Исчезновения Елены Гаман

" Люди. Я буду любоваться ими издалека. Я буду любить их на расстоянии. Я заслужила мир и покой в душе" (Анжела Мальцева, http://proza.ru/2008/10/23/571).

Человек – существо социальное. Мы к этому давно привыкли и верим как в аксиому, а ведь слово "социальное" здесь – не более чем эвфемизм, которым мы облагородили гораздо более уместное прилагательное "стадное". Человек – стадное животное, по меньшей мере, был таким еще недавно, когда само существование человека было неотделимо от природы. Сейчас, кроме естественной природы, есть еще и антропогенная, поэтому стадность эволюционировала в социальность. Мы привыкли к необходимости социализироваться, встраиваться в общество, и делаем это как нечто само собой разумеющееся, потому что стоит задуматься хоть на секунду – и можно легко потерять себя, исчезнуть, выпасть из контекста. Человек, осознавший неестественную стадность современного общества, понимает простую и горькую истину: он не свободен.

Животные сбиваются в стадо, чтобы быть сильнее. Сильнее других животных, сильнее стихии и обстоятельств. Люди сбиваются в стадо, чтобы избежать одиночества. По крайней мере, так им кажется. Им кажется, что социальная среда необходима для полноценной жизни, для духовного роста, для счастья, наконец. На самом же деле, социум – это жуткая машина, занятая бесконечной репродукцией и усовершенствованием самой себя, а это требует предельной слаженности и целесообразности всех ее частей, в ней не должно быть лишних деталей, лишние детали отторгаются, подавляются, выбрасываются за пределы, и страх оказаться лишним давно превратился в механизм саморегуляции общества. Этот страх заставляет быть как все, работать за копейки, хранить верность, подчиняться законам и нравственным нормам, боятся одиночества и сбиваться в социальные группы. Большинство из нас именно это и разумеет свободой. Но не все.

В буддизме обязательным условием реальной свободы является отказ от привязанностей и желаний. В христианстве – отказ от собственности. В магии толтеков, ставшей общекультурным феноменом ХХ века, свобода невозможна без стирания личной истории. Личная история – это то, что держит нас в рамках, это липкая паутина взаимосвязей, возникшая в результате нашей неизбежной социализации:

  "Человек считает, что он выше животного, но в большинстве случаев он влачит худшее существование, чем любые животные. Если мы живем такой жизнью, то что удивительного в том, что рано или поздно мы начинаем чувствовать себя жертвами? Чаще всего мы живем именно так, потому что боимся, что иная жизнь окажется безумием.
   К сожалению, все мы уже безумны. Способны ли вы отклониться от того, что с детства считали правильным, – от того, что вам преподали как правильное? Способны ли вы на это? Нет. Из-за своей социальной обусловленности люди пребывают в психических оковах. Удерживать человека в физических оковах означает рабство; содержать его в психической зависимости означает заниматься отвратительной черной магией. Однако, поскольку от этого зла страдает все человечество, все мы вносим в него свою лепту. Человек укрепляет эту ужасную практику, навязывая такую жизнь собственным детям.
   Именно по этой причине действия любого человека непрерывно определяются отупляющей посредственностью, порожденной социальной обусловленностью" (Теун Марез).

Лично я испытал, что такое настоящая свобода, только во время автостопных путешествий. Тысячи километров, сотни машин и людей, никаких социальных условностей – и восторженное чувство абсолютного освобождения. Ты никуда не спешишь. Ты никому ничего не должен. Тебе никто ничего не должен. У тебя ничего не значащее имя, которое никого не интересует. Ты просто живешь, наслаждаясь пьянящей внеположенностью социуму, точнее, Большому Социуму, потому что есть рядом друзья-попутчики (студенты, учителя, помощники прокурора, ландшафтные дизайнеры, банковские сотрудники и так далее), которые тоже образуют некую социальную систему, но спонтанную, построенную на более естественных принципах: вожак и стая – и больше ничего. Захотели – разбежались, но пока идем – то все вместе, все как один, и только потому, что так хочется. В этом главное различие между свободной и социально-обусловленной жизнью: возможность поступать как хочется. Уходить, не задумываясь о последствиях. Исчезать без оглядки.

Елена Гаман, трижды доктор разнообразнейших наук, исчезала три раза. Первый раз – на родине, став ненужной, чужой, лишней просто потому, что родина забыла о ней, забыла в пылу социальных перемен, когда кто-то стремительно богател, а большинство стремительно нищало, когда наука превратилась в обузу, а на ученых навесили ярлыки дармоедов и определили денежное довольствие, достаточное для того, чтобы не умереть в течение одного календарного месяца. В то время исчезновения – из этого мира в мир победившего капитализма – стали нормой для родины Елены Гаман. Елена с трудом разорвала нити, отказалась от привязанностей и отправилась строить новую жизнь.

Новая жизнь оказалась материальнее прежней, но не духовнее, и Елена Гаман исчезла второй раз. На этот раз незаметно, даже для себя самой, просто растворилась в огромном бурлящем городе, оторванная от корней и неспособная пустить корни на новой почве: чужое не стало своим, а она, чужая, не стала своей для этого сытого, довольного, улыбающегося, но тошнотворно-приторного общества, то ли через чур правильного, то ли совершенно бессмысленного. Здесь Елена Гаман впервые с такой невыносимой остротой осознала, что она потеряла нечто особенное, что было у нее в детстве, сохранялось в той жизни на родине, а теперь напрочь исчезло: ощущения. Ощущение красоты, восторг от простых вещей, мелочей, запахов, свежесть чувств, когда все вокруг – камни, булыжник мостовой, детские качели с цепями вместо веревок – все может говорить с тобой, от всего может захватывать дух, словно ты видишь это впервые и это похоже на чудо.    

Елене Гаман смутно хочется снять фильм о Людвиге Витгенштейне. Ей он кажется противоположным полюсом ее самой, недостижимым идеалом, человеком, свободным от социальных условностей. Он делал только то, что сам считал нужным, без оглядки на общество. Его не интересовали ни деньги, ни положение, ни собственная значимость, ни значимость его философских изысканий – и при этом он был не аутистом-интровертом, а самым обычным живым человеком, со своими страстями и жизненными принципами. Кажется, он один из немногих понимал, что такое настоящая свобода.
 
В последний раз Елена Гаман решилась исчезнуть сама, по собственной воле, четко представляя себе, что именно нужно делать. Стереть личную историю. Сменить имя. Начать с табула раса. Исчезнуть окончательно, чтобы наконец начать жить. Именно жить, а не существовать, жить в полную силу, дышать полной грудью, говорить в полный голос, - быть полной противоположностью той тени, которой она была до сих пор. Быть простосамойсобою.

Б.К.