Повести Белкинда 2 Последняя неделя 53 года

  Рисунки члена союза художников Любови Капцан

 Глава 2.
               Да, я шёл корявой тропой и, может быть, не туда,
               но я ли в этом виноват?

                Год

  Ангина по своей коварной привычке съела предпоследнюю неделю без остатка. В школе Вовочка Белкинд появился только двадцать пятого декабря уходящего года. Тяжело, как старик, поднялся он на второй этаж и с трепетом сел за первую парту. Никто не возражал. Год со страшным и вдохновенным номером 1953 почти для всех в классе уже закончился. Прошли контрольные, проставлены оценки, можно с наслаждением думать о приближающемся празднике. Сладостное слово «каникулы» уже кружило юные мальчишеские головы. К тому же первый урок – немецкий. Кто его вообще всерьёз учил? Настроение у всех было весьма добродушное. И это было очень кстати. Если бы кто-то полез драться, Вовочка смог бы только заплакать. Опасаясь собственной неловкости, нож он не взял. В таком состоянии сам же и порежешься.
Но не только ангина так истощила Вовочкино мужество. А может быть, даже и не столько ангина. Скорее геометрия. Понять, почему теорема А выводилась из теоремы Б, а не наоборот, он так и не смог. И почему вообще утверждение А – это теорема, а утверждение С – только фраза в доказательстве? И почему вообще это и так очевидное утверждение надо доказывать? Он и сейчас под весёлый гул безопасного, как лес, класса продолжал витать в эвклидовом пространстве, зависая над эвклидовой плоскостью, изрисованной безымянными и именитыми прямыми. Знатные дамы Медиана, Биссектриса и Высота настаивали на своих особых свойствах. Чтобы ясно всё это представлять, Вовочка закрыл глаза и опустил свою непомерно тяжёлую голову. Для внешнего наблюдателя он попросту спал. В таком виде его и застал приход молоденькой учительницы немецкого языка. Она осмотрела класс, приветствовавший её как положено стоя, и остановила взгляд на неизвестном ей мальчике. Так уж вышло, что встретились они впервые. То её не было, то он болел. Сиди он на задней парте, как первые две недели, никто б и внимания на него не обратил. Но теперь он сидел в упор перед столом учительницы. На её недоумённый взгляд класс молча пожал плечами. Мол, мы и сами не знаем, что это за фрукт вырос у нас не в саду, а в огороде. С маслом его есть или с сахаром. Ара Арменовна попробовала с сахаром.
 
 – Warum schlafst Du doch? Bist Du krank? ( Почему же ты спишь? Ты болен?)
Участливый голос в пустоте эвклидова пространства прозвучал очень странно. Вовочка, не слышавший настоящего немецкого языка аж с 1949 года, вздрогнул и как будто оказался в маленьком сентиментальном немецком городке Глаухау, где он с упоением играл с немецкими мальчишками в индейцев. Перья великолепно торчали в его жёсткой шевелюре, а три года в эвакуации в горах Казахстана сделали его не по возрасту крепким и рослым. Ганс, сын художника и портнихи экстра-– класса (мы б сегодня сказали – дизайнера одежды), придумал ему индейское имя Шварцвольф (Чёрный Волк), а его долговязый папа Фриц смастерил настоящий индейский лук. В этом интеллигентном семействе Вовочка усвоил грамотное «берлинское» произношение, выучил с Гансом много стихов и научился свободно читать и писать по-немецки. Понятно, что живя в Германии, все дети офицеров советских оккупационных войск какие-то познания в немецком получали, но далеко не все получали такие.
 
  Все дело в том, что послевоенная Германия представлялась Вовочке сплошной сказкой. Чёрные развалины Берлина были из страшной и величественной сказки. Веймар оказался таинственной историей, а веселой сказкой был Глаухау с его праздничными ярмарками, где за одну марку можно было полдня гулять по аттракционам и даже получить в подарок крошечную, но очень тщательно сделанную игрушку, а на чердаках брошенных домов валялись медали, и настоящие патроны, и удивительные книги с тщательно вырисованными картинками. По одной такой они со Славкой Вейнблатом разучивали борцовские приёмы. А по другой – фехтовальные позы. Но самой удивительной сказкой были маленькие курортные города. Они, казалось, состояли из одних только пряничных домиков, где жили сильно подросшие, но очень милые гномы. Однажды случилось ему побывать в доме одного такого доброго гнома. Началась эта история утром. Они тогда всей семьёй отдыхали в роскошном курортном комплексе Бадэльстера-Эльстера, что значит «Ласточкина купальня». А может быть, Баден- Бадена? Или Брамбаха? Время потихоньку обманывает память. Там случилось Мусе Марковне встретить ещё одну разговорчивую еврейскую маму, которая так же жаловалась на горло своего сына. Сын этот стоял тут же и был одного роста с Вовочкой, и имя его тоже было Вова. Даже одеты они были одинаково. Из отрезов, выдаваемых офицерам, модно было шить для мальчиков костюмчики офицерского покроя.
 
