От двух до шести. Гошаня ч. 4

 
     Гоша стал показывать, что он умничка, с самого рождения – сам пел всегда и сам себя усыплял. Однажды Сева разбежался и налетел нечаянно на младшего братика, (а тому было всего десять месяцев) тот упал и ушибся, но не стал плакать. Он закричал:
– Мам, мам!
И стал хлопать себя по лбу, чтобы мама увидела, что Сева ударил его по голове.

    Когда ему было всего одиннадцать месяцев, я собралась уходить к себе домой, Гоша сидел на руках у мамы, я поцеловала Севу, а Гоша закричал:
– Ба-а-а-а-а!!! 
Стал рваться ко мне, чтобы и его не забыла поцеловать, а потом стал махать мне ручкой. Он уже вовсю ходил, но держался за стенки.
Когда папа их привозил, то начиналось... Малыш забирался ко мне на руки, а он был «пончик», тяжелющий, кричал, требуя:
– А-тя-тя!
Прыгал у меня на руках – думала, что они отвалятся. Подбегал трехлетний Сева:
– Хватит ему... уже-е-е-е, давай со мной а-тя-тя!
Когда начинал прыгать на моих коленях Сева, (далеко уже не лялька) мы смеялись, и втроем  валились на ковер.
 
    Гоше исполнился один год, мы сели за стол праздновать, и он сказал первую осознанную фразу:
– Что это? – показывая на еду, положенную ему в тарелку. Налакомившись, побежали оба играть, но мира среди них не было. Когда Сева отнимал у брата свою любимую игрушку, Гоша не плакал, но сердился и бросался отбирать. И все запоминал. О, какая у него оказалась хорошая память! Севе потом будет от него очень доставаться – младший брат ничего не забыл.

    Гоше не было и двух лет, родители оставили их у меня на Новый год, разрешив дождаться салюта. Оба уже терли глазки, но спать не ложились. Когда он начался, оба по креслу залезли на подоконник и Сева закричал:
– Ура!!!
Младший брат посмотрел на него и поддержал:
– Вот это дя-я-а-а!!! У-а-а-а-а!
Потом повалились на огромный диван, стали «выпускать пар». Это было их любимым занятием перед сном. В ход шло все – подушки, мягкие игрушки. Скакать им разрешалось и пищать, не как у строгой мамы, а «на всю катушку». Тогда они, выбившись из сил, засыпали, «как убитые».
 
    Бывало, когда не шли в садик, сильно дрались, приходилось разнимать и убеждать, что дороже друг друга у них никого нет, кроме мамы и папы. Но Гоша не давал себя в обиду, давал сдачи, а старший брат не мог этого вытерпеть. И... начиналась все сначала. Ревели оба, а через минуту уже обнимались, целовались, как ни в чем не бывало.
Нас было у родителей пятеро, мы не дрались никогда, я помню своё детство. Но мама наших мальчиков рассказывала, что она со своим братом очень дралась – очевидно, с генами передалось.

    Иногда дети были очень спокойные, слушали сказки, которые я сочиняла им сама. Потом Гоша просил:
– Сделай мне массас.
Делала, гладила, царапала спинку, как когда-то маленького Севу.
– Не умеесь... Попоси папу, науцит. Надо сильно.
Оставался всегда недоволен, потому что мне жалко было делать ему, как взрослому, боялась, что нежному тельцу будет больно.

    А однажды насмешил всех, подошел ко мне:
– Пукаю много – надо какать.
Вымыла потом, намазала попу кремом.
– Больно, ве-е-е-дь.
 И сразу начинал драться. Говорила, что надо это каждый день делать, тогда больно не будет.
– В садике не мо-о-о-ют, не мажу-у-ут.– плакал он.
Очень осторожно расчесываю густые кудри сзади, а спереди у него прямые волосы. Опять:
– Больно ве-е-е-едь.
И опять драться, и ему все равно, кто это. Дрался со всеми.

    Купила Севе дубленку в подарок. Гоше досталась от него пуховая куртка, которая стала ст. брату маловата. С завистью смотрел младший на Севину шубку. Я побежала и купила ему тоже, красивую испанскую дубленочку. Повезло, что она там оказалась.
– Надевай. – сказала я.
Он просунул ручки в рукава, подошел к зеркалу, опустил головушку на плечо себе и застеснялся.
Я спрашиваю:
– Нравится?
– Н-а-а-вится, я тепей, как Сева.
А глаза! Такие счастливые! Ведь знала, что им всегда все вместе покупать надо, а не подумала...

    Гошу привезли на неделю, он уже соскучился по маме с папой, звонит ему на работу:
– Забели меня, папуля, я ТАКОЙ ла-а-а-сковый...
Приехали за ним Сева с папой, старший братик спросил у Гоши:
– Что у тебя в кармане?
Тот, не вынимая руку из кармана, сказал:
– Фигня...
Папа с Севой были удивлены ответом, но Гоша конфеты не показал, припрятал, я промолчала, а потом провела беседу. Поделился. Вообще, он не жадный, но вот, показал свой характер и... новый лексикон.

