Эпизод 05 - Pleasures Of Flesh

     «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют». (Первое послание Коринфянам, гл. 6, стихи 9—10).



Когда большие красные шторы распахнулись, отец Дональд Стрэдлин едва не задохнулся от восторга. Как и любой праведный человек, посвятивший большую часть жизни служению Господу, время от времени он переживал кризис веры. Никакая, даже самая ярая проповедь, не смогла бы побороть его душевные метания, но увиденное за шторой, пронзив иглой сердце, вызвало бурю эмоций и мигом вернуло его в лоно церкви. Ибо что сильнее может укрепить священнослужителя в непоколебимости его убеждений, нежели человек, нуждающийся в наставлении на путь истинный?

- Иди сюда, не бойся, - сказал Дональд Стрэдлин. Голос его переполняли любовь и благоговейный трепет. - Не бойся, дитя моё. Я не кусаюсь.

Мальчик лет восьми сделал несколько робких шагов вперед. Его светло-русые волосы пышными прядями ниспадали на плечи, а голубые, как летнее небо в Саммэрхэйт, глаза излучали невинность и испуг.

- Ближе, дитя моё. Я хочу как следует тебя рассмотреть.

Мягкий желтый свет лампады упал на лицо мальчика, и отец Стрэдлин невольно задержал дыхание вновь. Затем хрипло и прерывисто выдохнул. Он действительно прекрасен, как и обещала мисс Бланш. Губы цвета спелой вишни. Нежная, как у младенца, кожа, покрытая едва заметным белесым пушком. И эти глаза. Большие и яркие, словно у героев японских анимэ. Они пробирали душу насквозь, как обжигающий взгляд сексуальной женщины. Они будоражили самые потаённые уголки сознания отца Стрэдлина, те, в которые никогда не захаживал Бог.

"Он обладает почти девичьей красотой, - думал святой отец. - Держу пари, он даже не подозревает об этом. В будущем такая красота сулит большой успех у слабого пола".

- Встань на колени, дитя моё, ибо Господь не любит гордецов.

Мальчик послушно выполнил команду.

- Хорошо, - сказал Стрэдлин. - А теперь я хочу... услышать твою исповедь.

Рука священника скользнула в промежность и расстегнула ширинку. Немного привстав, он спустил брюки до колен, оголив худые волосатые ноги, испещренные синими венами.

- Скажи мне, дитя моё, когда в последний раз ты исповедовался в церкви?

Мальчик опустил глаза.
- Я... я не знаю.
- Это плохо. Это очень плохо. - В голосе священника послышались строгие нотки. Теперь он говорил как истинный наставник. - Душа наша, точно сад, зарастает сорняками греха, и только исповедуясь, искренне раскаявшись перед Господом нашим Иисусом Христом, мы обретаем в его лице инструмент, способный выполоть наш сад от греха.

Отец Стрэдлин снова привстал, и к черным брюкам его, стучащим пряжкой ремня об пол, присоединились семейные трусы в зеленый горошек. Коричневый "хоботок", укрывшись в гнезде полуседых волос, вместе с обвисшей старческой мошонкой лег на скамейку.

Мальчик вздрогнул.

- Давай же, - тихо шепнул священник, и раздвинул ноги пошире. От волнения стёкла его очков запотели, поэтому он был вынужден периодически их протирать. - Скажи мне, что тебя гложет, и я скажу тебе, что Господь никого не оставляет в беде. Ибо...

Он ощутил дыхание мальчика. Тёплое, как раннее лето. Так близко, что по телу пробежал электрический разряд.

- Ибо Иисус...

Священник подобрался, напрягши все мускулы, и запустил костлявые пальцы в светло-русую шевелюру. Они игрались локонами, будто паук, плетущий паутину, прижимая голову мальчика все сильнее.

- Ибо Иисус... н-нас л-любит... ох... о... оо...

Отец Стрэдлин закрыл глаза и представил море. Голубое летнее небо. Пустынный пляж с чистым, просеянным песком. Далёкий крик чайки. И волны. О да, волны. Они плещутся одна о другую, создавая клочья пены и приятный шелест. Лёгкий бриз ласкает кожу, раскалённую на солнце, а волны... они такие тёплые и влажные, тёплые и влажные, тёплые и влажные. Они колышут тебя, словно некое бестелесное существо, унося куда-то вверх. К небесам. К Богу. К...

- Перестань.

Он всё испортил. Чертов мальчик начал реветь, как ребенок, у которого отобрали игрушку. Ублюдок.

- Я сказал: перестань! - повторил отец Стрэдлин строже.

Священник открыл глаза и отвесил мальчику оплеуху. Тот закашлялся, но плакать не прекратил.

- Не вздумай выплюнуть. Дрянной мальчишка. Ты знаешь, что в геенне огненной тебя заждались? Ибо нет места у Бога для прелюбодея и мужеложника! Но Господь великодушен. Господь милостив, дитя моё, так моли же о прощении... вот так. Да. Иисус любит тебя, дитя моё, и я помяну тебя в своих молитвах. Ох... о...

И снова волны. Тёплые и влажные, тёплые и влажные, тёплые и...

Кровавые.

Отец Дональд Стрэдлин открыл рот, словно черный зев пещеры, и первые тридцать секунд из него доносились лишь нечленораздельные звуки, напоминающие писк летучих мышей под сводами кафедрального собора. Затем он посмотрел вниз. Промежность, бедра, ноги, ботинки и скамейка были залиты кровью. Кровь хлестала фонтаном из огрызка плоти, который несколько минут назад был намного длиннее.

Мальчик. Ублюдок. Скотина. Дьявол!

Расплывшись в кровавой ухмылке, он выплюнул что-то священнику под ноги. Голубые заплаканные глаза более не казались невинными. В них плясал лукавый огонек.

- Иисус нас любит! - сказал мальчик, и расхохотался.

Отец Стрэдлин попытался схватить его. В голове помутилось. В глаза вползла темнота. "Кажется, я теряю сознание", - подумал он, падая со скамейки.

Что-то извивалось перед ним. Черное и холодное, Черное и холодное, Черное и...
 
Неужели Смерть?