Тварь божья

     За два дня до Крещения выпал долгожданный снег, который покрыл, наконец, землю, и главное, не таял, а совсем по-зимнему скрипел под ногами прохожих. Он вальяжно разлегся и на ветках деревьев, укрыл своей шубой  крыши домов, подобно заправскому канатоходцу забалансировал на провисших проводах, и как всегда устроил в городе транспортный коллапс. Машины обреченно буксовали в снежной каше во время утренних и вечерних пробок, а пешеходы, вспомнив про утиную походочку, покачиваясь, мелкими шажками  скользили в снежном мареве. Воздух стал свежим  и звонким. Город постепенно светлел, словно наряжался к великому празднику и готовился встретить Святое Крещение Господне в крахмальных кипельно-белых одеждах. Падение мелких блесток-снежинок то затихало, то вновь возобновлялось, к недовольству дворничих в оранжевых жилетах, упорно соскребающих эту красоту с асфальта, и к пущей радости ребятишек. Дети всех возрастов, словно по команде, высыпали на улицу, и закопошились в заснеженных дворах подобно юрким воробьям. Возня в рыхлом свежем снегу доставляла им такую неистовую искреннюю радость, что звонкий гвалт их голосов, особенно отчетливо слышимый в морозном воздухе,  не стихал до темноты. За ночь изрытый и истоптанный детскими ногами снежный покров обновлялся, и с восходом солнца дворы были вновь нетронуто белоснежны и накрахмалены зимой. Мороз поддерживал эту стерильность, а с ней и предпраздничное настроение, которое словно витало в воздухе одновременно с этим природным обновлением

     Крещенский вечер тоже выдался на славу: морозец был бодрящим, а небо медленно и беззвучно  опускалось на землю холодным лебяжьим пухом.
В этом благолепии на окраине города, в самом дальнем углу уснувшего парка, некогда бывшего обычной рощей, неуместным диссонансом одиноко застыла темная фигура. Если бы запоздалый прохожий замедлил бег трусцой от автобусной остановки,  и оглянулся в сторону  темного частокола акаций с заснеженными шапками, то и тогда не заметил бы этот человеческий силуэт. Он, как замерший богомол,  затерялся среди веток запущенной поросли. Снег успевший лечь пушистым белым воротником на плечи темной куртки и на отворот капюшона маскировал его еще больше. Ничто не мешало этому человеку стоять в зимнем безмолвии, запрокинув лицо навстречу падающим холодным пушинкам, и лишь  только пара десятков окон, страдающих бессонницей, в домах напротив парка, не мигая, наблюдали за происходящим.

     Наконец-то Мария Ивановна смогла распрямиться и, прогнувшись в пояснице, потянуться, чтобы дать отдых уставшей спине. Забытые варежки остались лежать у зеркала в теплой прихожей, и поэтому рука, сжимающая строительный мастерок, совсем окоченела на морозе. Теперь, когда дело сделано, она бросила у ног этот странный для зимней ночи предмет и скорее засунула в карман покрасневшую и словно задеревеневшую от холода руку. Мария Ивановна подняла голову навстречу слабо мерцающим снежинкам, и отрешенно замерла, закрыв глаза и словно прислушиваясь к тишине.
Лицо ее пылало, да и все тело во время напряженной работы так взмокло под теплой курткой, что от него едва не валил пар. Она чувствовала, как ласково касалась разгоряченной кожи осыпающаяся бездонная тьма над ее головой, и сердце постепенно билось все спокойнее и спокойнее. Воздух при дыхании больше не обжигал горло, дыхание уже не было похоже на надрывное пыхтение. Постепенно и кисть руки стала подавать признаки жизни, но это оживление происходило неспешно, и было  несколько болезненно. Руку словно разом начали колоть тысячи мельчайших иголок, чтобы вызвать прилив крови и возвратить ей утерянное тепло, но женщина совсем не обращала внимания на эти неприятные ощущения. Сколько она так стояла, Мария Ивановна не знала - может минуту, может полчаса, время для нее словно бы остановилось - она не знала, что же ей теперь делать дальше.

