Милосердная красота

- Я хочу написать твой портрет.
- Но ты же не умеешь рисовать?
- Нет, ты не поняла, - закашлявшись в улыбке, объяснил Игорь, - я не собираясь тебя рисовать.
- Тогда как же ты напишешь мой портрет? – удивленно нахмурясь, спросила она.
- Словами.
- Что за дикость?
- То есть ты не станешь мне позировать? – заведомо достал письменные принадлежности он.
- Смотря, что для этого потребуется, -  сквозь удивленную улыбку пояснила Клара.
- Сядь, пожалуйста, вон в тот угол, чтобы свет лег без тени, - жестом он пригласил ее занять место на потрепанном креслице у полузанавешенного окна. Как только Клара выполнила его просьбу, Игорь продолжил:
- Угу, так хорошо. Чуть-чуть левее, ага. И можешь голову рукой подпереть, вот так. Стой, ну не ложись ты на руку. Слегка - слегка…
Белый лист податливо улегся на столе, перед этим он был разглажен сухой рукой писателя и аккуратно повернут в удобную ему сторону. Клара, задумчиво присматриваясь к чемоданам, упрятанным на верхотуру шкафа, выказывала полное расположение и готовность к исполнению любых, даже самых нелепых указаний. Что-то было в изгибе ее верхней губы, чуть поднятой к носу; в этих острых уголках, в этом терпко – коралловом цвете, в этой Кларе. Само ее имя, было «чем-то», невообразимо острым и терпким. Выговаривая его по слогам, голова начинала кружиться, как от доброго глотка портвейна, которого все время было мало, как было все время мало Клары.
Духи она носила тяжелые и стойкие, оставляя после ухода, не выветриваемый суровый шлейф. В самой Кларе была намешано множество  качеств, но суровость - невозможно было уловить, даже в самых глубоких складках ее характера. Итак, Дух ее был – беспощаден, она была – милосердно красива. Именно эти слова, занес Игорь первой строкой на белый лист, разглаженный и повернутый в удобную сторону, его сухой рукой.
- Мне нужно что-то делать? – беспокойно поинтересовалась она.
- Говори со мной, пожалуйста, - не отрывая карандаша от бумаги и взгляда от Клары, попросил Игорь, - мне нужно слышать твой голос. Неважно что…
- А я вот думаю, - перебив его, Клара устремила направление мыслей и глаз в корешок оконной рамы, - почему, когда любовь проходит, только тогда понимаешь, что никакой любви не было. Что это был обман! Лживая любовь, подделка. И так становится тяжело на душе, когда понимаешь, что осознай ты это чуть раньше, не было бы этих мучений, не было бы ошибок прошлого…
- Если бы не было ошибок, не было бы и прошлого, - перебил Игорь, занося новую пометку карандашом.
- Это верно, - ресницами кивнула Клара, - а будущее? Если бы мы знали, что нас ждет, мы могли бы избежать многих вещей, о которых сейчас жалеем.
- И жизнь тогда, была бы продумана до мелочей. И жить стало бы тоскливо, зная, что ждет тебя на каждом шагу.
Была такая история, про женщину, которая знала, что будет наперед. Сначала она, конечно, была девочкой, а до этого младенцам. Но когда она была младенцем, она ничего не знала, кроме того, что происходит с ней сейчас. Была счастлива.
Но когда это самая женщина, будучи девочкой, гуляла весной по полю и гадала на ромашке, к ней подошла старуха и попросила ей тоже погадать. Девочка ответила, что знает гадание только на имя суженого, а дама, которая к ней обратилась уже совсем стара и суженых иметь не может. Старуха крепко обиделась на девочку и сказала, что нет на свете ничего страшнее, чем знать, что ждет тебя, когда оторван последний лепесток. Девочка была еще маленькая и совсем глупая, поэтому совершенно не обратила внимание на слова старухи, которая, как и водится в подобных историях, в свободное от приставания к маленьким девочкам время, серьезно промышляла колдовством.
