Похмельный синдром

 

 Серега проснулся сразу. Открыл глаза – жить не хотелось. Закрыл – не умиралось. Потянулся. Вроде бы все было на месте, но чего-то не хватало. Вспомнил. Вчера от него ушла жена. В какой раз, не знал, но было как впервые – обидно. Серега любил жену. С каждым уходом отчетливей. Вот и сегодня прикинул: ушла не на день и не на два – как минимум на неделю.
Страдал Серега духовно и физически, но встал, к заначке подошел. Увидел. Страдания уменьшились. Посчитал, они исчезли. Хватало. Чувство благодарности к жене за прожитые годы и нетронутую заначку три раза кинуло кадык вверх-вниз. «Все, - твердо решил он, больше никогда, ни капли».
Понимал, что обрекает себя на подвиг – ведь о похмельном синдроме не понаслышке знал. Но Серега владел парой приемов борьбы с ним. Хотя первый – цивилизованный – исключил, остался другой – варварский, но тоже проверенный поколениями и Серегой лично. Надо было любыми способами заставить себя попотеть – липко, неприятно и обильно. Прошел в ванну, открутил кран. Из трубы капнуло и зафыркало. Открутил до конца – стихло. Плюнул в ванну и поплелся в зал. Включил телик. Симпатичная вампирша урча допивала кровь из сомлевшего любовника. Переключил: здоровенный негр играючи оторвал головы пятерым напавшим и теперь отрешенно жевал «Сникерс», взблескивая зубищами, не знавшими кариеса. Тревожней стало. Нехорошо замяукал кот Бакс. Начала сводить с ума жажда. Пошел с Баксом на кухню.
… За столом со вчерашними шестью бутылками и одной полной сидел Наполеон. Серега не удивился. Понял, что синдром победил. Успел пожалеть, что резко «завязал». Такие люди быстро не уходят. Прошлый раз, год назад, к нему Чапаев с Петькой приходили с четвертью «первача». Вначале хорошо сидели, пока белые не навалились. Сплошь офицерьё, как в кино, прямо!  Серега  тогда  в окно выпрыгнул, когда   последняя  обойма кончилась. Всего-то  второй  этаж,  а  ногу  сломал.  Ему рама на  шее сгруппироваться правильно помешала. Так вот, они потом целый месяц Серегу в больнице навещали, иногда Анку проводили (про нее жене не говорил – ревнивая та)…
Он подошел к Наполеону, представился – протянул руку и щелкнул босыми пятками. Щелчок получился. Гость не встал, но руку пожал. Стал перечислять свои титулы на чистом русском, но с гнусавинкой. Кажется, после третьего звания звонок у двери истерично пискнул. Забарабанили. Хозяин извинился и выпятился с кухни.
Васька и нижнего этажа. Трезвый, опухший и в одном тапочке, желтом. Орет во всю глотку, мол, топит его. Открыл Серега ванную. Пар заклубился фигурами всякими. Через порог волна плеснула, слабая, но горячая. Васька про евроремонт «заливать» начал. Серега даже расстроился от наглости такой и промолчал про Наполеона. Соседу заначку протянул. Тот запнулся на полумате, помолодел и исчез. Хозяин разулся и к гостю заторопился. Бутылка коньяка, именем императора названная, нетронутой стояла. Бонапарт, глаза прикрыв и ноги в длинных сапогах вытянув, приятным баритоном Марсельезу пел, по-своему. Серега на цыпочках подошел, напротив сел. Не знал он французского, да и английского с немецким - тоже. Но вот слух музыкальный у него имелся. И хозяин он был что надо: по-русски хлебосольный и деликатный- француз прямо.    Подпевать стал вполголоса: «Вставай, проклятьем заклейменный …» А гость неожиданно голосом Мирей Матье какую-то вульгарную песенку затянул. Это было слишком. В Серегином репертуаре этому альтернативы не нашлось. А гость себя вовсе странно повел. Налил полный стакан (на клеенку плеснулось) и  после возгласа «Хай живе император» в глотку вылил. Не закусил, даже не занюхал, крякнул только.  Серега растерялся – к бутылке потянулся. Император опередил: схватил ее и в окошко выкинул. Только стекло обиженно осколками брызнуло. Этого Серега, может быть, и матери бы не простил. Бонапарт не дурак – по глазам понял и следом сиганул, но треуголку до шеи натянул, оккупант изнеженный, чтобы не порезаться. И Серегу вслед даже не злость, а гордость наша национальная в окно бросила.
