительное пламя высотой с дом. Нас как ветром сдуло, все разлетелись в разные стороны. Тишина не было и совершенно ничего не болит. Угли, разлетевшиеся из костра, дымились вокруг нас и на нас. Мы подскочили на ноги и стали стряхивать с себя угли и пепел. Снаряд не детонировал, а просто очень быстро выгорел. Он бы взорвался, будь в нем закрыты оба конца.
  Вечером я получил трепку от отца и слезы матери. На другой день меня было решено отправить в ссылку, в деревню к бабушке, маминой матери, в Киевскую область Васильковского района, в село Устиновка. Так как все работали, то меня посадили в поезд Ленинград – Киев. Проводнику заплатили денег за мое сопровождение  до Киева, а там меня должен встретить мой дядя Василий и доставить на место ссылки.
Так все и произошло.
Устиновка, село без крайних возможностей для подростков. Тем более, рядом со мной жили мои родственники по дедушкам и бабушкам, двоюродные, троюродные и просто мальчуганы и девчата, также высланные на лето к бабушкам, дедушкам, тетушкам и дядюшкам. О Рогачеве я забыл на второй день. Подумаешь, нет железной дороги рядом, зато есть речка Каменка, заросли верб и тополей, сады шелковиц и огромное Ковалевское озеро, полное рыбы – карпа. А что мне еще надо, тепло, купайся целый день, черешня в июне, папировка( сорт ранних яблок - белый налив) в июне, в кладовке сало просоленное в кадке, молоко свежее и кислое в крынке. Хлеба, завернутые в холщевые полотенца. Расту, набираюсь сил.  Через два  месяца бабушка Ирина письменно докладывает в Рогачев, что подрос на два сантиметра и потяжелел на два с половиной килограмма. Родители в восторге. Все их проблемы связанные со мной, как рукой сняло. Ха, ха, я просто не совсем освоился. Рассказав сверстникам про наше подрывное дело, меня стали уважать. И в дополнение сказали, что как-то слышали разговор о минометных минах, которые сбросили в реку после войны.
Нырять и плавать к тому времени могли все, кто мог ходить. Договорились узнать поподробней, где схоронили арсенал. На следующий день, возле Вогрода, где был панский дом, мы искали заброшенный колодец, и нашли. Сруб колодца ушел под землю, а края поросли густо травой и кустарником. Получился куст, а посреди яма, заполненная почти доверху водой. Покрутились возле колодца, посовали в него палки - глубоко. Притащили веревку и к концу привязали камень, опустили в колодец. Ого! Не меньше десяти метров. На такую глубину никто нырять не умел. Сожалея, что достать не можем, договорились, об этом не говорить никому. А как научимся нырять, так и проверим колодец.
  Зачастили дожди, по нескольку раз в неделю, потом просто шли непрерывно, помногу раз в день. Уровень воды в реках поднялся до предельного. Вода с Ковалевского озера еле успевала сбрасываться в Каменку ниже по течению. Вода проносилась под плотиной сквозь бетонный тоннель, шумя и бурля, вырывалась с другой стороны плотины. Дождь прекратился. Июльское солнце в считанные часы прогрело все кругом, в том числе и воду.
Мы у дамбы. Много рыбы проскакивало через верх переливного устройства  и рыбаки чем могли, ловили ее ниже дамбы. Мы крутились и там и сям, мешая взрослым.
Мой товарищ, один из многочисленных родственников, Виталик Верещак, по прозвищу «Бегемот», сорвался с помоста в шахту переливного устройства. Он улетел в бурлящую, все засасывающую пасть и исчез. Ужас охватил всех. Какие предпринимать действия никто не знал. Первым из оцепенения вышел его младший брат, он просто заорал, что Виталик упал. Взрослые прибежали на крик и стали всматриваться в прорву водопровода. Конечно, там ничего не было, кроме бурлящей воды. Какое было у всех удивление, когда мы увидели Виталика, стоящего радом с нами и тоже рассматривающего, что-то там внизу. Так вот твой брат, заметили взрослые, больше так не шути, а то получишь по шее. Малый успокоился, а мы все стали расспрашивать, что произошло. Виталик рассказал, что его с сумасшедшей скоростью всосало в воду и, пронеся под плотиной, выкинуло с другой стороны. А как же ты не захлебнулся? «А я воздух держал как при нырянии, вот и все.» А ты еще сможешь? «Смогу». Ответил он и прыгнул в прорву, мы все рванули на другую сторону плотины, секунд через десять Виталик вынырнул метрах в пятнадцати ниже плотины, где течение и буруны утихали. Теперь и нам захотелось таких приключений. Подошли к водному - переливу и по очереди прыгнули в воду. Я влетел в плотные струи турбулентности, тело вращало и рвало на куски струями воды, как в преисподней, наверное,  тогда я подумал, что именно там. Хотелось заорать на всю мощь, что-то не дало мне это сделать. Совершив в воде неисчислимое количество кульбитов, меня выбросило на поверхность. Туго соображая, где низ, а где верх я заработал руками и благополучно подплыл к берегу. Пару пацанов, все же нахлебались воды, они стояли по пояс в реке и откашливались. Мне понравилось, так мы стали ежедневно совершать умопомрачительные заплывы под водой. Позже, когда вода поубавилась, мы в шахте стали ловить руками рыбу. Ныряли по углам, где не было течения, и куда прятался карп. Дедушка и бабушка были приятно удивлены, когда внучок, стал баловать их свежей рыбой. А когда приехали мои мать и отец в отпуск, то я и отцу показал этот способ. Он вначале был ошарашен, но попробовав, наловил не менее ведра отменных карпов.
Родители были рядом, и я больше не мог себе позволить  то, что вытворял без них. Отпуск закончился, до школы осталось две недели меня забрали обратно в Рогачёв.
Все родственники были приятно удивлены моим видом. Почти черный от загара и подросший на пять сантиметров жилистый мальчишка. Я показал своим сверстникам, как я умею подтягиваться на перекладине, и что могу делать сальто, это полеты в шахту помогли. Они стали относится ко мне как серьезному мальчугану, даже предложили покурить. Мне неудобно было отказаться, и я сделал свою первую затяжку дыма из папиросы Север. Нетерпимый кашель и рвота сразу стали ответом на никотин. С тех пор я не курю. Беспечно шатаясь по улицам городка,  текло время. До школы осталось десяток дней. Кто-то предложил пойти на песчаный карьер погулять. Пошли. Карьер брошенный, песок кончился,  началась глина. А нам лишь бы дома не сидеть. Притащили веревки, сделали тарзанки, стали лазать. Как-то во время короткого дождя, некоторые упрятались в нише карьерной стены и остались сухими. Сразу каждый из нас вырыл себе по норе. Затем расширили. На следующий день захватили с  собой лопаты и вырыли солидные ниши, где свободно помещалось по четыре человека. Само собой получилось, что мы сделали подрез стены песчаного карьера, и в какой-то момент стена рухнула. Сильная боль пронзила руку, меня бросило спиной на землю и по пояс присыпало землей. Несколько парней оказались на гребне обвала торчащие по колено в песке. Какие глупые игры! Еще несколько оказались в стороне и не пострадали. Наши вещи: рубашки, куртки и лопаты были завалены песком и глиной. Только какой-то миг нас отделил от братской могилы. Ума не приложу, как я и мои товарищи, в этот момент оказались не в зоне досягаемости грунта.
До первого сентября оставалось пять дней.