Девочка сказала, что старуха ошиблась – нет на свете ничего прекраснее, чем знать, что ждет тебя впереди. Чтобы переубедить женщину, которая тогда еще носила косички и звалась девочкой, старуха пообещала ей, что с этого дня, та сможет без труда листать страницы своей жизни взад – вперед, пока ей не надоест, стоит лишь закрыть глаза. В силу возраста, девочка поверила старухе, не успев вдоволь обрадоваться, ведь нет на свете ничего прекраснее, чем знать, что ждет тебя наперед!
 Поверила и не прогадала. С этого самого дня, стоило ей лишь закрыть глаза, девочка видела свое будущее в мельчайших подробностях. Теперь она могла подчинить себе свою судьбу и, предугадывая финал, без труда находила выход из любой ситуации. Повзрослев, она продолжала бродить по закоулкам своей будущей и прошлой жизни, выискивать там что-то, менять, предотвращать и, в конце концов, окончательно там заблудилась.
- Как понять, заблудилась? – прозвучал настороженный вопрос.
- Ну как, так и понять. Заблудилась! – повторил Игорь, - ей стало скучно жить в идеально продуманном мире, и она закончила свою жизнь прескверно. Совсем одна, в своем большом доме, который построил ее покойный супруг, у которого на похоронах она не проронила ни слезинки, потому что знала заранее число и дату его смерти, и успела смириться с утратой, еще до того, как встретила своего суженного. Сидя в своем любимом кресле, она закрыла глаза в последний раз и вернулась в прошлое, туда, где была еще счастливым младенцем, и не была проклята жестокой старухой.
- Но, это же абсурд! – возмутился голос Клары, безвольно наблюдая через окно кусочек улицы, - смириться со смертью человека, не встретив его – невозможно. Странная история. К тому же, я насторожилась уже тогда, когда ты сказал, что она заблудилась в своей «будущей и прошлой жизни». Тоже глупость. Она же ведь могла управлять своим даром: захотела увидеть будущее - закрыла глаза и вошла в свой колдовской транс. Не захотела? Не входи, не смотри. Все же просто! Она могла жить и пользоваться своим даром время от времени.
- Хм, - хитро улыбнулся Игорь, - Скажи мне, а будь у тебя такой дар, или какой – ни будь другой, скажем телекинез. Вот, представь, ты умеешь передвигать предметы усилием мысли. Кастрюли и поварешки сами порхают вокруг тебя на кухне, яйца сами разбиваются и жарятся, когда плита включается так же сама, усилием мысли. Упустишь ли ты возможность лишний раз не вставать за пультом, если он сам прилетит и вложится в твою ленивую ладонь?
Хорошо, другой вариант! Ты можешь телепортироваться из одного места в другое – свободно. Стоит лишь подумать о том месте, где ты желаешь оказаться. Хоп и ты там! Ну, и если ты так умеешь, зачем тебе метро, электрички, машины, самолеты, автобусы? Они не имеют смысла. Так и в истории с женщиной, которая знала, что будет наперед. Мы – рабы своих желание и возможностей. Мы поглощаемы зависимостью, мы  склонны искать пути наиболее легкие, а людей наиболее податливых. И что парадоксально, стремясь создать идеальный мир, когда мы добиваемся своего – созданный нами мир нас же пожирает, не оставляя ни косточки. Рабы утопии…
Игорь остановился, когда заметил, что Клара повернула голову в его сторону и не моргая смотрит на него своими большими, с мешкообразными веками глазами. Под уголком брови ее, пульсировала точка. Клара стала постукивать ногтем по зубам в такт нервному тику, не решаясь больше задавать вопросы. А Игорь их ждал. Он любил, когда она спрашивает, любил экспериментировать со словами, пока они роем кружили у него под черепной коробкой и жужжали каждое на свой лад. Любил отвечать на ее вопросы так, чтобы она спросила снова…
- Именно, - Игорь не выдержал укорительного молчания, - мы склонны искать пути наиболее легкие, - повторил он, - и людей наиболее податливых. Стал бы я, например, просить тебя позировать, заведомо зная, что ты мне откажешь?
И когда вопрос, обращенный в пустоту, как и принято риторическому вопросу -  вырвался, запихнуть обратно его было абсолютно невозможно. Рикошетом отлетев от стен, он добрался до Клары и задержался где-то на поверхности ее ушных раковин, поселив смиренную задумчивость на ее добром лице.
