Я умею летать!

Давненько не рассказывал я снов… Да и то – что проку в тех рассказах, если бОльшая часть сновидений, особенно детали, в которых и заключается вся соль и смысл, и истина, явившаяся с «той» стороны, странным образом улетучиваются напрочь.

Сегодняшний интересен тем, что запомнился он не деталями, а пережитым чувством, которое имеет свойство храниться в памяти дольше иных самых ярких картин.

В этот раз я опять кому-то пытался доказать, что полёты – дело совершенно простое и практичное.

Местность – вроде бы – Локня (пгт., где я родился). Это в моём подсознании «там», во сне, но здесь и теперь я отчетливо понимаю, что ничего там локнянского не было, а просто было чувство: это моя родина.

Шел, шел… (в пути было много интересных и подробных деталей, которые стерлись из памяти), и вот некая улица, идущая вниз. Вдоль неё тесно стоят невзрачные домишки, а по дороге гуляет девочка лет пяти-шести. Что-то говорит мне, зовет вроде бы: пойдём, мол. И вот мы с ней взялись за руки и пошли.

Навстречу – люди: соседи, родители той девочки. Такое чувство, будто бы когда-то давно я их всех знал, и теперь, проходя мимо, всматриваюсь в их лица, пытаюсь вспомнить. Они тоже смотрят на нас. Они ПОМНЯТ. Это я знаю твердо. Они помнят, и смотрят так, будто хотят спросить: ну, что бродишь здесь? Зачем пришел? А я не знаю, что отвечать. И вдруг с каким-то детским восторгом начинаю понимать, что от меня хотят, и тут же спешу им показать – смотрите, дескать, что я умею! Летать!

Это же так просто! Почему-то всегда, когда летаю во сне, во мне непременно вспыхивает мысль: это же так просто! И вот я показываю, – смотрите: и делаю так, будто собираюсь плыть. Отталкиваюсь ногами от «дна», расправляю руки и – лечу!

Но что-то в этот раз как-то тяжеловато. Я то и дело приземляюсь в теплую пыль улицы, встаю, отряхиваюсь и снова пробую лететь. Но.. не клеятся сегодня полёты, хоть ты тресни! А мне так хочется показать и доказать землякам, какое это дивное и совсем не сложное дело – летать!

Когда я снова в очередной раз плавно приземлился в мягкую дорожную пыль, ко мне подошла та  же девочка, опять взяла за руку и сказала… нет, – просто потянула – пойдём! И мы с ней по улице, похожей на овраг, стали подниматься вверх. Шли довольно долго, утопая в теплой и мягкой дорожной пыли, и, наконец взобрались на самый верх улицы-оврага. Только здесь я понял, что она хочет: чтобы я отсюда, сверху, разбежавшись хорошенько, попробовал еще раз взлететь. Отойдя от края, я сделал несколько широких, стремительных шагов, оттолкнулся!.. И вдруг почувствовал ту самую легкость в теле и душе, какая приходит всегда, когда взлёт совершился, и ты, словно по мановению волшебной палочки, теряешь чувство тяжести, обретаешь невесомость пушинки и паришь, паришь, управляя собою одной лишь мыслью. Полет длится долго, свободно, радостно и очень просто. Это и есть та лёгкость лебединого пера, оброненного летящей птицей где-то под облаками, то самое чувство восторженного счастья, нескончаемого и безмятежного, когда теряется ощущение верха, низа и совершенно исчезает чувство земного тяготения.

Где-то далеко внизу осталась улица, так похожая на овраг, а впереди, насколько хватало взгляда, открывался бесконечный простор полей, лугов и перелесков, уходящих в призрачную даль горизонта…

Я оглянулся. Далеко-далеко, на самом краю оврага виднелась крохотная фигурка, и – я чувствовал, – она пристально смотрела мне вслед из-под козырька ладони, эта маленькая девочка, кроха совсем, научившая, помогшая мне взлететь...


Просыпаешься после такого сна, словно омытый не водой, а Духом Святым. Лежишь, смотришь в темноту и кажется, что ты ещё полон той радости, легкости небесной, что ты молод ещё и умеешь!.. Умеешь летать! А жизнь, действительно, в глубинной сути своей лишена и времени и пространства, она бесконечна, и вся она – счастливый, восторженный, бесконечный полет, которому посильны любые дали, высоты, расстояния...

11. 01. 05 г.