Круг

Мне шестьдесят пять лет. Почти старик, а внешне  и по здоровью – так древний старец со сморщенным лицом. И, как у всех стариков, мой сон недолог. В пять утра я уже просыпаюсь. Как обычно, от страшной боли в пояснице. Пару минут пытаюсь понять, где я. Вдоль стен нет нар – значит, не в заключении. Стены не белые – не в больнице. Маленькая комната – не в детдоме. Да и какой детдом в моем возрасте. Только спросонья такое прийти в голову может. Но впечатления детства не забываются никогда.
 
Я себя неплохо помню лет с трех. Себя и родителей – мать, отца. Всегда добрых и ласковых, терпеливых. Только в шесть лет, когда мама умерла, и отец женился во второй раз, я узнал, что они мне не родные, а приемные. А я – подкидыш. Меня подбросили в детский дом в Виннице. Когда мне было десять месяцев, меня усыновила бездетная пара из Харькова. Они недавно поженились. Мама не могла иметь детей, о чем честно сказала отцу, когда он сделал ей предложение. Его это не остановило. Она предложила взять ребенка из детдома – он согласился. Мамина сестра жила в Виннице и  работала в том детдоме, в который меня подбросили. Так я и оказался в Харькове. В большой хорошей квартире, с любящими меня папой и мамой. Всегда дочиста вымытый (каждый вечер – ванная), расчесанный, в опрятной дорогой одежде, в кармашке пиджачка у меня всегда была расческа. В детский сад я не ходил. Управившись с домашними делами, мама вела меня на прогулку – в сад Шевченко. Мы жили неподалеку.  По пятницам, перед выходными, мама  пекла пирог, стелила праздничные салфетки на бархатную скатерть, под стать шторам на огромных окнах. На дни рождения и праздники  приходили друзья и родственники, было шумно и весело, все хвалили еду, приготовленную мамой, и танцевали под патефон. На мой день рождения мне дарили чудесные подарки – игрушечный танк, Буратино, подзорную трубу, книжки. Мама научила меня читать в пять лет. С тех пор я успел много прочитать. Особенно во время отсидок. Можно сказать, что я очень образованный человек, хоть и закончил всего лишь вечернюю десятилетку. Сейчас уже не читаю – почти слепой.

Когда мне было четыре года, мама заболела. Часто  и подолгу лежала в больницах. Когда мне едва исполнилось шесть, она умерла. Я плакал целые сутки. На похороны меня не взяли. Папа сказал, что я  маленький.
 
Через полгода папа женился. Папину новую жену я впервые увидел в загсе. С большим животом. Она мне улыбнулась и подарила маленький паровозик. Пару дней после свадьбы они не обращали на меня внимания, а на третий день позвали меня в столовую, усадили за обеденный стол, напротив себя, и со строгими лицами сказали, что тетя Женя (так звали папину новую жену) ждет ребенка, и я должен вести себя тихо и во всем ее слушаться. Не плакать, не капризничать. Я не был капризным. Делал, что говорили, и никогда не перечил. Но все равно вызывал раздражение у тети Жени. Причем при папе она всегда говорила со мной ласково, а когда мы оставались одни, постоянно раздражалась и даже кричала.
Однажды папа позвал меня к себе в комнату и сказал:
- Сынок, тетя Женя жалуется, что ты ее не слушаешься. Разве можно? Она о тебе заботится, а ты ей такой черной неблагодарностью отвечаешь! Она ведь маленького ждет, ей волноваться нельзя.
-Папа, но я слушаюсь, все делаю, что она говорит. Честное слово, папочка!
- Ладно, сынок, подумай о том, что я сказал, веди себя хорошо.
-Хорошо, папочка. Я ведь и так хорошо себя веду.
-Ладно, иди к себе.
Такие разговоры стали повторяться раз в несколько недель, и с каждым разом тон отца становился все жестче.
 
После рождения сестры Раи меня на время оставили в покое, но потом все началось по новой. В конце концов меня поставили перед фактом, что я стал невыносимым, и они не могут со мной справиться, и ничего не остается, как отдать меня в детский дом. Я плакал три дня, умолял отца этого не делать, клялся, что буду хорошо себя вести, но он был неумолим.
 
В детский дом меня привез отец. Тетя Женя ушла куда-то с утра, пока я спал. Наверное, чтобы не смотреть мне в глаза. Меня привели в большую спальню. На всех кроватях были  одинаковые некрасивые покрывала. Рядом с каждой кроватью -  тумбочка, покрашенная масляной. Мне указали на кровать у двери. Я вытащил вещи из чемодана и аккуратно сложил их в тумбочку. Отдал чемодан отцу. Отец попрощался и уехал. Я остался один в комнате со спертым воздухом. Я не знал, что мне делать дальше. Зашла воспитательница:

-Новенький, иди на обед! Все уже там.
- Скажите пожалуйста, а куда идти?
- Ишь ты, какой вежливый! Прямо по коридору и налево.