 Обоим им одновременно стало скучно слушать причитания их мам, и они вырвались на свободу. Приятель оказался куда ловчее и шустрее, чем Вовочка Белкинд. Вовочка вскоре застрял на турнике. Повиснуть на ногах, как Вова Высоцкий, он смог, но подняться обратно силёнок не хватало. Обдумав своё положение, Вовочка решился раскачаться и отпустить ноги так, чтобы все-– таки не стать на голову, а плюхнуться плашмя. Неизвестно чем бы это кончилось, если бы не добросовестный слой опилок под турником. Отряхнувшись, он увидел тёзку своего уже выходящим из ворот санаторного парка. Вовочка бросился вдогонку, но свалился в клумбу с удивительными цветами разных оттенков. После чего выскользнул за ворота, спеша уйти от ответственности.

  Сначала он просто шёл куда глаза глядят, а потом решил заесть огорчение мороженым. Найти мороженщицу в разгар летнего дня в курортном городе совсем несложно. Сложнее оказалось с деньгами. Пфенниги в его кармане были, но цены в курортном городе оказались тоже курортные. Вовочка ограничился рассматриванием того, как ловкие руки молодой девушки выгребали из бидона мороженое и накладывали на изящные вафельки. Оставшись на минуту без покупателей, мороженщица обратила внимание на Вовочку.
 – Тебе очень хочется мороженого, мальчик?
Девушка повернула к нему лицо. Вовочка увидел, как солнце зажглось в её кудрявых светлых волосах.
 – Да, прекрасная фройляйн.
Для Вовочки, ещё не твердо освоившего немецкий язык, «herrliche» (прекрасная) было просто вежливым обращением, что-то вроде женской формой непременного «Herr», c которым полагалось обращаться к старшим. Все немцы обращались к его отцу не иначе как «Herr Doktor». Но для девушки это был комплимент. Рассмеявшись, она подхватила Вовочку на руки и поцеловала в лоб. Потом, увидев следы помады, рассмеялась ещё веселей и, вытащив волшебно пахнувший, очень мягкий носовой платочек, стёрла помаду с его лба. После чего вручила ему двойную порцию мороженого.

 Сказав полновесное немецкое спасибо и ещё раз назвав девушку прекрасной, Вовочка, совершенно счастливый, пошёл гулять дальше до самого того дома гномов, из которого его привезли к маме. По дороге было немало и других удивительных приключений, но такой прекрасной мороженщицы больше не попадалось.
Голос той девушки не раз слышался ему и после, и сейчас он странным образом услышал её голос.
Вовочка приподнял голову, но с изумлением увидел не белокурую Лорхен, а тёмно-томную шамаханскую царицу. Она улыбалась ему весьма странной улыбкой. От этого эвклидово пространство в его голове приняло очертания лунной ночи. Он ответил по-немецки. Думал сказать просто: « Ich schlafe nicht». Но это было начало одного волшебного стихотворения, и оно само собой произнеслось:

«Не сплю я, – сказал он, – мне в грёзах бессонных
Всё видится стан твой, луной освещённый.
И холмы персей, и сверканье ланит
В сиянии лунно-туманном манит».

 – Бесстыжий мальчишка, где ты так выучил немецкий язык?
 – Извините, фройляйн учительница. Стихи сами выскочили у меня изо рта. Я их в Германии выучил. Я хотел только сказать, что не спал, но сказать так, чтобы вы сразу поставили мне пятёрку.
 – Значит, это ты только ради пятёрки старался?
Вовочка, напрочь лишённый музыкального слуха, мужским слухом обладал абсолютным. Ноты разочарования услышал он явно и урок усвоил на всю жизнь.
 – Так я и пятёрки буду зарабатывать ради вас, – нашелся он не хуже любимых им мушкетёров.
 – Садись, пять, – жёстко завершила диалог Ара Арменовна.
 
