На Бога надейся... Чудодейственные иконы на фронте

Часть 10

Чудодейственные иконы на фронте Первой мировой:

Тема интересна тем, что в последние годы широкое распространение получили различные выдумки о чудесной помощи, якобы оказанной нашим войскам различными высокочтимыми иконами в годы Великой Отечественной войны. На полном серьёзе рассказывают про то, что чуть ли не лично Жуков облетал линию фронта под Москвой осенью 1941 года с чудодейственной иконой в самолёте и поэтому-де немцы и были разгромлены. Доводилось читать рассказы о крестном ходе (!!!) вокруг Ленинграда в блокадную зиму 1941 года, благодаря чему и были остановлены немцы у стен города и т.д. и т.п.
Удивительно не то, что кто-то это сочиняет, а то, что многие верят, что коммунист Г.К. Жуков летал на ЛИ-2 вдоль линии фронта, осеняя с воздуха войска иконой, или член политбюро ЦК ВКП(б) А.А. Жданов шествовал крестным ходом вдоль окопов, с хоругвями…
Я думаю, эти мифы сочиняют (может быть и с благими намерениями) неумные люди.
Красная армия, сломавшая хребет германскому вермахту, была, в громадном большинстве своём, атеистической и по своему устройству, и по духу войск.
Лучше всех об этом написал Константин Симонов в своём знаменитом  стихотворении 1941 года:
«… Как будто за каждою русской околицей,
   Крестом своих рук, осеняя живых,
   Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся,
   За В БОГА НЕ ВЕРЯЩИХ внуков своих…»

Напомню, что у всех солдат германской армии на пряжках тогда было выбито: «Got mit uns” (С нами бог!). На чьей стороне оказалась Божья помощь и Победа – общеизвестно.

А вот в Первую мировую войну в русской армии постоянно пытались использовать чудодейственную силу различных икон для помощи нашим войскам. О том, КАК это делалось и какой эффект давало подробно описывал протопресвитер русской армии Г.И. Шавельский.
Он был умным человеком и понимал, что одних надежд на мистическую помощь икон и потусторонних сил, для победы над сильным и умелым врагом, явно недостаточно.  Однако  так считали тогда ДАЛЕКО НЕ ВСЕ власть имущие. Надежды на сверхъестественную небесную помощь, чудесный разгром врага, в результате  молитв и поклонения святым иконам были присущи очень многим деятелям, стоявшим во главе Российской империи и её армии. ДВАЖДЫ в Ставку привозили особо чтимые иконы (по инициативе императрицы, которая полагала, что они помогут переломить ситуацию на фронте).
Вот что писал об этом Шавельский:

 «При Ставке находилась икона Явления Божией Матери Преп. Сергию, написанная на доске от гроба преп. Сергия. Мистически настроенной царице этого было мало. Она вообще всюду искала знамений и чудес, а в это время  — в особенности. Разные же сновидцы и предсказатели, которых, к сожалению, всегда слишком много было на нашей русской земле, то и дело сообщали ей чрез ее приближенных или ей непосредственно  — о своих вещих снах и видениях, которые иногда сводились к тому, что следует лишь в Ставку или на фронт привезти такую-то Чудотворную икону, и тотчас Господь пошлет армии победу. Императрица принимала такие вещания к сердцу и просила Государя распорядиться о доставлении той или иной Чудотворной иконы в Ставку.

Государь же сообщал мне о желании ее величества. Мое положение в таких случаях бывало очень щекотливым. Отнюдь не отрицая благодатной силы, осеняющей Св. Иконы, я всё же не мог не сознавать, что рекомендуемый способ достижения победы нельзя признать верным и даже безопасным.

