Грань герани

Театрализация рассказа Елизаветы Григ
«Пахло геранью и грудным молоком»
{http://www.proza.ru/2010/10/05/1157}



Сцена. Трещина в полу. Ещё одна сцена. Ширма занавеса. Третья сцена. Стена.


Сцена I – А я? Стерильная.

Запах сердечных капель и липкий след от переслащенного чая на тумбочке у кровати. Ровный писк кардиограммы в ушах. Зрители с чинно сложенными на коленях руками. Чинно сомкнутыми в бахилах ногами. Чинно запертыми за масками устами. Покачивают головами: влево: «ой», вправо: «ой», вниз: «ой-ой-ой!», – повторяет молчаливый хор.
– «Вы когда-нибудь трахались в сугробе, профессор?»
– Ой! – вскрикивает леди в первом ряду.
Все оборачиваются к ней. Думают. Про себя. Мужчина в полосатых штанах с воплем «Ареста-а-а-а-а-а-нты» спрыгивает со сцены и бежит между рядами к выходу. Под звуки Марсельезы исчезает за дверью.


Сцена II – Рая. За трещиной.

«Медноволосая» девушка на сцене откусывает заварное пирожное и закрывает глаза. В зале начинается снегопад. Зрители сначала поднимают брови, потом пожимают плечами, вдруг какой-то мужчина срывает маску и горланит:
– Он же тает!
– Тает?
– Тает!
– Настоящий!
– Снег!
Маски падают на пол. Но не тают. Люди в бахилах вскакивают с кресел и начинают ловить снежинки. С монитора над второй сценой слышится счастливый женско-мужской смех. Но его никто не слышит. Снегопад внезапно прекращается. Зрители смущённо переглядываются. Поправляют плечи. Кто-то пытается отыскать маску под ногами. Пристыжено садятся на места. Из трещины между двумя сценами выпрыгивает чёрная кошка и по следам полосатого шествует к выходу. Брезгливо переступая влажные клочки марли под лапами. 


Сцена III – Трёт я. За навесом.

Застиранная занавеска в груши на ширме. За ширмой – узкая комната. Лампочка под потолком ослепляет. Зрители тянутся за солнцезащитными биноклями. Всматриваются. Посредине комнаты крутится карусель с картонными фигурками. Человек пытается спрыгнуть с карусели, падает под копыта картонного коня. С коня падает яблоко. По лбу человеку.
– Я всё понял! Закон притяжения, –  кричит тот, и кубарем слетает с карусели.
Пахнет землёй после дождя. В зале раздается хруст – кто-то грызёт яблоко. Догрызает.


Стена.

Приходит человек во фраке и с рулеткой. Измеряет рулеткой длину сцены. Бормочет под нос:
– Значит-ся так: тут посадим дерево, а вот тут – дом. А вот тут – сын…
Почёсывает нос:
– Не забыть крест и гвозди. Для сына. Значит-ся, так…
Приходят монтёры. Устанавливают стену между сценой и зрительным залом.

– Гражданин, что Вы себе позволяете! – степенный мужчина в третьем ряду возмущённо сотрясает биноклем. – Мы же смотрим спектакль!

– Смотрите, но не в-и-и-и-дите! – голос за спинами. У выхода человек в полосатой пижаме с кошкой на руках покачивается из стороны в сторону, словно пьяный:
– Слушайте!

За стеной Горовиц играет Этюд Op. 8 No. 12 Скрябина.

Белый голубь вылетает из-за стены, летит к свету. Надпись «выход» переключается на «вход».

Кошка спрыгивает с рук полосатого и лакает молоко из блюдечка.

Журчит вода – бабушка-уборщица поливает цветок в напольном горшке у входа.
Пахнет геранью.


***

– Папа, папа, а мы запустим сегодня змея?! –  мальчик теребит за руку степенного мужчину с биноклем.
– Конечно. Только сначала – айда домой!











Марина Гареева.