     Привезли их снова – родители поехали в театр. Сева сказал, что не хочет обедать и Гоша отказался, а поесть он любит. Зашел, всё-таки, в кухню, попробовал пальчиком на тарелке еду и сказал:
– Надо вилку.
Наелся голубцов со сметанкой, салатика из свежих огурчиков, (зима была) зашел в комнату, где играл Сева и говорит:
– Спасибо. Вкусно.
Сева тут же побежал и тоже все съел. Сидел, как интеллигент, с вилочкой, с ножичком – большой откус, долгое жевание. Когда остановился, тоже сказал:
– Спасибо, я наелся, правда было очень вкусно.
Малыш преподал ему урок вежливости, а то Сева забывал сказать «спасибо».

    Иногда приходил Сева, (когда Гошу еще кормили с ложечки) и говорил:
– А что, если я не буду сам кушать? Ты меня тоже покормишь с ложечки?
И так ему хотелось снова, как Гоша, стать маленьким. Садилась я рядом и, подыгрывая ему, начинала кормить с ложечки. А он, насладившись воспоминаниями, начинал смеяться, отбирал у меня вилку и ел сам, получив удовольствие.

     Но вот Гоша заболел, привезли его лечиться, поцеловала я его в шейку:
– Нищё, нищё (значит – еще).
Так же, как Сева, когда привезли, бултыхнулся на спинку, чтобы сняли с него ботиночки:
– Я к-асивый?
– Да, малыш, очень.
– Я тоВстый? Пхо меня не гово.ят, как пхо Севу: «Ах, какой ма..чик!».
– Ты мой сладенький пончик, бегай побольше, похудеешь. И про тебя будут так говорить.
Гоша стал из комнаты в комнату только бегом бегать и на улице – тоже. Похудел.

    С Севой всегда можно договориться, пообещать, а потом выполнить, с Гошей – нет, другой характер. Всё и... сразу.
Сева сядет на велосипед – сразу едет, бросишь его в воду – плывет. И так... во всем.  Гоша – нет.
На улице он упал с велосипеда, больше не сел. Принесла его велик  домой, вымыла, высушила, гонял он со мной по всем комнатам, я держала его. Пошли гулять, все дети на велосипедах катаются:
– Пхинеси мне мой, пожалуйста.
Принесла. Сел и всё получилось, как дома. Мама приехала за ним на «джипике» и притормозила около нас, очень удивилась, как он бесстрашно носился по улице. Осторожный он. Не трусливый, а боль не выносит.

     Гоша стал, как  Сева три года назад – что увидит, начинает клянчить – «Купи-купи...»
Идем по рынку, продают игрушечный сундучок.
– Купи-и-и-и-и, ну... пожалуйста...
Знаю, что он совсем ему ни к чему.
Спрашиваю:
– Зачем?
– Для сокровищ.
– Оно в сундучок не войдет.
– Что не войдет?
– Сокровище!
– Какое?
– Ты же... моё сокровище!
Рассмеялся и больше не просил.

     Как-то идём с Гошаней, а навстречу – хромая собака. А перед этим Гоша спрыгнул на площадке с качели неудачно и ушиб ногу. Возвращаемся вечером домой к родителям – уже и ножка давно прошла, смотрю, а он стал припадать на неё.
Спрашиваю:
– Ты что?
– Хромаю, как та собака.
– Так ведь прошло уже?
– И что? Не буду хромать, кто мне поверит, что сильно ушибся?

     Учим вечером про пальчики, он целует каждый и приговаривает:
– Большой палец – это мой папа.
Целует его.
Берется за безымянный:
– Это моя мама.
Тоже поцеловал.
Наступила очередь мизинчика:
– Это – я, а средний – Севочка...
И тоже поцеловал.
– А этот – указательный, он показывает, где у тебя конфетки спрятаны, и ты мне их сейчас же отдашь.
И смеётся. Приходится отдавать конфетки.

Идем на другой день из садика, дождь капает:
– Вы сегодня гуляли?
– Как же, без гулянья?

Надо спать ложиться, а Гоша:
– Хочу еще играть, читать, хочу мультики.
Я говорю:
– Поздно уже. 
Тогда Гоша начинает причитать:
– Бедная моя мамочка...
Почему мамочка и почему бедная – неизвестно.

Утром проснулся:
– Надуй щечки, как я.
Надула. Гоша – хрясть мне по щекам, не успела отодвинуться... больно.
Гоша:
– Надуй ещё, не бойся, я сейчас буду аккуратненько.

Заглядывает мне в вырез майки:
– Что у тебя там?
И хитренько улыбается.
– Лифчик, что ли?

Пошли гулять, идем по тротуару, что-то продают у рынка:
– Почём продают-то?

Подходит время обедать:
– Я бы салатику поел...

    Приехал папа за Гошей, тот забегал, засобирался, засуетился... Любят они безумно отца. Подбежал к двери, уже одетый и остановился:
– Что я, босиком что ли пойду?