-  Повернуться и молча уйти? Это неправильно, так нельзя! - где-то глубоко, глубоко в сознании настойчиво подсказывал ей внутренний голос, и ком в горле, мешавший дышать полной грудью, словно услышав его, постепенно начал таять. Она, вдруг, почувствовала, как глаза повлажнели, и по щекам потекли слезы, слезы облегчения. Они, быстро остывали на морозе и холодили щеки

- Наверное, надо что-то сказать, не картошку ведь посадила, но что говорят в подобных случаях? - подумала Мария Ивановна.

Эта мысль мелькнула в то мгновение, когда первый холодок начал проникать ей за ворот, расползаясь неумолимо по спине. Разгоряченное тело без движения остывало, испарина влагой пропитала одежду, и та теперь становилась уже легкой добычей для Крещенского мороза.

- Господи, упокой душу, твари твоей божьей! - выдохнула женщина, зябко передернув плечами, и глаза опять заволокло слезами.

- Тварь. Немыслимо нелепо звучит, но как по-другому сказать? Раба божьего? Как-то не вяжется это с этой малюткой. Какой он раб! Он - и создание вольное, и грешить не способен был, по определению. Тварь. Какое оно неприятное,  это слово на слух, хотя его корень един с творцом и творением, но так испохабили его смысл люди в своем обиходном сквернословии. Я словно обругала это уснувшее навсегда крошечное существо, что принесла в этот зимний парк в картонной коробке! -  думала она, вслушиваясь в ночную тишину.

- Упокой, Господи душу создания твоего божьего! Да, вот так гораздо лучше. Создание, а не тварь! - наконец-то, облегченно произнесла вслух Мария Ивановна, глядя на небольшой земляной холмик, что даже в ночном сумраке выделялся на фоне нетронутого снега вокруг него. Говорила она тихо, почти шепотом, но ей показалось, что звук ее голоса был слишком громок для этого ночного безмолвия и далеко разносился по округе.

- Господи, мне так его жаль, он был такой трогательный, хорошенький, такой беззащитный. Не знаю, почему ты так решил, почему его забрал, не дал ему вырасти, наверное, так было надо, но я не могу не плакать. Грех так говорить, прости меня за это, но я словно свое дитя сейчас закопала. Я его ждала, и сразу его полюбила, как только увидела, и мне так не по себе, что он сейчас лежит в этой коробочке в холодной земле.

Холмик был совсем небольшой, потому, что зарытая коробка тоже была совсем маленькая. Мария Ивановна и не помнила, что было в ней раньше, наверное, сотовый телефон сына, или его плеер, да это и не важно, она же хранила в ней разную мелочевку, типа пуговиц и иголок. Крышка у коробки удобно откидывалась и плотно, потом закрывалась, что и продлило ей жизнь, превратив в незамысловатую шкатулочку. Теперь в этой яркой картонке лежал завернутый в белый лоскуток, словно в саван, крошечный котенок, семи дней от роду, серенький с рыжим пятнышком на голове.

Мария Ивановна и правда, его сразу приметила, как только ее молоденькая черненькая, как уголек, кошечка благополучно родила в ночь на 12 января. Папаша котят был ярко рыжим красавцем, поэтому хозяйка все гадала, что за гибридики получатся от черной мамы и рыжего папы. Получились трое котят, и они были пока все серенькие, ни одного рыженького. Черное оказалось сильнее рыжего. Утром котята были внимательно осмотрены, пока кошачьей маме Лесе менялась влажная от сукровицы подстилка на чистую и сухую. Вот тогда хозяйка и приметила, что у одного котенка на голове все-таки была рыжая отметина.

 - Ну, надо же, как похоже на солнечное пятнышко! Значит, ты у нас будешь Солнышко! - улыбнулась она и погладила котенка по крошечной головке.