  Стадо жеребцов вокруг с радостью заржало бы, но они ничего они не поняли. Разговор шёл на беглом немецком, с которого они всегда и охотно сбегали.
 Впрочем, один скромный мальчик понял, но смолчал. Выдавать своё немецкое происхождение ему не хотелось.
 Урок пошел своим чередом. Все недовольные своей оценкой за четверть выступали. Довольные помалкивали, играя потихоньку в морской бой. Ара Арменовна, с «проблемой Белкинда» случайно не знакомая, с чистой совестью поставила ему пять и за четверть. Белкинд сидел, непонятно отчего краснея, и к геометрии прибыл не иначе как на сказочном верблюде.
 Беседа его с Еленой Петровной о причинах и основаниях вызвала откровенный хохот в классе. Ни одной теоремы он внятно не сформулировал. Но петушился чрезвычайно, объясняя природу своих сомнений. Елену Петровну его нелепое бормотание только раздражало. С чистой совестью она поставила ему двойку и продолжила разбираться с теми, которые ещё на что-– то надеялись.
 Белкинд смотрел на неё волком. Пружина его ярости стремительно сжималась. Но обрушилась ярость не на Елену Петровну, а на беззащитную Риту Моисеевну. Она вела урок литературы. Некрасов сравнивался с Пушкиным. И тогда Вовочка встал и потребовал, чтобы ему дали слово. Именно «дали слово», а не спросили. Рита Моисеевна, пожав плечами, дала ему это слово. И он заговорил:
 
– Был мир то весел, то жесток
И сказок сладостный поток
Его не только забавлял.
Он освещал и просвещал...

 Белкинд читал никому не известные стихи никому не известного пушкиноведа. И это возымело действие. Никому не известный пушкиновед Рите Моисеевне явно кем-то приходился. Возможно даже, что это были её собственные стихи. Белкинд и сам не знал точно, где он их слышал. Что-то такое могло быть в начале фильма-сказки «Золотой петушок». С просветлённым лицом Рита Моисеевна слушала его, забыв про урок. Потом она порывисто встала. Взяла Вовочку за голову и, посмотрев в глаза, спросила:
 – А ты стихи пишешь?

– Если я напишу стихи,
Будут эти стихи плохи.
А пока я ими горю,
Не пишу и не говорю.

