Парад в Берлине

  Посчастливилось  познакомиться с удивительной женщиной, о которой раньше  знала только понаслышке, с  Натальей Андреевной Вагнерман – участницей парада союзников, проходившего 9 мая 1946 года в Берлине.

   Её, работавшую заведующей детским садом,  призвали в действующую армию 10 ноября 1942 года. Всего за год до этого она окончила педагогическое училище. Ещё звучали в памяти танцевальные мелодии выпускного бала, ещё не стёрлось временем доброе лицо директора
училища Т.П.Куликовой,  вручавшей дипломы, и удивление от того, что она заплакала, произнося напутствие: «Ах, девочки, какое неспокойное время грядёт! Обстановка в мире очень тревожная…» Девчата веселились всю ночь, а на утро узнали: началась война.

   Наташа Сосновских в числе сорока девушек-новобранцев через неделю после призыва была отправлена из Свердловска на фронт под Москву.

     - Надо было видеть нас! – рассказывает Наталья Андреевна. – Одеты во что попало. Маша Терновская, например, была в лётной куртке, шлеме и в…босоножках. Её, студентку Ленинградского авиационного института, эвакуировали на Урал летом. А Римме Миляевой, как выяснилось, было всего 16, она умудрилась прибавить к своему возрасту два года, и никто не вернул её обратно домой.

 Провожая девчонок на перроне, седой генерал НКВД, утирал слёзы и махал рукой, словно  чей-то отец или дедушка. Но будущие воины были полны решимости сражаться за Родину до полной Победы. Подъезжая к Казани, услышали по радио: началось наступление под Сталинградом. Ликовали. Кричали: «Ура! Держитесь! Мы едем, уральцы, сибиряки! Победа будет за нами!» Не многие из них остались в живых.

  910 дней провела Наташа Сосновских в действующих частях. Три зимы спала  она где придётся : то в землянке, то в старом сарае, то в окопе или прямо на  снегу, согреваясь лишь собственным дыханием. И, что удивительно, ни разу не простудилась, не заболела.

   На пути 21-го отделения особого отдела 11-ой гвардейской армии 3-го Белорусского фронта, куда попала девушка после обучения в  спецшколе, было несколько грандиозных сражений: «Багратион», Восточно-Прусская операция, взятие Кенигсберга.

  -  К линии фронта шли составы с вооружением и боеприпасами. Каждую ночь немцы нещадно бомбили нас, особенно в Смоленске и под Оршей. События тех лет ярко воскресли в памяти, когда  в январе 2005 года посол Белоруссии в Тюмени вручал мне памятную юбилейную медаль «60 лет освобождения Белоруссии». Вспомнилось, как мы строем, с песней идём по улицам только чтоосвобождённого Минска, а на тротуарах стоят люди с охапками пионов и кидают нам эти яркие цветы, - рассказывает  Наталья Андреевна, и глаза её слегка туманятся от набежавших слёз. Словно извиняясь, произносит:

- Я теперь почему-то часто плачу. Вот получила в канун Дня Победы от совета ветеранов  подарок, а с ним рамочку, в которой портреты оставшихся в живых фронтовиков, и заплакала: как мало нас … а женщин так вообще только трое…

   Справившись со слезами, продолжает:

 - Вспомнила я и дачу «Дрозды», что под Минском, и апартаменты  каунасского священника на Пекун-аллее, где мы квартировали, и логово врага в Инстербурге, где мы оказались в канун 1945 года. И даже строки из стихотворения, опубликованного тогда во фронтовой газете: 
               
 Дома стоят, как грозные громады,               
В бетонный пол не проскребётся мышь.               
Здесь всё чужое: и ограды кладбищ,               
И черепицы крыш…

  Ещё отчётливо помню, как мы провожали в последний путь командующего фронтом Ивана Даниловича Черняховского. Его так любили и командиры, и бойцы! Помню и подготовку к штурму Кенигсберга. Ставку войск возглавлял Абакумов. Мне довелось с ним встречаться и из его рук получить лейтенантские погоны в День Советской Армии.