     Леся - такая маленькая на вид кошечка, и сама больше походила на котенка переростка, чем на взрослую кошку, и роды у нее были первые, поэтому Мария Ивановна опасалась, что кошке самой не справится, и придется ей как-то в этом помогать, даже внутренне готовилась стать кошачьей акушеркой. Еще накануне хозяйка решительно убрала с нижней полки шкафа сложенные вещи, постелила  мягкую подстилку, устроив там уютное местечко для своей любимицы. Ее действия были продиктованы насущной необходимостью, потому, что за предшествующие дни, она просто устала вытаскивать кошку из-за стопок аккуратно сложенного наглаженного белья, куда та с завидной настойчивостью залезала в поисках уединения, упорно игнорируя ту коробку, которую Мария Ивановна приспособила под домик для будущего семейства.

- Что ж, - смирилась хозяйка - если не получается изменить обстоятельства, придется изменить свое отношение к ним. Так и быть, дорогая моя Лесечка, если тебе так нравиться этот шкаф, получай новую квартиру. Желание беременной женщины для меня - закон.

      Оказалось, что такое решение квартирного вопроса устроило обе стороны.  Мария Ивановна продела резинку сквозь отверстие для ключа, и створка шкафа теперь не распахивалась совсем, а возвращалась на место, оставаясь приоткрытой настолько, чтобы кошка свободно могла проскользнуть внутрь, на свое место, только чуть отодвинув дверцу своей лапой. Леся быстро это усвоила, и Мария Ивановна смогла теперь не бояться за чистоту своих вещей и при этом, не беспокоя кошку, в любой момент видеть все, что происходит в ее укрытии. Она никогда раньше так не томилась в ожидании появления котят, это было для нее в новинку, хотя в ее доме жила еще одна кошка, сиамка Ася 15 лет от роду.  Пусть всего три раза за свою долгую жизнь, но та все-таки рожала, и была, при этом прекрасной матерью. Ее вполне устраивали закрытые коробки с маленьким  входом, подобные той, что была заготовлена и для Леси, и котята рождались в них легко, без проблем, так что никому даже в голову не приходило заглядывать туда и следить за происходящим. Вот почему предстоящие кошачьи роды всегда были для Марии Ивановны таинством, и почему она так беспокоилась о своей черненькой малышке. Леся и Ася - вот и вся ее семья, живущая с ней одной жизнью, как же не переживать о них. Конечно, у Марии Ивановны есть дети, сын и дочь,  да только живут они отдельно от нее. Жаловаться на них у нее и в мыслях не было, без их внимания она не оставалась. Сынок хоть женат, но приходит почти каждое воскресенье в гости. Дочь, правда еще не нашла себе пару, но тоже не живет с ней - два года как учится в другом городе, поэтому дома бывала лишь наездами, на каникулах, но зато звонит часто, не забывает. Все так, но у каждого из них была уже своя жизнь, и это естественно,  когда-то же это должно было случиться, и ничего тут не поделать. 

