Поэтами не рождаются

 Говорят, слово ранит, даже убить может. Врут. Послать – может. Прокормить нынче может, но рифмовать надо. Я в детстве рифмовать начал, когда «Незнайку» прочитал. За месяц известные все слова пристроил. У отца заимствовал. Услышал он и глубокую рецензию на мне написал, ремнем. Музы как не бывало, мастерство, видно, осталось. Да и таилось десятилетиями. Жизнь востребовала … и поперло.
Я сантехником стал. До дежурного поднялся. Дальше бы рос, да сократили. Месяц лежу, два, полгода. Денег нет, жена отдаляется, а эти поют и поют. Особенно по радио. Телевизор – тот сразу сгорел. Замечаю, слова мои, да и рифма наша с Незнайкой.  И заимствования у отца случаются, за которые тогда пострадал. Обидно! Ночь.  Опять бессонница. Слушаю:
Крошка моя, я по тебе скучаю,
Я от тебя писем не получаю,
Ты далеко и даже
не скучаешь…
Круто: и рифма в мозгу застревает, и образность душу рвет. И этот, как его, как у Толстого в «После бала», контраст. Крошка – значит маленькая, как труба-дюймовка. И раз! Скука огромная, как вся отопительная система тюменская. Длинная песня, содержательная. Это припев. Из него ясно – скучно автору, будто мне весело – слушателю. Сам не хуже могу:

Лежишь, корова.
во всю кровать,
А я на кухне слоги считаю,
Мог на полу бы всласть поспать,
Да, видно, этот- талант мешает.
Вижу, образ даже поярче, помассивней будет. Правда, контраст ослабевает, зато интерьер в однокомнатной «хрущевке» исчерпывающе представлен. Вот так. Конкурентоспособная текстовка получилась. А по радио дальше наяривают.
Солнечный день,
я  на прогулку выхожу,
Испытывая жажду, я за
имиджем слежу.
И подруга моя фору даст
любой красотке,
Ее чувства крепки, как
настоящие колготки.
Как пейзаж схвачен! Трудно, но интересно состязаться. Вижу, и форма есть, и содержание. Чего больше, сразу не поймешь. Но не зря полгода слушал – усек мгновенно. Подробность одну упустил автор. Фирму колготок не назвал. Произведение страдает, да и слушатель в догадках мается. Одно дело, когда это «Ле Монти», и совсем другое – китайский ширпотреб. Свои бормочу:

И в солнце, и в дождь
На диване лежу.
Чувства жены не слабеют,
Гляжу.
Удивительно стойки они,
Как «Орбит» без сахара…
Даже органом внутри тесно стало. Понял: сложился я как песенник.
Популярным стал. А отец вон все жалеет, что слабую «рецензию» мне тогда ремнем написал.

Александр Астапенко, 1996