У Клары был прямой длинный нос, возможно, слишком длинный для ее лица. Может не естественный каштановый оттенок ее взлохмаченных волос, может алая ленточка, вплетенная в эти самые волосы, являлись причиной того, что нос нисколько не умолял ее красоты и нисколько не воспрепятствовал порыву одного молодого мужчины, никудышного писателя, написать ее словесный портрет.
- Ты прав, - согласилась Клара, атаковав его взглядом настолько пристальным и нежным, что сам черт, наверное, покаялся бы в своих грехах, посмотри на него кто-нибудь таким взглядом, - я податливая, возможно. Но только исключительно в тех случаях, когда сама этого хочу. И для тех, кому доверяю.
- Похвально, - улыбнулся Игорь, и что-то черканул на листке, - доверяешь мне, значит?
- Ну, раз ты рассказал мне историю, - растягивая слова, начала Клара, - я не останусь в долгу и тоже расскажу нечто занятное.
Один пастух сделал предложение дочери сапожника – чуть ли не первой красавице на деревне. Пастух тоже был не промах и хорош собой, и силен, и на свирели играл так, что сердце то замирало, то вздрагивало от упоения. Дочь сапожника, конечно же, согласилась и, наметив день свадьбы, начались приготовления. Молодые были влюблены, клялись друг другу в вечной любви на закате, а на рассвете клялись снова.
Однажды пастух, загнав свое стадо, заметил, что одного барашка не хватает. Побежал он искать беглеца по тем местам, где проходил он со своей ватагой, испугался, что малыш мог забежать в лес и попасться на зуб голодным хищникам.
Уже смеркалось, но пастух не отчаивался и верил, что еще найдет барашка. Пробираясь сквозь лесную чащу, он понял, что ходит кругами и никак не сдвинется с места. Его колотила дрожь, ветер устрашающе свистел над ухом, страх одолевал его члены, а между деревьев чудились ему даже не хищники, а монстры с горящими глазами. Стал он бежать со всех ног, пока хватало сил и отваги. Бежал он, бежал и наткнулся на озеро, окруженное лесом, о котором раньше ничего не слышал. Позабыв обо всем на свете, он, зачарованный зеркальной недвижностью озера, стал вглядываться в отражение полной луны на водной глади. Но самое удивительное он испытал позже – на его глазах, отражение луны задрожало, и на нем, в мерцающем, словно сотканном из звезд платье, появилась девушка. Она стояла на воде, так же твердо, как стоят на земле обычные люди. У нее были длинные русые волосы, которые бережно причесывал ветер, хрупкие руки и узкая талия, как у балерины в музыкальной шкатулке. Не замечая обомлевшего пастуха, чаровница начала танцевать по водной глади темного озера. Без музыки. Она была бы лишней, потому как настоящая музыка, звучала у пастуха в сердце, воссоединялась с воображением и продолжала звучать еще громче, еще чище. Поглощенный прекрасным танцем, пастух достал свою свирель и начал тихонько играть ту мелодию, что диктовало ему сердце и улавливали пальцы. Услышав прекрасный мотив, танцовщица обернулась и увидела, наконец, пастуха. Неспешно, ступая по воде, она подошла к нему, и когда он прекратил играть, дала ему свою сияющую в лунном свете руку и потянула за собой. Очарованный пастух танцевал с ней всю ночь, волшебным образом передвигаясь по темной поверхности озера, которая стала им танцплощадкой, а луна – единственным софитом. И как только начало светать, прекрасная незнакомка стала исчезать, а пастух почувствовал, что больше не держится на воде так, как прежде и постепенно начинает тонуть. Тогда танцовщица прошептала:
- Мой милый незнакомец, останься со мной в моем подводном царстве! Мы будем счастливы в беспробудном сне днем, а ночью, лишь только луна коснется водной глади, я буду танцевать, а ты играть для меня свою волшебную мелодию!
Пастух был очарован танцовщицей, а услышав ее голос, совсем потерял рассудок. Он попытался поцеловать ее, но она отстранилась от него и повторила свою просьбу:
- Мой милый незнакомец, останься со мной в моем подводном царстве и я буду тебе верной женой. Я буду любить тебя, как никто не любит. Только скажи да!