     Одиночество, не спросив у Марии Ивановны  согласия, поселилось в ее квартире, как только дочь позвонила и сообщила ей, что успешно сдала экзамены и зачислена на первый курс. Так они и стали жить  вместе: она, одиночество и кошки.  Муж умер еще шесть лет назад из-за запущенной болезни, умер внезапно, и боль потери была свежа до сих пор, и все эти годы другого мужчины в ее жизни так и не случилось. Днем спасала работа, там Мария Ивановна загружала себя по полной программе, да и коллектив хороший, дружный, и потому скучать не приходится. Одиночество караулило ее по вечерам, дома, и скрашивалось только этими двумя кошками, что давно уже были не только ее безмолвными собеседницами, но и полноправными членами семьи, со всеми полагающимися им льготами и правами. Мария Ивановна верила, что Ася и Леся ждали ее, она знала, что обязательно увидит их обеих в прихожей, как только под  звяканье ключей откроет входную дверь. Это стало практически ритуалом: арьергардом навстречу хозяйке бежит старшая по возрасту Ася, за ней трусит младшая, Леся. Табель о рангах у них был распределен четко, и главной в доме была старожил Асюта. Только она могла крутиться под ногами, обнюхивать принесенные хозяйкой сумки с продуктами, мяукать, привлекая к себе внимание. Леся же обычно молча сидела в сторонке, лишь внимательно следила своими яркими, цвета лимонной корки, круглыми глазками за всем происходящим. Ее ушки при этом слегка двигались, выдавая напряженное ожидание того момента, когда Мария Ивановна, раздевшись, направится, наконец-то, на кухню. Даже будучи уже забавной толстухой, с котятами в животе, этаким маленьким черным колобком, Леся ловко ковыляла в прихожую, и терпеливо ждала, когда для нее настанет час икс в виде миски с едой. С беременностью аппетит ее значительно вырос, мало того, она даже стала подавать голос, тихонько мяукая, выпрашивала ее, а потом много и жадно ела. Мария Ивановна не знала когда ждать кошачьего пополнения и боялась, как бы не пришлось поработать акушеркой в новогоднюю ночь, и вздохнула с облегчением, когда новый год наступил, а котята все еще катались в мамином животе, упорно не желая появляться на свет
     Потом прошла еще неделя, и у Леси стали наливаться ее два ряда молочных железок. Грудки разрастались, становились тугими на ощупь, но опять ничего не происходило. Кошка была так же спокойна, лишь чаще вылизывала себя под хвостом. Это было забавное зрелище, потому, что ее круглый, как мячик, живот ей очень мешал при этом.  Леся смешно изгибалась, вытягивала свою шею, точно жираф, но все равно это ей плохо помогало. Увлекшись процессом, она часто теряла равновесие и заваливалась на бок, словно кукла неваляшка. Поднималась, продолжала начатое, но все повторялось. Смотреть на это без улыбки было невозможно.

- Леся, детей убьешь, осторожнее! - смеялась тогда Мария Ивановна, а сама с тревогой гадала, когда же подойдет этот самый срок. Молока у кошки видимо уже на роту солдат, а пить его все некому.

- А, вдруг, оно и правда перегорит, и что мне тогда прикажите делать! Как и кто будет тогда выкармливать крошек? Я днями на работе, дочери не будет.

Дочь Марии Ивановны не приехала в этом году домой на Новый год, в ее планах были лыжные прогулки в компании друзей до начала сессии, и мать коротала все праздничные дни за телевизором и вязанием, желая порадовать ее новым теплым жилетом с красивым рельефным рисунком.

- А ну-ка, девочки, - разговаривала она с кошками, ловко двигая спицами, и при этом, краем глаза смотрела нескончаемые праздничные телешоу, - давайте поднажмем и закончим вязать эту жилетку побыстрее. Вот приедет наша зайка после сессии домой, а мы ей и подарим наш подарок.

"Девочки" не возражали. Старшая помогала Марии Ивановне, свернувшись калачиком рядом с ней на диване, младшая, как ей и положено было,  расположилась поодаль, на пакете с пряжей, что лежал на тумбочке рядом с диваном. В целом, получилась довольно дружная команда - все друг друга видели, и никто никому не мешал. Единственное изменение в этот строгий распорядок внесла Леся, когда начала искать себе уединение. Когда и рождественские котята не случились, она все чаще и чаще стала пропадать из вида. Вот тогда  и пришлось ей выделить первый этаж в шкафу, который она стала с готовностью обживать, словно оценивая эту новую квартиру на предмет удобства для будущего потомства, а Мария Ивановна, в свою очередь, частенько заглядывала в шкаф через щель, наблюдая за ней.

