Наматывание шарфа

             В сорок пять лет снова стал наматывать шарф. Один конец, короткий, придерживаешь, а другой, длинный, оборачиваешь вокруг шеи. Более того, если в юности я считал это пижонством, то теперь наматываю и поверх. На поднятый ворот дубленки, пальто, куртки. Лучше небрежным жестом, французским таким. Ап, и готово. Тоска по мировой культуре; не азиаты мы.
             Или тепло.      

             Теперь проснуться и привести себя в надлежащий вид требует больше усилий, чем когда-то. Написал и подумал, что значит «когда-то»? Не иначе при хане Кончаке. Кстати, о хане. Многие мои друзья живут в России, в отличии, например, от жителей мегаполисов. В Новгороде, Владимире, Пскове и Переславль-Залесском, и эта жизнь не имеет никакого отношения к жизни в Москве или моем городе.
             Абсолютно.

             У них трудятся души, поэтому им не страшно умирать. Ну да, ну да, а у меня ощущение, что полжизни прошло как один день. Но, иногда, как полтора века. Тридцатилетие свое помню отчетливо, а дальше провал до сегодняшнего дня. Сижу, пишу этот текст – вчерашнего дня нет. Сто лет назад, письмо написать – целое приключение. Бумага, чернила, перо очинить, песком посыпать, сложить, убрать в конверт, написать адрес, запечатать сургучом. Сейчас тыцнул два раза, улетело на другую сторону планеты. Что можно вспомнить в прошедшем дне? Поездку на маршрутке?
             Пробку?

             Пройдет. Я, как человек «достигший вершин лондонского дна», понимаю, что уровень развития определяет уровень жизни. Понимать – понимаю, а применить не могу. Внешность: борода седая, перстень-печатка, трость, пальто, под ним костюм серый в полоску; Вельзевул на пенсии, себе на уме. То ли дело летом: шорты драные, рубашка, сандалии на босу ногу, амулет на шее, на гайтане болтается, бороду на фиг, так щетина недельная.
             Дачник, ёпть.

             Слушал речь. Бодрячком, пацаны. Но речь не об этом. А о том, что нужно давать себе отчет о прожитом. Сел вечером и вспомнил. Сколько хороших дел сделал, а сколько плохих, хороших должно быть больше. Тогда и жизнь удлинится, по крайней мере, в ощущениях. Говоришь: уступил место, послал нахуй, отчетливо трудился, отчетливо злился. Получается поровну.
             Поровну, это еще ничего, потянет.

             127.

             Цитата: «Боец домашнего фронта выполняет все работы по дому и понимает женщину. В браке я пахал за себя и за наших отцов. Стирал, готовил еду, убирал квартиру, высвобождая ей часы и минуты, и отстаивал принципы нашей семьи перед обществом. Я часами внимал ее трудовым проблемам, эмоциональным излияниям и жалобам на скудные проявления нежности. Осуществлял широкомасштабные операции по освобождению жены из кухонного плена. Когда она, усталая, возвращалась домой, еда всегда была наготове.
                                                    
             Внимал, понимал, ласкал и гладил, возбуждал до – и успокаивал после близости. А ведь я ничему не был обучен прежде, не было образца для подражания. Зеленым сопляком я столкнулся с ужасами и огненными шквалами войны за свободу женщин. Помню, как я созерцал пьянящую глубину черного треугольника, уверенный, что сунь туда башку, и уже не выберешься на свет.
             В итоге мы увязли в тяжелой позиционной войне, я – молчком на диване в гостиной, она – в слезах на полу в туалете». 

             Далеко. Выбираю приправы: кари, с травами; все для курицы. Фирма производитель: «Хотакайнен», похожа на финскую. Курица надоела, хочется чего-нибудь этакого, типа пирожных с миндалем. Или винограда, короче, какой-нибудь ерунды, дорогой и вредной. Колбасы «докторской», хочу, ****ь, «докторской» колбасы! И вермута белого, еще консерву рыбную есть из банки, пусть масло капает на стол.
             На рубашку, на брюки, на пол.

             Тебе некуда идти. Все равно.

             Ю.П.

             Продолжается противостояние. Человек получает подарок судьбы, и окружающим кажется, что он удачлив и смел. Спустя некоторое время, подарки иссякают и человек (Юра) ломается. Выясняется, что никакой он не чемпион, не победитель и не дилер счастья. Случайно подброшенная удача, это не удача с конвейера, не удача запрограммированная волей и умом. Юра! Юра! Сдай билеты лотереи, чемпионат закончится через два дня, люди еще успеют.

             Я – тих, мертв, рассеян. Вицли-Пуцли мой бог из когорты ранних и мелких демонят. Почерневшая баня на том конце огорода, зовет не к омовению, а к расправе над врагом, закрыть и сжечь, по нашей традиции. Вицли – немец, вылетит в трубу. Пуцли –  немец, останется сажей на стенах. «По-черному», задевая плечом, пачкаешь его и произносишь:
-- А, ёптвою.
             Чего тут смешного?

             Ничего, мальчики и девочки, ничего абсолютно.

             Т. 468-67-33