Пастух снова потянулся к чудесному видению, и тогда она в последний раз слезно повторила свою просьбу:
- Мой милый незнакомец, останься со мной в моем подводном царстве! Останься только в том случае, если тебе не о чем жалеть. Подумай, можешь ли ты сказать мне да?
Пастух только сейчас почувствовал, что он по колено увяз в воде, что губы его дрожат от холода, а руки стали синими. Тут он вспомнил о своей возлюбленной невесте, о своем пастбище, о родных и близких, о мечтах юности… и, тут же выкинул все это из головы, потому что, с первыми лучами солнца, его танцовщица растворяется и от нее остается всего лишь тень, которая была так печальна, так одинока…
- И он остался с ней, - продолжил Игорь, встав из-за стола.
- Да, - кивнула ему Клара, задумчиво, - он умер. Умер и воссоединился с одинокой душой утопленницы. Навеки.
- А как же клятвы «в вечной любви»? Как же его невеста?
Игорь присел на корточки, рядом с креслом, на котором все еще нагая, поджав ноги, располагалась Клара. Он мог смотреть на нее, задрав голову. На ее строго очерченные скулы, слегка припухлые светло-коралловые губы, покатые плечи, хрупкие острые коленки, которые она прижала к обнаженному бюсту, на аккуратные пальцы на ногах, с ободранным педикюром. Все было в ней прекрасно. Все в ней было милосердно красиво. И эта милосердная красота, идет в разрез с понятием жестокой красоты, которая так четко прорисована, так неоспоримо завораживает, что за такую красоту хочется убить, хочется, чтобы мир восстал против тебя одного, лишь бы жестокая красота наградила снисхождением.
И совсем другое дело милосердная красота, которая так нежна, так воздушна, что убивать никого не хочется, хочется носить ее на руках. Носить ее на руках вечно, беречь ее, защищать от суровости страшного мира. И пускай она пытается всем доказать, что тоже может быть суровой, надевая тяжелые и стойкие духи, облачаясь в красное платье и примеряя на себя пронзительный взгляд, один человек, сердце которого постоянно поет ее мелодию, знает, что это лишь обман. Обман во имя спасения от суровой реалии мира. А она так прекрасна…
- Невеста? – пожала плечами Клара, - а что невеста. Он решил, что важнее спасти от одиночества, скитающуюся в танце душу.
- Ты тоже спасешь меня? – молитвенно сложив руки, полушепотом спросил Игорь.
- Мне не от чего тебя спасать. Это просто история.
- Просто история, - сухо повторил Игорь, поднимаясь с пола.
- Понимаешь, - на надрыве произнесла Клара, - хоть я и не вижу будущего, всякий раз закрывая глаза, как та женщина, я могу точно сказать сейчас, не закрывая глаз, не погружаясь в транс, что у нас будущего нет.
- Ты этого не знаешь, - потерянно лепетал Игорь, тщетно бросая на нее молящие взгляды.
- Знаю, - одеваясь, уверила его Клара, - знаю, как и то, что мне пора идти. Надеюсь, мой портрет удался.
Аккуратно заперев за собой дверь, Клара ушла. Пока она спускалась по лестнице, она думала о том, какая она дрянь, о том, как сейчас свежо на улице, о том, как ждет ее дома муж, о том, как беспокойно сейчас мечется по своей комнате Игорь,  о том, как придет она сюда завтра снова. Она завидовала решительному пастуху, и укоряла его в неистовости его решения. Она завидовала его сумасбродству, и укоряла в отсутствии здравомыслия. Она думала о будущем.
Клара ушла. Игорь беспокойно метался по комнате, ковыряя выпуклый узор обоев и думал о том, как свежо сейчас, должно быть, на улице, какое голубое небо над Мюнхеном,  как складно его возлюбленная немка говорит по-русски, и как она красива.
Он подошел к столу, и с минуту перебирая пальцами в воздухе, решился взять ими листок. Пробежав глазами написанное, он смял его и кинул через плечо. В порыве схватил другой чистый лист и, выводя каждую буквы, словно заправский каллиграф, написал: «Милосердная красота».