     Новогодние праздники подходили к концу, а за окном все была слякоть и серость, зимой и не пахло, так что эти кошачьи страдания даже несколько скрасили нерадостное однообразное течение времени. Марию Ивановну такие длительные выходные всегда несколько утомляли, и угнетало ее не обильное застолье или телевизор с утра до вечера, а то неприятное чувство оторванности от мира, от общения, от коллег, и поэтому она обычно уже после Рождества с нетерпением ожидала выхода на работу. Так было и в этот раз, утром 11 января она проснулась в прекрасном настроении, и, тем не менее, ощущение необъяснимого счастья усилилось еще больше, когда, глянув в окно, она увидела, что все вокруг побелело, и шел легкий снег. Он мягко ложился на землю, и уже покрыл ее мягкой белой ватой. На работу Мария Ивановна словно летела, не обращая внимания на то, что этот долгожданный подарок природы  создал серьезные проблемы с транспортом.

- Это Крещение приближается, природу не обманешь, и как только не портят люди свой мир, неизменно, каждый год к празднику погода  налаживается - мороз крепчает и выпадает снег. Наверное, и правда бог все-таки есть. - думала Мария Ивановна, накрепко зажатая пассажирами в маршрутке, и видя только краешек заиндевевшего оконного стекла. Ничто не могло ей испортить настроение в этот день, и он промелькнул действительно незаметно.  Совсем не уставшая, а наоборот, бодрая и веселая, она вечером возвращалась домой, даже немного напевала что-то, открывая ключом дверь.

- А где тут мои девочки?- закричала она с порога, еще даже не успев включить свет в прихожей.
Ася, как всегда, была уже тут, как тут, и звонким мурлыканьем встречала Марию Ивановну.

- Ах, ты подлиза такая! Да подожди, подожди, дай мне хоть раздеться! Ты что, не видишь, что я вся в снегу. Ну-ка, давай в сторону, а то и ты вымокнешь! Ася,  ты смотри, где топчешься, разве не видишь, что мокро? Дай я хоть вытру эти снежные лужицы!

     Так за разговорами с Асей и суетой в прихожей, Мария Ивановна не сразу и заметила, что Леси на ее обычном месте нет, она не вышла ее встречать. Обеспокоенная Мария Ивановна нашла чернушку лежащей тихонько в ее убежище. Она не поднялась и тогда, когда хозяйка ее окликнула, не посмотрела даже на миску с едой, заботливо принесенной прямо к шкафу.

- Лесечка, ты что, рожать никак надумала? - забеспокоилась женщина - Что же делать? Придется всю ночь не спать, караулить - вдруг, тебе надо будет помогать.

Мария Ивановна и правда засиделась далеко за полночь, и легла спать лишь, когда убедилась, что все позади и ее помощь кошке уже не нужна. Котята рождались с периодичностью часа в два-три. Первый писк новорожденного раздался еще 11 января, до полуночи, где-то в десять вечера.  Мария Ивановна до этого несколько раз подходила к шкафу и заглядывала в приоткрытую щель, но Леся лежала спокойно, казалось, даже спала. Мария Ивановна смотрела телевизор и довязывала жилет, когда услышала этот  непривычный, странный звук. На удивление, он был довольно громким и заметно отличался  от телевизионных звуков. Лишь только осознав, что это пронзительно мяукает котенок, отложив в сторону вязание, женщина бросилась в другую комнату, приоткрыла дверь шкафа и в его полутьме увидела, как кошка старательно облизывает маленький шевелящийся комочек.

- Ну, слава богу!  Леся, поздравляю, вот ты и стала мамой.

Другие котята появились уже после полуночи, 12 января.

     Трое малышей были в наличии, кошка жива, здорова, но страх и волнение не ушло. Теперь, Мария Ивановна боялась, что у кошки точно может не оказаться молока, потому, что все грудки у той еще до родов налились настолько сильно, что буквально закаменели, отчего живот Леси стал буквально походить на мохнатую горную гряду.  Кошка, вытянувшись, лежала на боку, а котята беспомощно копошились около нее.  Они беспорядочно тыкали свои слепые мордочки ей в живот и пищали. Сколько не прикладывала их Мария Ивановна к мамкиным сосочкам, котята упорно отворачивались от них в сторону, словно там и не пахло молоком, и продолжая топтать друг друга.