У меня стоял в памяти пример пленения филистимлянами Ковчега Завета, который евреи, для обеспечения себе победы, вывезли на поле сражения, и последовавшего при этом разгрома еврейских войск. Чтобы помощь Божия пришла к нам, мы должны были заслужить ее, а для этого, конечно, недостаточно было привезти в Ставку ту или другую икону. Злоупотребления и даже неосторожность в этой области, не принося пользы военному делу, могли подрывать и убивать веру. Но меня могли не понять и за выражение несочувствия желанию царицы легко обвинить в неверии. Всё же я несколько раз в осторожной форме высказал Государю свое мнение. Он как будто соглашался со мной и не настаивал на исполнении желания Императрицы. Таким образом, за всё время пребывания Государя в Ставке всего дважды привозили Чудотворные иконы. В первый раз была привезена Песчанская Икона Божией Матери из Харьковской епархии, во второй  — Владимирская Икона Божией Матери из Московского Успенского Собора. На этих событиях я должен остановиться.
в октябре 1915 г. я получил телеграмму от кн. Жевахова из Харьковской губернии, извещавшую меня, что он, по повелению Императрицы, привезет в Ставку такого-то числа Песчанскую Чудотворную Икону Божией Матери.

Поводом к отправлению Иконы в Ставку, как рассказывает, опираясь на «Воспоминания» (Мюнхен 1923 г.) Жевахова, листовка, изданная в 1927 г., послужило следующее: «В 1915 г., во время войны, св. Иоасаф в явлении одному верующему военному врачу по поводу ранее показанных им ужасов, ожидающих Россию, сказал: «Поздно! теперь только одна Матерь Божия может спасти Россию. Владимирский образ Царицы Небесной, которым благословила меня на иночество мать моя, и который ныне пребывает над моею ракою в Белгороде, также и Песчанский образ, что в селе Песках, подле г. Изюма, обретенный мною в бытность мою епископом Белгородским, нужно немедленно доставить на фронт, и пока они там будут находиться, до тех пор милость Божия не оставит Россию. Матери Божией угодно пройти по линиям фронта и покрыть его своим омофором от нападений вражеских. В иконах сих источник благодати. И тогда смилуется Господь по молитвам Матери Своей».

Это сновидение было доложено Жеваховым Императрице. В какой форме дала приказание Императрица привезти икону в Ставку,  — это осталось не выясненным. Забыла ли она, или не успела сообщить Государю о данном ею Жевахову поручении, факт тот, что Государя она не известила. По получении телеграммы, я немедленно доложил Государю, что по повелению ее величества прибывает Икона. Мой доклад для царя оказался полной новостью, которую он принял с нескрываемым удивлением, сказав мне: «Странно! Ее Величество ни словом не предупредила меня об этом».

Это, действительно, было странным, ибо они переписывались почти ежедневно.

Государь всё же поручил мне встретить Св. Икону и поставить ее в Штабном храме. Никаких военных нарядов при встрече иконы Государь не велел устраивать,  — не до них тогда было,  — ибо Ставка переживала тяжелую пору…
Когда мы ехали с вокзала, кн. Жевахов спросил меня: почему войска не участвуют во встрече? Я объяснил ему, что войск в Ставке очень мало и, кроме того, и они, и Штаб сейчас очень заняты военной работой,  — поэтому, Государь распорядился не делать парада, а просто перевезти Св. Икону в штабную церковь.
Жевахов желал, чтобы Икона была отправлена на фронт и пронесена по боевой линии. И Государь, и начальник штаба, ген. М. В. Алексеев, в виду положения фронта, признали это невозможным. В своих «Воспоминаниях» Жевахов вину за неторжественную встречу и за недопущение Иконы на фронт взвалил на меня. Я будто бы осмелился даже произнести кощунственные слова: «Да разве мыслимо носить эту икону по фронту! В ней пуда два весу... А откуда же людей взять? Мы перегружены здесь работой, с ног валимся. Это Петербург ничего не делает, ему и снятся сны, а нам некогда толковать их, некогда заниматься пустяками». Не помню, чтобы я сказал такие слова. Но что либо подобное мог сказать, т. к. петербургские сны причинили Ставке немало забот и хлопот. Превознося до небес распутинца митрополита Питирима, Жевахов считал меня, из-за недопущения Иконы на фронт, главным виновником всех, постигших Россию, несчастий, проявившим неверие и неуважение к святыне. А в изданной в 1927 г. листовке с изображением Песчанской иконы Божией Матери я назван церковным злодеем, которого достанет в свое время рука Божия, ибо «Мне отмщение и Аз воздам».