Я побрел вдоль убогих стен с детскими рисунками, пришпиленными кнопками. В коридоре пахло капустой и томатом – похоже на борщ, но запах был противным, а не аппетитным, как дома. В большой столовой я еле нашел свободное место в углу. За столом сидели еще три мальчика. На столе были глубокие тарелки с противным даже на вид борщом, хлеб, клейкая пшенная каша с отвратительной котлетой и светлый компот.
 
- Эй, ты что, новенький? – спросил щуплый блондин.
- Да, - ответил я.
- Из Харькова или деревенский?
- Из Харькова, я прямо возле парка Шевченко жил.
- Не ври! – строго сказал второй, повыше, с жестким взглядом.
- Я не вру.
- Я сказал, что  врешь – значит врешь. Здесь я главный. Еще раз мне возразишь – по морде получишь. Понял?
- Понял, -- прошептал я.

И замолчал до конца обеда, пока разрешили встать из-за стола. Слава Богу, что вовремя – после такой еды у меня тут же скрутило живот, хоть и поел я совсем чуть-чуть. Еле добежал до туалета. Выйдя из туалета,  я пошел в спальню. Оказалось, что блондин, с которым я сидел за столом тоже тут живет.

- Что, не выдержал барский живот нашей еды? Тут же в туалет побежал? А добежать-то успел или в штаны по дороге наделал? – ехидно просил он.
И все, кто был в комнате, засмеялись.

Долго я такой жизни не выдержал. Через полгода убежал домой. Умолял отца меня забрать из детдома. Он забрал меня, но мачеха не прекращала его точить: "Он хулиган, он нашу Раечку тоже хулиганкой сделает. Неужели приемный сын тебе родной дочери дороже?"

Я сам это однажды ночью слышал, когда в туалет встал, а они дверь в свою комнату открытой оставили. Наутро я спросил, почему тетя Женя говорит, что я приемный. Отец ответил не сразу. Встал со стула, прошелся, открыл окно, потом закрыл, снова сел в кресло. И рассказал, что он и мама, оказывается, взяли меня в детском доме, когда мне было десять месяцев. Я поверил сразу – это объясняло, почему отец так переменился ко мне с тех пор, как он узнал, что у него будет родной ребенок. Я решился задать ему вопрос:

- Поэтому ты меня в детский дом и сдал?
-Нет, не поэтому, а потому что  ты себя плохо вел. Всех самых плохих детей сдают в детский дом, когда не могут с ними дома справиться. Все, иди к себе.

Через полгода меня опять вернули в детдом. Мне ничего не оставалось, как привыкнуть, стать, как все, приспособиться. Тяжелей всего было привыкнуть к тому, что нас только раз в неделю водят в баню. Дома я привык купаться каждый день. Мне казалось, что мое тело покрывается коростой. Но и к этому я привык.

В пятнадцать лет я в первый раз попал в колонию для малолетних преступников. На три года. Ночами в трамвайном парке мы забирались в вагоны и вынимали деньги из касс для билетов.

Когда вышел из колонии, мне было восемнадцать. В детский дом вернуться было нельзя. Я пошел к приемному отцу. Больше идти было некуда. Они меня приняли – куда им было деваться? Но атмосфера была невыносимой. Вскоре я женился – по залету и чтобы с родителями не жить. У нас родилась дочь. Через год жена подала на развод: я пил, зарплату не отдавал, буянил. Но развода я не хотел, очень просил суд нас не разводить. Со второго раза развели. По желанию одной стороны. Вскоре она попросила отказаться от дочери. Я решил, что тогда смогу не платить алименты. Отказался. Хотя дочку любил. Сейчас не понимаю, как я мог отказаться от собственной дочери которую любил. Неужели действительно из-за алиментов? Ведь на деньги можно было купить драгоценную выпивку! Но ирония судьбы заключалась в том, что отказавшиеся от родительских прав тоже обязаны платить алименты! Кто ж мог знать?

Дальше пошло – пьянство, отсидка за отсидкой. Еще одна жена и  дочка, которая умерла в два года. Несколько раз, выйдя из тюрьмы,  я приходил к первой жене, просил отказаться от алиментов. Она – ни в какую. Теперь понятия не имею, ни где моя дочка, ни что с ней.
Пять лет назад я в последний раз вышел из тюрьмы. Устроился на работу. Грузчиком на пивной склад. Как раз напротив детдома. Директор детдома все пишет письма в муниципалитет, чтобы наш склад перенесли подальше от них. Дядьки с сизыми мордами – плохой пример для детей. Но пока нас не перенесли. Вчера поздно вечером, уходя с работы,  я видел, как кто-то пронес мимо меня пищащий сверток и положил его на порог детдома. Из ближайшего автомата я позвонил в милицию. Ведь до утра ребенок замерзнет.
 
Или  спьяну мне это приснилось?