- Что же делать, наверное, молоко все-таки перегорело! - причитала она, - Этого еще не хватало! Господи, да что же это такое, что прикажешь мне теперь делать с этим подарком? Бросать работу и кормить их из пипетки каждые два часа?

     Наверное, там, наверху был услышан этот вопль души, потому, что когда Мария Ивановна вернулась через некоторое время к кошачьему семейству, неся в руках пузырек с подогретым молоком и пипеткой, то увидела, что котята уже лежат рядком и дружно трапезничают. Маленькими лапками они массировали кошке живот, от чего Леся тихо мурчала, словно пела детям колыбельную песню.

- Ну, слава богу, я могу теперь спать спокойно и не брать отпуск по уходу за младенцами! - улыбнулась хозяйка и, выпив сама принесенное молоко, отправилась спать.

     Солнышко был самый тихий и медлительный котенок, остальные двое постоянно оттесняли  его, но то, что увидела Мария Ивановна через несколько дней, вернувшись с работы, повергло ее в шок. Поодаль от кошки с двумя котятами, которые сыто спали, уютно прильнув к матери, лежало неподвижное тельце третьего, с растопыренными и вытянутыми в струнку лапками, похожего в своей окостенелости на лежащую на боку, брошенную детскую игрушку. Смотреть на эту картину было просто невыносимо. Невероятная жалость к этой крошке мгновенной болью кольнула Марию Ивановну в сердце, и почему-то особенно больно было оттого, что она увидела выше этих недоуменно остекленевших глазок то приметное ярко-рыжее пятнышко.

- Солнышко! О, Господи, за что?  - вырвалось у нее невольное восклицание - Почему он? Такая славная крошечка!

     Мария Ивановна почему-то, вдруг, отчетливо вспомнила, как когда-то сама удивлялась тому, что ее двоюродная сестра два дня плакала после внезапной гибели почти всех аквариумных рыбок. Тогда она не понимала этого вселенского горя - подумаешь, рыбки! И вот теперь сама чуть не рыдала при виде погибшего котеночка. Казалось бы, кто другой, так еще и обрадовался бы этому, одной проблемой, мол, меньше - не надо голову ломать, куда котят пристраивать. Иные люди даже намеренно топят эту проблему в ведре с водой и просто выбрасывают в мусорный бак ненужный кошачий балласт.

- Наверно я безнадежная идеалистка и сентиментальная дамочка, пускающая слезу над погибшим животным, когда вокруг, в мире людей, столько горя и нуждающихся в сочувствии, наверное, это выглядит со стороны странно. Наверное. Вот я глупая, нюни распустила, - ругала она себя Мария Ивановна, видя, что кошка-мать абсолютно не реагировала на этого, уже холодного детеныша, но, может быть, именно поэтому, ей было жалко этого малышка просто до слез. Инстинктивно, когда взяла в руки  его тельце, она сделала несколько попыток надавить на его грудную клетку, сделать что-то похожее  на массаж сердца, словно надеялась, что этими своими неуклюжими нажимами на хрупкие тоненькие ребрышки, сможет запустить опять его сердечко. Но чуда не было. Смерть сделала свой выбор окончательно.

     И вот в Крещенский вечер, когда весь православный люд славил своего Спасителя, Марии Ивановне пришлось, взяв за неимением других орудий, строительный мастерок каменщика, что лежал среди инструментов, и идти под тихо падающим снегом на окраину ближайшего от дома парка с картонной коробочкой в руке. Она шла, совершенно не думая о том, сможет ли вообще выкопать в прихваченной Крещенским морозом земле хоть какую-то ямку, в которую можно втиснуть эту коробочку с котенком в белом саване из лоскутка старой простыни, просто шла и знала, что должна его похоронить именно сегодня во что бы то ни стало. Иначе она просто не сможет заснуть. Парк был совсем недалеко, поэтому Мария Ивановна не успела толком обдумать как и где будет закапывать котенка, и дойдя до него, закружила по нему в нерешительности, не зная как выбрать подходящее место. Прошло некоторое время, пока она приметила на его окраине, среди зарослей поросли, невысокое деревце, немного склоненное над землей. Туда она и направилась. Снега было уже довольно много, поэтому пришлось повозиться, чтобы отыскать под ним место, где земля была более или менее свободна от корней.

