Луиш ди Соуза и португальская проза XVII в

     Упадок послекамоэнсовской поэзии совпал в Португалии с зарождением и расцветом прозы. В XVI в., следуя возрожденческим традициям, прозе предпочитали поэзию, которую именовали «языком богов». Из прозаических сочинений того периода, не считая нескольких комедий в прозе, выделяется лишь незавершенный роман Бернардина Рибейру «История молодой девушки» (Menina e Mo;a ou Saudades), русский перевод которого выполнила О. А. Овчаренко. Что касается  «литературы странствий» (самое известное сочинение такого рода — это «Странствия» Фернана Мендиша Пинту, также переведенные на русский язык), то они не отличаются ни совершенством слога, ни, как правило, достоверностью сведений. Еще современники подшучивали над автором странствий, превратив его имя — Fern;o Mendes Рinto в диалог из трех слов: Fern;o! Mentes? — Minto. (Фернан! Лжешь? — Лгу).
     В XVII столетии, совпавшем с эпохой контрреформации, оказалась особенно востребованной церковная, или клерикальная проза (prosa doutrinal). У ее истоков стоит ученый монах Луиш ди Соуза (frei Lu;s de Sousa), о котором и пойдет речь.
     Монах Луиш ди Соуза, до пострижения — Мануэл ди Соуза Коутинью (Manuel de Sousa Coutinho) родился в Сантерене около 1555 г. в знатной, аристократической семье. Он принимал участие в военных действиях и оказался в алжирском плену, где, по некоторым предположениям — документально, правда, не подтвержденным — мог познакомиться с великим Серватесом, которого, как известно, постигла та же участь. Выкуплен Мануэл ди Соуза Коутинью был монахами ордена Искупления, давшими обет тратить все доходы, кроме необходимых для нормальной жизнедеятельности, на выкуп христиан, попавших в плен к магометанам. В 1580 г., когда Португалия потеряла независимость и была оккупирована испанцами, Соуза Коутинью присягнул на верность испанскому королю Филиппу II. Три года спустя он сочетался законным браком. Жена его, дона Мадалена ди Вильена (D. Madalena de Vilhena) была вдовой дона Жуана Португальского (D. Jo;o de Portugal), погибшего в битве при Каср-Эль-Кибире (Alc;;ar-Quibir) вместе с королем Себастьяном I. Достоверен факт, что в 1600 г. Соуза Коутинью поджег собственный дом, чтобы не оказывать приюта испанскому королю и его свите. Спорным, однако, является вопрос, было ли это патриотическим актом или протестом против произвола должностных лиц. Единственная дочь Соузы Коутинью умерла в 1613 г., после чего родители по взаимному согласию расстались и приняли монашество в доминиканском ордене (подобным же образом незадолго до смерти поступил и Сервантес). Обосновавшись в монастыре в Бенфике (тогда — пригород, ныне — район Лиссабона), Луиш ди Соуза, отличавшийся высокой личной святостью, подвижнически ухаживал за больными и немощными. К этому же периоду относится и вся его литературная деятельность. Умер он в 1632 г.
     Пострижение Соузы Коутинью породило легенду о том, будто разрыв и пострижение супругов связано с тем, что объявился первый муж Мадалены ди Вильена, который-де не погиб в сражении, а попал в плен, откуда много лет не мог освободиться. Его появление сделало брак недействительным, а дочь — незаконнорожденной, и супруги решили принять монашеский постриг, дабы искупить свою невольную вину. Никто из современных португальских литературоведов эти сведения правдоподобными не считает. Так, по мнению Ж. Праду Коэлью, «глубокая вера дона Мануэла и его любовь к тихой и уединенной жизни должна быть признана достаточным объяснением для расставания супругов» . Однако эта легенда вдохновила основоположника португальского романтизма Ж. Б. Алмейды Гаррета на создание исторической драмы «Брат Луиш ди Соуза» (1844), которая единогласно почитается жемчужиной португальского театра. Впрочем, литературная деятельность Соузы в ней никак не освещается и не затрагивается.
     Сохранилось три сочинения Луиша ди Соузы: «Жизнь архиепископа Бартоломеу душ Мартиреш» (Vida de D. Fr. Bartolomeu dos M;rtires, 1619); «История доминиканских монастырей в Португалии и ее владениях» (Hist;ria de S;o Domingos particular do Reino e das Conquistas de Portugal) — первая часть вышла в 1623, вторая — в 1662, третья — в 1678 г.; и, наконец, «Летопись короля Иоанна III» (Anais de D. Jo;o III), которую в 1844 г. опубликовал другой португальский писатель-романтик и выдающийся историк А. Эркулану. По достоверным сведениям, Соуза написал еще несколько сочинений, но все они утрачены.
     «Жизнь архиепископа Бартоломеу душ Мартиреш» была написана по заказу в связи с предстоявшей его канонизацией. Как известно, разница между биографическим и агиографическим жанрами — иначе говоря, между жизнеописанием и житием столь же велика, сколь между иконой и фотографией или картиной в реалистическом стиле. Известно и то, что в эпоху барокко, в отличие от Возрождения и классицизма, наблюдалась стойкая тенденция к смешению, синтезу различных литературных жанров. В этом без труда можно убедиться на примере «Жизни архиепископа Бартоломеу душ Мартиреш», представляющей собою пространную, в пяти книгах, биографию с элементами жития. Скорее всего, главным примером Соузе послужил Плутарх, чьи «Сравнительные жизнеописания» пользовались, начиная с эпохи Возрождения, громадною популярностью и непререкаемым авторитетом во всей Западной Европе, особенно в романских странах.
     Одно из наиболее запоминающихся мест этой биографии — пространное описание внешности архиепископа Бартоломеу душ Мартиреш в VII главе V книги биографии, реалистичное в лучшем смысле слова:

