Январь

В январе все внове – сотканное  из снежных хлопьев покрывало, редкие скрипичные пиццикато лесных елей и первозданная, застывшая, припорошенная красота-она-же-тишина…

Убаюканный мир живет в наваждении сна, с чувством исполненного, завершенного; еще пауза, еще, совсем немного, чуть-чуть, продлись, продлись, очарование ничегонеделания…

И дети спят, и животные, и подарки, дремлет посуда в раковине, свежестиранное белье в барабане машины, и туфли, уткнувшись носами друг в друга, в углу, присыпанные конфетти…

Первое пробуждение, рождение нового дня, нового года – не в захлебывающейся суете, что сбивала с ног еще только вчера, а в спокойном, биологически верном ритме лыжного хода, росчерке коньков, скрипе полозьев плывущих по мягко укатанному снегу саней.

В предисловии нового десятилетия – вкусный морозный воздух, наливные крылатые яблочки-снегири и неторопливый шаг мохнатой беременной Чайки, запряженной в украшенные сани, задумчиво поглядывающей сквозь белесые ресницы, дышащей теплым молочным паром…

Чуть позже – сказочной красоты вертеп и тонкие, ровные свечи, заокеанские письма и междугородние звонки, дважды-трижды – любимые фильмы и, наконец, маленькая консерватория на колесах, под орган, чембало и клавесин мчащая в Москву…

Первая половина января – в темпе ларго, адажио, затем анданте – уравновешенной Чайкиной поступью; затем, по возвращении, после каникул – короткий, но ошеломляющий пассаж, и – виваче, виваче! – живо, живо, еще живее, вивачиссимо, поворачивайся же, друг, где твои носки, перчатки, где бланки коммунальных платежей, ключи, портфель, сменка, живо, виваче, вивачиссимо!

Январь – это взлет. Запланированный, точно по расписанию, с привычно расправленными, но почему-то отяжелевшими крыльями, на вдруг захрустевших механизмах – бесшабашное и неизбежное взмывание – вверх, к новым горизонтам… Что ж, увлекательного и безопасного всем полета! Тем временем грядет еще одно волшебство – старый-старый Новый год.

… Все сорта халвы, безе, вафельная крошка, пралине, молочный ирис, шоколадные айсберги, темно-коричневые кофейные  и  черные лакричные - леденцы, и, разумеется, мороженое – каких только кондитерских чудес не сулят прохожему метаморфозы снега. Она шагает-шаркает по этой, кажется, до противного приторной сладкой посыпке, осторожно ступая в б е л о с н е ж н у ю сахарную пудру, что тает, будто на губах и языке, грустно глядит, как ловко перепрыгивают через лужицы моккачино молодые клерки, зажмурившись, обходит растопившееся мороженое краешком, долго взбирается на ступеньки, улыбается, будто приободряя саму себя…

Раннеобеденное время, посетителей еще немного, она проходит с выражением достоинства во всей фигуре, кивает приятной наружности девочке в блузке и юбке, без униформы, и произносит, с трудом шевеля губами: «Здравствуй, милая».

«Вам – как обычно?» - мягко и приглушенно спрашивает юная официантка у мужчины в костюме, расположившегося за столиком неподалеку, и затем, наклонившись к ней: «А Вам?»

«Да-да. Спасибо. Супчику. И омлет. Спасибо за внимание. С Новым годом.»

Некоторое время спустя  мужчина, уже  скучающий в ожидании счета, невольно наблюдает, как подчеркнуто аккуратная, очень пожилая женщина с наслаждением доедает свой супчик что называется «до капли», стараясь не стучать ложкой о края тарелки, бережно удерживая кусок хлеба, взяв его всей рукой…  Глядя на старушку, он вспомнил о воскресных благотворительных обедах для пожилых и малоимущих, которые возродились в здании одной из художественных школ, в респектабельном центре столицы. Он тогда долго ждал из студии свою дочь и с удивлением созерцал целую вереницу дам преклонного возраста, медленно движущуюся к крыльцу школы…

Девушка принесла счет, мужчина на минуту замешкался, беспокойно взглянув на посетительницу, но гордая ее осанка и приветливая улыбка развеяла все его сомнения. Вздохнув, он закрыл папку, зажав в ней несколько десятирублевых монет, и вышел.

Преждевременные сумерки уже надвигались на уютное кафе со всех сторон, и улочка подмигивала  цветными огнями. Среди «гастрономически щедрой», изобильной снегом и морозами зимы особенно трогали «Цветы на Полянке», и двухэтажные, будто сказочные, домики, и даже встречающиеся повсюду кошачьи: скульптурные, с чеширской мордочкой-улыбкой; меланхолические, нарисованные, уходящие со стен зданий вместе со штукатуркой, и, конечно, живые, всех мастей, необыкновенно довольные и деловитые.

«Bon soir», - неожиданно для самого себя промурлыкал мужчина. В воздухе летали вверх-вниз огромные снежинки, открывая вечер танцем под названием «метелица». Отовсюду звучала музыка января…