  Гитлеровцы были уверены, что Кенигсберг может спать спокойно в своей «ночной рубашке», как называли они систему оборонительных  укреплений. Валы и форты строились вокруг города в течение пяти веков – три кольца обороны…

  С 6 по 9 апреля, трое суток, бои не прекращались ни на минуту. И даже после того, как был подписан акт о капитуляции, выстрелы не смолкали, два форта продолжали сопротивление. Среди боевых наград Натальи  Андреевны, пожалуй, самая дорогая – медаль «За взятие Кенигсберга». Вместе с ней она получила и личную благодарность Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина.

   В ту пору она ещё не могла знать, что этот город войдёт в её судьбу особой вехой. Именно сюда привезёт её в 1947 году муж, и здесь она проживёт все послевоенные годы, пока не овдовеет. Здесь в очередной праздник Победы, в 1995 году, у  памятника  1200 героям, погибшим при штурме города, она встретит ветерана-бельгийца, в годы войны конвоировавшего грузы по Лендлизу. И этот бельгиец, её ровесник, перекинувшийся с ней парой фраз на немецком , вдруг откроет портмоне и протянет удивлённой женщине купюру
в 10 марок. И она возьмёт деньги,  потому что трудно, очень трудно жилось старикам  в злополучные 90-е  не только в этом городе, но и по всей стране.

    Сейчас Наталья Андреевна вспоминает встречу с бельгийцем с лёгкой улыбкой. Через два года она покинула Калининград-Кенигсберг, чтобы возвратиться на родину, и   лишь воспоминания да множество фотографий  подтверждают реальность той, прошлой жизни.

  - Рядом с нами  шли к победе французские лётчики из эскадрильи  «Нормандия-Неман» и «Ночные ведьмы» - наши лётчицы, многие из которых совершили по 500 боевых вылетов. Им тоже установлены памятники в разбитом до руин, но освобождённом, городе. И я очень была рада, что на парад в честь 65-летия Победы в Москву были приглашены все союзники по той страшной войне. Это большое дело, политически важное. Ведь воевали мы вместе, и умалять причастность к победе американцев, французов, англичан никак нельзя.

    Вот тут-то и подошли мы к той теме, ради которой расшевелили в душе ветерана Великой Отечественной столько воспоминаний! Парад Победы союзников в мае 1946 года в Берлине, о котором так мало сказано и написано.

    Для Наташи Сосновских в мае 1945-го служба не закончилась. Её и ещё пять  девушек откомандировали в группу оккупационных войск в Берлине. Ехали через Москву. Получили 48 тысяч дойч-марок. Сходили в Большой театр на балет «Дон Кихот» и в театр Советской Армии на «Отелло» с Мордвиновым и Макаровой в главных ролях. Купили себе по нарядному платью. Наелись мороженого. В общем, отдохнули, как следует, перед зарубежной службой.

    Жизнь в столице Германии, поделённой на четыре сектора, первые два года  была пестрой и оживлённой. Никаких особых границ между секторами, прятельские отношения между офицерами и солдатами союзников, которым не мешал даже языковой барьер, обмен товарами и продуктами на «блошином» рынке, после которого ещё долго бытовало в народе «махнём, не глядя?», хождение друг к другу в гости и братание. Всё это было и запомнилось русской девушке, которая и сама попробовала менять немецкие сигареты из своего офицерского пайка на шёлковые чулочки, бывшие тогда в большой моде, пока суровый, но справедливый,начальник не пресек подобные действия, по его разумению не достойные чекиста. 
      
     Сорокалетний  капитан Рябинин относился к девушкам по-отечески, отлично понимал, как хочется им, четвёртый год ходившим в военной форме и сапогах, принарядиться в платья и туфельки, отдохнуть от тяжёлой службы, почувствовать себя женщинами. Иногда он устраивал для них выезды на природу, разрешая брать с собой друзей. Особенно нравилось всем бывать на даче Геринга, что в десяти километрах от Берлина. Огромное  озеро,каналы, берега которых  выложены мрамором, псарни, конюшни, теннисные корты – всё, о чём девчата лишь в книгах читали.