    Пришла к ним в гости, пошли на улицу, говорю Севе:
– Ты посмотри, какой у нас грибочек подрос? Давай-ка, его поцелуем.
– Отстаньте! Я ядовитый гриб! – ответил Гошаня, оттолкнув нас обоих. Не было настроения.

    Гоша смотрит мультики по ТиВи. Бежит:
– Беги, смотри, меня по телевизору показывают!
Я бегом из кухни, а там показывают хорошенького поросеночка, розового.
– Ну вот, это я и есть – твой «хрюндель».

     Привезли Гошу на ночь без предупреждения, я вслух переживаю чем же кормить его, говорю:
– У нас одна гречка из круп осталась...
Гоша успокаивает:
– Не волнуйся, вари мановую.
Говорю:
– Нет у меня манки, да и не полезная она.
Нашла рис, спрашиваю:
– Рисовую будешь?
Сидит, уплетает кашу со сливочным маслом, за обе щеки:
– Да, бабуля, твоя рисовая вкуснее нашей мановой.
Только легли спать:
– Я «смотаюсь» от тебя. Носом чую, где-то здесь у тебя завалялся мой самолётик.

   Приехала из Перми бабушка. И все им стало нельзя, это-нельзя, то-нельзя... Подошел к ней Гоша:
– Ба, а не пора ли тебе... уже домой?

   Оставила их мама в Перми на лето на даче, прошло много времени, соскучились.
Сева и говорит Гоше:
– Давай убежим, поедем к маме и папе в Москву.
Обжорик Гоша:
– А нас и здесь хорошо кормят.

Гошане исполнилось четыре года.
– У меня есть своё кредо. А у тебя есть?
– Конечно есть, Гоша. Любить своих мальчиков. А у тебя, какое?
– Вот я сейчас посплю, мне в мозг лазером ударит, я тебе скажу.
– Откуда у тебя, Гоша, такие мысли?
– От папы. Всё – от папы. Он такой умный... и работа у него настоящая. А у меня, на ВСЁ своя точка зрения, но я её потерял, вот найду и расскажу тебе.

Два дня искал – не нашел.   

– У всех – мочевой пузырь, а у меня – ночевой.
– Почему, Гоша?
Гоша шёпотом:
– Сплю я крепко, могу и подписнуть.

   Гоша одевал пижамку и зацепил за писюльку, кричит:
– Бабуля, я нашел свой ночевой пузырь! 
Я говорю:
– Вообще-то, ты за яичко держишься.
– Да? А так похо-о-оже...

– Гоша, ты чего зеваешь?
– От радости, что папа с мамой заберут меня, наконец.

Гоша описался и кричит:
– Снимай с меня все, не видишь, как я весь вспотел.

– Выдлинни свой язык. А можешь до подбородка?

Вылез из-под стола.
– Как мне больно, прямо мозгом ударился!

   Папа с Гошей привезли мне флешку, а я за шторами спряталась. Папа говорит:
– Никого дома нет.
Гоша:
- А сказала, что будет ждать, вот... вечер юмора.
Пришлось выскочить. Радости – «полные штанишки».

– Гоша, если будешь плохо себя чувствовать, не езди с ними на Селигер, пусть    
 тебя ко мне привезут.
– Ну, куда же я денусь? Конечно, к тебе пойду.

    Гуляли в парке, заплакал трехлетний мальчик, Гоше было четыре года, он подошел и спрашивает у него:
– Что? Жизнь дала трещину?
Тот... опешил и замолчал.

   Сева сел завтракать, а у него нет аппетита.
Я и говорю, чтобы спросил у Гоши, как он позавтракал.
Гоша бежит:
– С наслаждением!

   Та же, соседская бабушка, протянула ему, как когда-то Севе, руку – поздороваться. Гоша тоже спрятал свои ручки за спину, как и Сева. Я говорю:
– Подай бабушке ручку-то, нехорошо.
Он протянул, но быстро выдернул, стал об себя вытирать их и разглядывать.
Бабушка:
– Ты чего Гоша? У меня рука чистая. – сказала бабуля.
– А вдруг она постареет, как у тебя?
Бабушка:
– Ну надо же, два совершенно разных мальчика, а рассуждения одинаковые. Сева в три года также ответил, руку вообще не дал. Нет Гошенька, старость не заразна, но приходит ко всем.
– А ко мне – не придёт. Понятно?

– Гоша, ты кого это нарисовал?
– Мутанта, я же тоже мутант, я думаю. Хоть у кого спроси – смотри, какой я большой, и у меня три почки.

Гоша:
– Я люблю девочек стройных и сексуальных, а от толстых и страшных я охреневаю.

 Услышал где-то. Опять воспитывала.

– А что ты не взяла себе куртку, которую мама на помойку хотела выбросить? Ты же в ней мусор выносила... Она тебе ТАК идет...
– Гоша, я её дяденьке на рынке подарила, она же кожаная, меховая и мужская.

– А у тебя капустка квашеная есть? А конфетка к чаю найдется? Ты не думай, я не обжора – мне горький шоколад для мозга нужен, чтобы я умный был, как папа.