На эти очевиднейшие глупости и гнусности я считал лишним отвечать.
В церкви кн. Жевахов остался недоволен, когда я сказал  ему, что Св. Икону мы поставим около правого клироса: ему хотелось, чтобы она всё время стояла посредине церкви. Затем кн. Жевахов высказал пожелание, чтобы ежедневно перед прибывшей Иконой служился молебен Божией Матери. Я ответил, что у нас и так ежедневно служится молебен Пресв. Богородице перед иконой из Троицко-Сергиевской Лавры.

 — Это особое дело, а перед прибывшей надо другой молебен служить,  — возразил мне князь. Я ему ответил, что считаю это лишним, так как, хотя теперь у нас в храме будет две чтимых иконы Божией Матери, но Божия то Матерь остается одна. Ей мы ежедневно и будем молиться. И это князю не понравилось. Когда мы выходили из храма, он, остановившись на паперти, с самым серьезным видом обратился ко мне:

 — А как вы думаете: не обидится на нас Божия Матерь, что мы Ее икону всё же не очень торжественно встретили. Я,  — знаете,  — боюсь, как бы от этого худо не вышло...

 — Будьте спокойны, князь,  — ответил я ему,  — Божия Матерь бесконечно мудрее и меня, и вас. Я  уверен, что Она не обращает внимания на такие пустяки…
 

Интересен финал поездки Жевахова с иконами в Ставку. Вот, что рассказывает очевидец, служивший церковником в Феодоровском Государевом соборе, а во время войны в церкви Ставки, ныне почтенный протоиерей А. Ф. Крыжко:
«Прибывший с Жеваховым Песчанский священник приехал в штабную церковь отдельно и привез с собою в новом футляре-складне довольно запущенную Владимирскую икону Божией Матери, родительское благословение Святителя Иоасафа. Размеров она была приблизительно 7 на 6 вершков. Эту икону я немедленно же установил на царском месте, т. е. на левом клиросе на переднем плане и зажег перед ней лампаду. С этого места она и была взята обратно.

Через довольно продолжительное время появился опять в Могилеве Жевахов, и было назначено отправление Песчанской иконы на вокзал.  После совершенного соборне молебствия, при довольно большом числе молящихся, икона была вынесена в пассажирский автомобиль и отправлена на вокзал...

За семь лет своего пребывания в Царском Селе, я имел близкие отношения к Походной церкви собственного его величества Сводного пехотного полка, а затем к Феодоровскому Государеву собору, где мне пришлось видеть много негодных людишек, которые не стеснялись спекулировать и на святынях, и на вере других людей.

Очень часто, бывало, являлись к ктитору указанных храмов полковнику Дмитрию Николаевичу Ломану и представляли за «величайшие святыни» старые иконы и такие же предметы из церковной утвари. И всё это нужно было не только принять и поставить в названных храмах, на видном месте, но и непременно доложить об этом их величествам, т. к. это были: или «величайшие святыни» или редчайшие по своему художественному замыслу и драгоценнейшие вещи, которые они жертвуют храму. По уверению сих господ, иконы имели обычно в своем формуляре или необыкновенные чудеса, которые уже совершились, но почему-то не записаны в историю, или эти чудеса имеют тут совершиться, если с верой будут прибегать к их заступничеству, о чем такому-то благочестивому старцу или старице был сон. Церковные предметы вели свою родословную чуть ли не от Св. Ольги, бабушки Владимира-Красного Солнышка. О всех этих достоинствах представляемого они имеют всеподданнейше их императорским величествам лично доложить... Было таких сотни, и некоторым удавалось «доложить» на орден, чин, должность или повышение в ней, смотря по тому, как об этом информированы их величества Анной Александровной Вырубовой. Всё же, коим не удавалось «доложить», обыкновенно апеллировали к нам  — причту и даже солдатам-уборщикам. Отказ в докладе обыкновенно  формулировался ими, как измена Государю окружавших его лиц, за что постигнут царя и Родину величайшие бедствия.