    Отношения с союзниками, населявшими Берлин, были дружественными. И ни у кого  не возникало сомнения, надо ли проводить совместный парад  у Бранденбургских ворот в мае 1946-го.   Наталья Андреевна Вагнерман рассказывает:

  - Ранним солнечным утром мы по приказу капитана Рябинина  погрузились в свою «полуторку», на которой обычно ездили на разные мероприятия, и поехали на Унтер ден Линден  ( улицу под Липами), к тем самым знаменитым воротам, возле которых уже стоял постамент для будущего памятника советскому воину. Взобраться на постамент не составляло труда, а видно было далеко вокруг. И хотя площадь  в центре Берлина не так уж велика, народу она вместила много. Командовал парадом американский генерал. Наше командование представлял маршал Жуков.

   Мы с интересом рассматривали шеренги иностранцев, проходивших мимо нас. Вот американцы в добротной, тщательно подогнанной форме, в высоких ботинках, идут немного вальяжно, но шаг чеканят. Вот чопорные англичане, их ряды равны безукоризненно. Вот улыбчивые, задорные французы. А вот шотландские лётчики в очень непривычной для нас форме: берет, мундир и светло-синие юбочки, не достигающие коленей… Наши солдаты и офицеры шли в видавших виды гимнастёрках  и мундирах, но  гордо, и с отличной
выправкой, а лица у них были самые родные на всём белом свете.

  Представители каждой армии несли свои знамёна. Венной техники на параде не было – слишком  мало места на площади.

   После парада мы снова погрузились в кузов «полуторки» и отправились на стадион  «Олимпик», где празднование продолжалось спортивными состязаниями.  Здесь снова бросилась в глаза разница в экипировке армейских спортсменов . Стандартные майки и «семейные трусы» у наших ребят и элегантные  костюмы у иностранцев. Но особенно меня поразил американский легкоатлет.  Рослый негр разминался прямо перед нами, поигрывая  мускулатурой. Его кожа, отливавшая синевой, лоснилась от пота. И мне невольно пришли на ум слова из песенки Вертинского: «И, может быть, в притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подаёт манто…». Он, в самом деле,  был лиловым, этот чернокожий американец. В конце разминки солдат накинул на его влажные  плечи махровый халат, о существовании которого я, девочка из сибирской деревни, и не подозревала. А когда, разбежавшись, лиловый прыгун оттолкнулся шестом и огромной птицей взлетел над перекладиной, у меня аж дух захватило.

   Рядом с нами на зрительской трибуне расположилась семья французов: муж-офицер, его жена и двое детей. Они решили позавтракать, не покидая своих мест. И снова нас ожидало удивление. Французы пили горячий кофе из… термоса. Эту штуковину я тоже видела впервые.

   Чуть позже мы с подругой Клавой ехали в автобусе. Двое американских солдат угостили нас жевательной резинкой, глазированной шоколадом. Мы думали, что это конфеты. Глазурь растаяла во рту, жевать резину надоело, и Клава сказала: «Вот ведь беда какая! Выплюнуть стыдно, а проглотить нельзя!»

    Радость от общения с союзниками продолжалась до 1947 года, а потом, словно чёрная кошка пробежала. Началась холодная война. Но Наталья Андреевна ещё долго вела переписку со своими друзьями. Среди них была и немка – военный врач.  С боевыми подругами  она и сейчас созванивается по большим праздникам. Например, с Таисьей из Екатеринбурга, Августой из Серова.
   Но многих, очень многих уже нет в живых. И, листая память, как большую книгу, Наталья Андреевна Вагнерман, пропускает через своё сердце события военных лет, боль утрат и радость побед, видит снова молодыми лица девчонок, на чью долю выпало нелёгкое бремя войны.