     Foi o arcebispo Dom Frei Bertolameo de boa e bem proporcionada estatura, maior que mei;. Conformava com ela a composi;;o de todos os membros, cabe;a grande, rosto comprido e descarnado, testa larga e alta que abria em ;a vеnеr;vel calva; os olhos eram pequenos e sumidos; a vista em ambos torcida. <...> Tinha o nariz proporcionado com o rosto, direito e moderadamente levantado; a boca grossa e o queixo e o bei;o inferior um pouco sa;do, quase ao modo que nos pintam os retratos aos Pr;ncipes da Casa de ;ustria. Destas fei;;es resultava ;a certa majestade que o fazia t;o grave e vener;vel que, de primeira vista, era de quem o n;o conhecia julgado por esquivo e intrat;vel; mas, conversando, n;o havia maior brandura; era ch;o, f;cil, humano mais do que se pode crer, efeitos da filosofia crist; e verdadeira virtude que tempera e ado;a о agro da natureza e melhora e aventaja o bom.

     «Архиепископ дон Бартоломеу был выше среднего роста и хорошо сложен. Голова у него была крупная, лицо худое и удлиненное, лоб широкий и высокий, переходящий в почтенную лысину; глаза были маленькие и глубоко посаженные; он косил на оба глаза. <…> Нос у него был соразмерен лицу, прямой, слегка вздернутый; губы мясистые, нижняя губа и подбородок несколько выдавались вперед, как мы видим на портретах государей из австрийского дома. Эти черты придавали ему некоторую надменность, делающую его столь серьезным и почтенным, что на первый взгляд он казался тем, кто его не знал, нелюдимым и необщительным; но не было никого мягче его в беседе; он был чрезвычайно прост, доступен и человечен благодаря Христову учению и истинной добродетели, смягчающей и услаждающей несовершенную природу, творящей и умножающей добро».
     Важнейшая особенность приведенного портретного описания — его наглядность, осязаемость, пластичность. Здесь нет ни капли иконописной символичности или условности, и недаром биограф для сравнения приводит именно светские портреты. Светские аллюзии нередко соседствуют у Соузы с духовными — так, в V главе III книги несколькими абзацами ранее цитаты из XC псалма (читающегося, как известно, в минуту опасности) встречается выписка из I книги «Энеиды» на латинском языке. Заметим кстати, что под государями из австрийского дома подразумеваются испанские короли из династии Габсбургов, что прямо или косвенно свидетельствует о лояльности автора к испанскому владычеству. Портрет выполнен с такою любовью, что даже телесные недостатки — косоглазие, а несколько ниже — нездоровый румянец — никак не снижают образ портретируемого, а только делают его более выразительным и живым. Элемент житийности проявляется в другом — в некоторым дидактизме, когда автор показывает, что высокие душевные качества портретируемого суть не что иное, как следствия высокой христианской добродетели и святости.
     Непременный элемент жития любого святого — описание явленных по его молитвам чудес. В «Жизни архиепископа Бартоломеу душ Мартиреш» такие описания немногочисленны, отличаются сдержанностью и словно какою-то настороженностью. Тому, вероятно, есть несколько причин. Во-первых, по жанру это все-таки биография, а не житие, поэтому чудесный элемент здесь не столь важен. Во-вторых, автору, как человеку трезвомыслящему и практичному, несмотря на глубокую религиозность и склонность к уединенной и созерцательной жизни, воину и царедворцу, поздно принявшему монашеский постриг, не так просто увидеть необычное в обычном, прямое божественное вмешательство в повседневных событиях. Наконец, в XVII столетии — в эпоху реформации и контрреформации — разъедающим скептицизмом оказались заражены не только протестантские, но в какой-то мере и католические страны.
     Гораздо удачнее получились у писателя бытовые сцены, повседневные ситуации и особенно диалоги, из которых наибольшее впечатление производит беседа архиепископа Бартоломеу душ Мартиреш с папой римским (по имени не названным) в папской резиденции, в саду, именуемом Бельведер. Язык и стиль Соузы весьма близок к разговорному — опять-таки в лучшем смысле слова. Как справедливо отмечает исследователь его творчества Агоштинью да Силва, «стиль монаха Луиша ди Соузы отражает основное состояние души, склонной к спокойной жизни и созерцающей жизнь со снисхождением и внутренним умиротворением, свойственным святым людям. Бесконечно далекий от риторических искушений, ни разу он не склоняется перед модой на гонгоризм, наносивший ущерб лучшим писателям эпохи» . Это высказывание нам представляется нужным уточнить. Действительно, модный во времена испанского владычества гонгоризм оказался не чужд и португальской словесности — в силу этнического и лингвистического родства испанцев и португальцев, а, следовательно, сходства их менталитетов и духовной культуры. Вспомним, однако, высказывание одной из первых русских исследовательниц португальской литературы М. В. Ватсон, определявшей национальный характер португальцев как сочетание «энтузиазма и сдержанности». Видимо, эта сдержанность, противостоящая испанской эмоциональности, да еще и усиленная задумчивой меланхолией (saudade) — о чем тоже не раз говорилось как в Португалии, так и за ее пределами — и привела к тому, что португальской поэзии и особенно прозе XVII столетия оказался близок не столько цветисто-вычурный темный стиль (cultismo), сколько углубленно-медитативный трудный стиль (conceptismo). Пример тому — наследие крупнейших представителей португальского барокко, среди которых — Ф. Родригиш Лобу, дон Франсишку Мануэл ди Мелу, падре Антониу Виейра. Монах Луиш ди Соуза исключения не составляет.
     «История доминиканских монастырей в Португалии и ее владениях» представляет собою серию небольших монографий, посвященных известным автору монастырям его ордена. «Душа Истории — это правда», — таков девиз Соузы как историка. При этом португальские литературоведы отмечают некоторые фактические ошибки и неточности, а также определенную монотонность повествования. Однако эти огрехи с лихвой искупаются великолепным стилем, богатым словарным запасом, безукоризненным синтаксисом. Кое-где авторская речь ритмизуется, и повествование местами воспринимается как поэма в прозе.
     Особенно живописно описание Бенфики, где, как уже говорилось, подвизался писатель. Любимый им монастырь представляется автору достойным сравнения с Клерво — местом подвижничества католического святого Бернарда Клервоского, рядом с которым упоминается святитель Василий Великий (o grande Bas;lio), которого, как и других святых восточной Церкви, римские католики склонны, мягко говоря, недооценивать. Это свидетельствует о широте взглядов, беспристрастности и терпимости Соузы.
     Самые удачные страницы в «Истории доминиканских монастырей в Португалии и ее владениях» — это пейзажные описания. Автор живописует поля, реки и источники в Бенфике. Вот одно из таких описаний.