Подобное впечатление произвел на меня и Жевахов. Когда я увидел, что настоятель храма, в котором пребывает Песчанский образ, по прибытии на ст. Могилев, от иконы отстранен, я сейчас же определил, что он (Жевахов) приехал своей гнусной персоной делать протекцию образу исключительно с тем, чтобы всеподданнейше доложить о каком-нибудь сне благочестивого старца или старицы и получить награду.

На второй день по прибытии в Ставку образа к концу вечерни явился Жевахов в церковь в придворном мундире. По окончании службы, когда народ вышел, и храм был уже заперт, проходя от свечного ящика, я заметил на царском месте пред иконой  — родительским благословением Св. Иоасафа  — г. Жевахова, который тихим повествовательным тоном что-то объяснял церковникам Семейкину и Макарову. Имея обыкновение не оставлять церкви, пока не выйдут все посторонние, я остался ждать в алтаре конца интимной беседы доброго князя с простыми солдатами, которая продолжалась минут 15. Догадываясь, что он им говорил об истории указанной иконы, я, после ухода его, спросил у них, о чем он говорил. Они ответили, что он всё время внушал им, что икона эта  — великая святыня, которых в России не много, и дал по книжке написанного им жития Св. Иоасафа. Я им, смеясь, заметил: «За его протекцию иконе и подарок постарайтесь же и вы сделать ему протекцию, чтобы он получил награду».

После отправления на вокзал Песчанского образа, явились в церковь 5 человек уборщиков и принялись убирать. Ожидая конца уборки, я приводил в порядок свечной ящик. Минут через 30-35 после закрытия храма вдруг раздался частый и сильный стук в железные западные двери. Предполагая, что кто-либо идет в церковь из высочайших особ или высокопоставленных лиц, а сопровождающее их лицо стучит так громко и настойчиво, чтобы скорее открыть, я приказал рабочим моментально свернуться, а сам поспешил к выходу. Когда открыли дверь, то я увидел пред собой с трясущейся нижней губой и перекошенным от злобы лицом Жевахова, который с шипением и слюной набросился на меня, почему мы не отправили на станцию икону  — родительское благословение Св. Иоасафа. Я ему на это ответил: «Простите, ваше сиятельство, я иконы только принимаю и храню, а не отправляю. Если вы приехали взять эту икону, пожалуйста, возьмите, т. к. я вас знаю и доложу своему начальству, что она взята вами». Ответив мне: «Да», он быстро прошел на левый клирос к нужной ему иконе. Я следовал вместе с ним и, подойдя к образу, убрал лампаду. После этого Жевахов ударил по левой и правой створке, как бы невидимого врага в правую и левую щеку, закрыл таким образом футляр, схватил его подмышку и, злобно бормоча что-то, пошел к выходу. Сопровождая его, я вышел на паперть храма, где стоял ожидавший Жевахова открытый автомобиль. Тут стояли церковник Семейкин и несколько человек солдат-уборщиков, которые были свидетелями вместе со мной возмутительнейшего обращения Жевахова с этой иконой.

Подойдя к автомобилю, он бросил ее на сиденье, а затем вошел в него, запахнулся в свою Николаевскую шинель и уселся на икону. Когда Семейкин подбежал к нему и крикнул: «На икону сели, ваше сиятельство», то «сиятельство», не обращая внимания на это предупреждение, крикнуло шоферу: «На вокзал», и так уехало. Семейкин, повернувшись ко мне, сказал: «Какой же он сукин сын!» На это я ему ответил: «Вероятно, не получил награды». (Из письма А. Ф. Крыжко ).»

Как видим, Шавельский (хотя он и был высокопоставленным священником) прекрасно понимал, что САМИ ПО СЕБЕ иконы не могут дать нашим войскам победы. «На Бога надейся, а сам НЕ ПЛОШАЙ!!!», говорит старинная солдатская поговорка.
Бог на войне помогает более умелым, активным, дисциплинированным, инициативным, настойчивым в достижении победы. Ленивым, отсталым, разболтанным, плохо подготовленным и слабым духом не помогут никакие священники, молитвы и чудодейственные иконы.
Примеров этому в новой истории несть числа. Возьмите хоть ту же 2-ю Тихоокеанскую эскадру З. Рожественского: и корабли её были освящены по всем правилам, и все молебны о ниспослании победы над «безбожными япошками» отслужены, и попы имелись почти на всех кораблях, и корабельные храмы. А в результате… Японский флот, не имевший НИЧЕГО из этих атрибутов духовной поддержки свыше, наголову разгромил нашу эскадру.
А взять день сегодняшний?! Из 13 пусков несчастной «Булавы» - 9 оказались неудачными и аварийными. И дело тут, НАВЕРНЯКА не в отсутствии необходимых молебнов или отсутствия освящений этих ракет перед их пусками. В недавние советские, атеистические времена КАЧЕСТВО работ и пусков было несравнимо выше.