Приземлился удачно. «На четыре кости», - сказал бы Васька. «На четвереньки», - интеллигентно констатировал Серега. Но локти о камешки ободрал. Рамы ни на шее, ни рядом не было. Сказывался опыт. Она осталась на месте. Однако Наполеона внизу не обнаружил, бутылки тоже. В двух шагах от Сереги – тротуар. Женщина по нему мальчика за руку вела. Не испугалась, не удивилась, а пользу извлекла. «Видишь, мальчику показала, дядя не слушался маму и из окна выпал». Мальчишка же язык высунул, огромный не по возрасту. Серега нахмурился, педагогично, как мог и на ноги подыматься стал. Потом как-то стушевался.
Соображать начал, зачем он здесь и почему в пиджаке, трико и босиком. Взгляд скользнул по обшарпанному фасаду к своему окну. В нем видимый по пояс стоял Николай II. В военной форме не парадной,  походной.  «Прямо с марша, а то и с фронта», - немножко загордился Серега, но вида не подал. Он не был монархистом, но государю обрадовался. Кстати, к современным деятелям всякой политической окраски Серега относился одинаково просто. Понимал, что и они делают, как умеют, новейшую историю, но трезвым об этом старался не думать. А теперь вот в нем вспыхнула вдруг не показная верноподданническая радость.
Государь ободряюще улыбнулся, снял фуражку и совсем не царским жестом Серегу позвал. Тот грациозно обогнул дом, и у своего подъезда опять Ваську увидел. Готового. Васька вдохновенно, но аргументировано материл Чубайса. Доставалось и Борису Николаевичу. Желтый тапочек оказался универсальным. Он то микрофоном, усиливающим глас народа, касался разгневанных губ оратора, то пролетарским молотом в руках Фемиды яростно опускался на дощатую стенку покосившейся скамейки. Желтое на миг воскресило в памяти золотой блеск эполет Наполеона. Серега споткнулся, но для анализа ситуации времени не осталось – государь ждал.
Проскочил влажный коридор, натянул лучшую рубашку. Дырки на ней были симметричны и почти не заметны. Обул лакированные туфли, еще свадебные (строгое «НЗ»). «Вот и сподобилось», - торжественно как-то подумалось. Конечно, знал Серега этикет, но повел себя демократично. Распахнул пинком дверь и вошел.
За столом со вчерашними шестью бутылками и двумя полными по-домашнему сидели Ельцин с Жириновским. «Тебя нам и не хватает», - веско проговорил президент. – «Но почему?..» - начал Серега, закрыв ладошкой выпрыгивающий глаз. – «Потому что третий нужен», - быстро закончил Жириновский. – «Займись делом, Вольфович», - отрезал Ельцин и показал на свободный стул. Серега сел. Борис Николаевич выглядел молодцом, Владимир Вольфович – как всегда, а Серегу мутило. Лидер ЛДПР разлил. Не по ранжиру, а по справедливости – всем по стакану. «Вот она, демократия в действии», - умилился Серега и глаз отпустил. Тот благодарно мигнул два раза, но потом в сторону смотреть начал. «Без работы? – не спросил, а вывод сделал президент, - так давай ко мне в администрацию». – «Не гони коней, Николаич, - зачастил Жириновский, - пусть сперва у меня в секретарях покантуется». Серега предложение Вольфовича  проигнорировал. «Кем?» – не ломаясь, у президента спросил. – «Бордюжа, понимаешь, на работу просыпать стал. Не обижайся, разберешься, что к чему, а потом преемником будешь моим». Серега подумать решил. Так и ответил. Тут в разбитое окно ворона влетела. Здоровая, с курицу. Села на стол. Сидит и только на Серегу смотрит. Будто он один или самый главный. Серега «кыш» сказал громко, но руками птицу не задел, а вот бутылку опрокинул, одну правда. Зато мерзкий стервятник, как ждал, вторую схватил и спокойно так в окно вылетел. Серега не то что гостей – света белого не взвидел… В этот момент наконец и прошиб его долгожданный пот. Предвестник очередного начала новой жизни.

Александр Астапенко, 1998