     Quem passa da porta encontra logo dentro com outra fonte entre flores e ervas cheirosas, entre cidreiras, limoeiros e laranjeiras. Debuxam aqui as ervas com arte e lavor a terra que as cria, e, das ;rvores, ;as vestem as paredes em roda, outras, obrigadas com arte a n;o passar de ;a curta medida, servem ao ch;o de o dividir e arruar, e ;s ervas e boninas de lhe fazer agrad;vel guarda e juntamente inveja; cerca e guarda com seus ramos estreitamente travados e tecidos entre si, inveja com grandes fruitos pendentes, de ouro, quando maduros, de prata, quando em flor.

     «Кто пройдет в двери, тут же увидит другой источник (выше описано еще несколько источников. — А. Р.) среди цветов и благовонных трав, среди апельсиновых и лимонных деревьев. Здесь травы искусно и любовно покрывают взрастившую их землю, а деревья — одни окружают и одевают стены, вплотную приникая и прижимаясь к ним, а другие, которые высоко не растут, ибо их подрезают, образуют аллеи; для трав и ромашек они служат сладостной защитой и одновременно предметом зависти: укрывая их своими темно переплетенным ветвями, они возбуждают зависть висящими на этих ветвях крупными плодами — золотыми, когда они зрелые, и серебряными, когда в цвету».

     Нетрудно убедиться, какою любовью к природе пронизано это пейзажное описание и сколько в нем поэзии. Впрочем, по словам другого исследователя творчества этого писателя Алфреду Пименты, Соуза — «не историк и не поэт. Кто такой монах Луиш ди Соуза, говорилось много раз: это великий прозаик, один из величайших португальских прозаиков, оставивший далеко позади своих предшественников <…> и не встретивший достойного соперника среди своих последователей» . От себя добавим: сочинения монаха Луиша ди Соузы интересны еще и тем, что помогают проследить зарождение и становление прозы португальского барокко и увидеть особенности этого литературного направления в Португалии.

Опубликовано: Литература как развивающая система. Вып. 10 (Единство и национальное своеобразие в мировом литературном процессе). СПб., 2006. С сокращениями.