Вернёмся к событиям Первой мировой.
Обратите внимание, какое количество откровенных пр оходимцев «отиралось» тогда около царской семьи. Зная о склонности царицы к разного рода мистике, видениям, и «пророческим» снам они стремились использовать это для своих шкурных интересов («докладывая» о чудесах и видениях кто на орденок, кто на чин, должность, или повышение). Когда «номер не проходил», мигом забывали про свои озарения. Пример с Жеваховым, усевшимся на чудодейственную икону, яркое тому свидетельство. 

В другой раз (весной 1916г.) в Ставку привезли САМУЮ прославленную нашу икону:
«Владимирская икона Божией Матери была привезена в Ставку, в субботу перед праздником Св. Троицы, 28-го мая 1916 года, по желанию Императрицы Александры Федоровны и вел. княгини Елисаветы Федоровны. Ее сопровождали протопресвитер Московского Успенского Собора Н. А. Любимов, протоиерей Н. Пшенишников и протодиакон К. В. Розов. В Могилеве на вокзале она была встречена архиепископом Константином, и крестным ходом, при участии викарного епископа Варлаама, меня и всего городского духовенства, была перенесена в штабную церковь. Около дворца был отслужен молебен, в присутствии вышедшего на встречу Св. Иконе Государя с Наследником и чинов его штаба, которые затем провожали Икону до храма. На другой день я совершил торжественную литургию в сослужении протопр. Любимова и протодиакона Розова. В Духов день совершил литургию протопр. Любимов с протодиаконом Розовым. Торжество встречи великой святыни на многих произвело большое впечатление. Милого же мальчика  — Наследника больше всего заинтересовали прибывшие с иконой протопресвитер Любимов и протодиакон Розов.

И при встрече иконы, и при богослужениях в следующие дни он буквально не сводил глаз с этих великанов, поразивших его и своим ростом, и своей тучностью. 29-го мая перед завтраком француз Жильяр прочитал мне следующую заметку, сделанную 28-го мая Наследником в своем дневнике: «сегодня видел батюшку 13 пудов, диакона 12 пудов  — пара 25 пудов».

В один из следующих дней протопр. Любимов и протодиакон Розов отправились со Св. Иконой на фронт, в район IV армии. По возвращении в Ставку, Св. Икона оставалась в штабной церкви до апреля 1917 года, когда, в виду всё сгущавшихся событий на фронте и в Ставке, она, по приказанию ген. Алексеева, была возвращена на свое место в Московский Успенский Собор.»

Как видим и здесь икона была встречена со всевозможным почётом, были отслужены все молебны. Однако это не привело к чудесному повороту в этой несчастной для России войне. Икона находилась в Ставке всё трагическое время весны 1917 года и была свидетелем распада русской армии и краха дисциплины в ней.
Надежда на «авось», на то, что «само как-нибудь образуется», лень, стремление уходить от ответственности, нежелание и неумение воевать, в соответствие с требованиями времени, - плохие помощники для армии, воюющей с активным, настойчивым, хорошо обученным, смелым и сплочённым врагом. Видения, пророческие сны, вынос икон с хоругвями никогда не заменят силы духа бойцов, уверенности в своих товарищах, веры в силу своего оружия и мастерство командиров.   


На фото: присяга женского "батальона смерти", лето 1917. На фото видно, какой бардак уже был в армии: вместо строя толпа, у одних фуражки, у других - папахи, какой-то матрос (!) и вовсе с непокрытой головой в кадре.

Продолжение:http://www.proza.ru/2011/03/02/479