     Так получилось, что смутные опасения подтвердились - грунт упорно не поддавался, и ей приходилось долго и методично, наклонившись, все долбить и долбить его концом мастерка. Он звонко стучал и упруго гнулся, отвоевывая с большим трудом каждый грамм мерзлой земли.  Мария Ивановна не прерывала эту тяжелую работу ни на минуту, согнутая спина немела от напряжения, и только какое-то отрешенное упрямство позволило ей выдолбить между корней ямку, в которую только-только поместилась эта скорбная картонка. Руки уже окоченели, когда она мастерком нагребала над ней слой этих отвоеванных земляных комков, смешанных с палыми листьями и снегом.

- Солнышко, ну, что смогла! Наверное, придется, как потеплеет, исправить положение, и закопать тебя глубже. Не на помойку же было тебя выбрасывать, все-таки ты - создание божье, божья тварь!  Верится мне, что пусть всего семь дней, но в тебе жила душа, которую вдохнул Господь. Не только человеку даровано это чудо, все мы дети его, на двух ногах или на четырех лапах, неважно. Да упокоится душа, твари божьей, котенка Солнышка.

     Мария Ивановна запрокинула голову вверх, навстречу Крещенским снежинкам, которые быстро таяли, попадая на теплые капли нечаянных, может быть кому-то и глупых, слез. Детки - они все такие трогательные,  славные, человечьи или звериные, неважно. Все они - неиспорченные опытом борьбы за существование, светлые и изначально чистые. Потом уже, со временем, у кого-то появится звериный оскал, и когти заострятся, и  в горло будут вцепляться друг другу в борьбе за лидерство и лучшее место под солнцем.

     Это потом, а пока дома ее  ждут еще две маленькие твари божьи и те две, большие, за которых она, по праву сильного, была в ответе. От Марии Ивановны зависела их жизнь, они ждут ее - свою хозяйку, свою кормилицу.  Они ее любят, любят по-своему, как только могут любить эти внешне независимые, но такие привязчивые кошки.

- Все, хватит мне слезы лить на холоде! Надо идти домой, пора кормить нашу молодую кошачью мамочку, чтобы у нее, не дай бог, не пропало молоко! Господи! Сделай так, чтобы оставшимся малышам хватало молока, уж очень не хочется вновь возвращаться в парк с подобной целью, как сегодня, - взмолилась женщина, глядя в бездонную глубь зимнего неба. Пусть у нее еще много в запасе таких вот глупых слез, но пусть это будут лучше слезы радости.

     Мария Ивановна нашла в снегу брошенный ею мастерок и поспешила домой. Она только вышла из парка, как в кармане зазвенел телефон.  В оглушительной тишине ночи, его звук был особенно внезапен. Звонила дочь.

- Мамочка, с праздником тебя, со святым Крещением! Счастья и радости тебе, моя дорогая! Я тебя очень-очень люблю и очень скучаю! А как там малыши? Все в порядке? Растут?

- Спасибо, зайка моя, и я тебя очень люблю и тоже поздравляю с праздником! Как котята? Да, в порядке они, в порядке, что с ними станется! Приедешь после сессии, сама увидишь. Я тебя целую.

     Мария Ивановна выключила телефон и вздохнула. Она не хотела портить дочери праздничное настроение плохой новостью.

- Господи, ради всего святого, прости мне, твари твоей, эту ложь!

     А снег все падал и падал, и скоро холмик, под которым покоилась маленькая тварь божья, серенькая с солнечным пятнышком на голове, засыпал этот белый снег, чистый, как его душа. Все опять было белым- бело.

     Бог дал, бог и взял. Все просто. Надо только набраться где-то силы воли, чтобы не роптать в ответ...