 – Скромный мальчик. Ладно, пятерку по литературе я тебе поставлю, но помни: безграмотный поэт – это несчастье.
– Я математик, – упрямо заявил Вовочка.
Класс грохнул от хохота. Все знали, что Елена Петровна готовила записку о переводе Владимира Белкинда, ну, если не в шестой, то в седьмой класс. Всё у неё было готово, оставалось лишь привести оценки за четверть, проставленные другими учителями. Ей как классному руководителю 8 «Г» так и так пора было заполнять табели. Завтра суббота. Потом воскресенье. А потом уж и ёлочные игрушки надо развешивать.
На физкультуру Вовочка не пошел. На то было запрещение от врача. Он так и остался сидеть в классе, плавая в буром тумане усталости. Елена Петровна в это время дошла до пятерки по литературе и обратилась к Рите Моисеевне, которая тоже сидела над бумагами педагогической отчётности.
– Как это у вас получается, Рита Моисеевна? Вчера вы вместе со мной настаивали...
 Рита Моисеевна, и сама удивлённая своим поступком, тут же поняла, что речь идёт о Белкинде.
– А знаете, что он сказал? «Я математик». Разберитесь с ним, Елена Петровна. Уж очень он нестандартный.
– Вот пусть и идёт учиться в школу для нестандартных, – в сердцах сказала Елена Петровна.
Рита Моисеевна только плечами пожала. Тем временем Елена Петровна наткнулась на пятёрку по немецкому языку. Она просто подпрыгнула от возмущения. Ну, эта-то его и вовсе первый раз видела. Дело откровенно пахло взятками. Денежная и энергичная мамаша Белкинда время, видно, зря не теряла. Но тем хуже для неё. Почтенная Елена Петровна получила образование ещё в те времена, когда язык учили и на самом деле. Так что тут она без комиссии разберётся. Непостижимый табель Белкинда за седьмой класс, где кроме тройки по русскому все пятёрки стояли, непостижимый этот табель мягко ложился в разработанную схему. В её голове выстраивалась прямо-– таки уголовная история. Энергичная мамаша и табель с пятёрками за седьмой класс купила.
Елена Петровна заглянула в класс и попросила Вовочку никуда не уходить. Сердце Белкинда подпрыгнуло. Он решил, что наконец-то будет выслушан. И прощён. В голове его отдохнувшей снова закрутилась геометрия. А Елена Петровна пошла искать Ару. Найти её было нетрудно. Общежитие находилось в том же здании, что и школа. Выслушав Елену Петровну, Ара похлопала длинными ресницами, и змеиная улыбка шамаханской царицы скользнула по её лицу. Елена Петровна почувствовала, что у неё уже колет сердце. Увидев это, Ара Арменовна пожалела её, себя и, главное, мальчика.
– Всё просто, Елена Петровна. Мальчик жил в Германии в том нежном возрасте, когда язык усваивается почти сам собой.
Елена Петровна тяжело опустилась на стул.
– На пенсию мне, старой дуре, пора. Прости, Арус.
Белкинд тем временем радостно готовился. Совиная его суть была как раз такова, что именно в этот час дня он, чуть вздремнув, просыпался предельно.
Елена Петровна всё не шла и не шла, и он выглянул в коридор. Через непривычную тишину и неподвижность этого вместилища шума и шалостей два санитара с трудом несли грузное тело Елены Петровны. Слёзы выступили на глазах Белкинда. Жалко ему было не только Елену Петровну. До боли было жалко самого себя.
Смутно прошел следующий урок. Вера Афанасьевна что-– то мямлила о физиологии человека. Вовочка тоже мог об этом много чего рассказать, но его никто не спрашивал. Зато потом, придя к нанятому мамой репетитору, учителю математики, чьё время было хорошо оплачено, он высказался до конца. Высокорослый бурят с французским лицом, однофамилец друга детства Данзана, слушал его долго и терпеливо. Наверно, это помогло ему уловить уровень и стиль мышления мальчика. На этом уровне он за пять минут внёс в голову Белкинда полную ясность по поводу оснований для правил работы с корнями. А по поводу геометрии сказал нечто совершенно крамольное:
– Видишь ли, Володя, ты нащупал глубокую проблему. Значительно более глубокую, чем твои сегодняшние знания. Школьный способ изложения геометрии – это не единственно правильный способ. Но, как показал опыт, – это достаточно хороший способ. В мире хватает дураков, которые критикуют то, чего не могут понять. Ты же не хочешь быть одним из таких?
Володя кивнул, краснея от стыда. А учитель своими длинными, изящными как у пианиста, пальцами достал с полки задачник.
Палец его повелительно прошёлся по страницам, навалив на Белкинда изрядную гору задач. Сам он куда-– то ушел, и Володя смог осмотреться. Изба учителя ничем не отличалась от деревенской. Такие же бревенчатые стены, дощатый пол, с которого, видно, не раз соскабливали черноту не смываемой тряпками грязи. Только вместо керосиновой лампы на столе, под потолком горела голая, то есть не одетая ни в какой абажур электрическая лампочка. Да, уже горела, хотя ещё не было четырёх. Зимой рано темнеет.
Обстановка так напоминала Бохан на реке Ида, что странное вдохновение сошло на Володю. Душа наполнилась самой возвышенной любовью, и задачи как бы сами, голосом то ли Медеи, то ли Лиды Ахметовой, рассказывали своё решение, а он только успевал записывать.
Вернувшись к столу, учитель углубился в просмотр решённых задач и примеров, а потом сказал:
– Тебе незачем ходить ко мне. По математике у тебя пробелов нет. И более того, у тебя талант. А талант штука нежная, его надо холить и лелеять. Один раз он уже чуть не умер. Так что будь осторожен.
Улица тьмой и ледяным ветром остудила кипучую Вовочкину радость, и он, придя домой, почти скучно повторил слова учителя, но, когда закрыл рот, яростно сжались зубы и на лице выступили скулы.
Там, где Белкинд, там победа!
 
В понедельник снова был немецкий язык. Вместо математики.
Ара Арменовна заставила Вовочку написать на доске первые строфы самого известного стихотворения. А вдруг он и вовсе по-– немецки писать не умеет. Вовочка с предельным старанием вывел:

Wer reitet so spat durch Nacht und Wund?
Es ist ein Fater mit zainen Kind.

А потом и перевёл:

Кто скачет так поздно сквозь ветер и ночь?
Кто страхи ночные готов превозмочь?
Усталый отец и с ним маленький сын –
Последняя радость печальных седин.

Загадочно улыбнувшись, шамаханская царица поставила ему ещё одну пятёрку.
 
 В тот день Белка на физкультуре с трудом вскарабкался на брусья и, весь белый от напряжения, удержался в стойке на локтях. Не подумайте, что он стоял вверх ногами, нет, ноги висели, и попытка забросить их на брусья закончилась соскальзыванием локтей вниз. Но и этот крошечный успех был отмечен.
– Ну, теперь я могу тебе уже и двойку поставить, – с улыбкой сказал Городилов. – Плохо, но делал. Аплодисменты в зале.
Смеясь, класс захлопал.
И вот как мало нужно человеку для радости. Вовочка не всякой пятёрке радовался так, как этой двойке.

Табель его удивил весь педсовет. Пять по физике, два и два по математике, пять по литературе, два по русскому языку. Пять по истории, два по географии. Пять по немецкому, два по физкультуре. По остальным предметам Вовочка Белкинд в конце года под многозначительным номером 1953 аттестован не был. Но вопрос о его переводе в шестой класс отпал как бы сам собой.