Оградка для двоих

- Дед Воробей! Опять его нечистая сила несет! От него скоро пупочная грыжа выскочит! Гоните его прочь! – обращается  к рабочим мастер Яремко, недовольный появлением старика на  объекте.
- Дед Воробей! Шагай быстрее к нам! – вопреки желанию мастера, рабочие подзывают старика всей бригадой. -  Пообедаешь с нами?
Дед подходит не торопясь, ручкается с каждым, с мастером Яремко – в последнюю очередь,  но долго трясет тому руку.
- Чего сегодня? – спрашивает Воробья Яремко. – Чего баба твоя просила?
- Чего-чего? Привет тебе велела передать, вот чего! И вот еще груш сушенных передает. Вместо чопика…
- Убью я тебя, дед Воробей, точно, убью! И бабу твою убью! – злится мастер Яремко.
Рабочие, что называется, зубоскалят.
Мастер забирает свой "тормозок" и залазит в кабину машины. Он будет обедать там отдельно от всех. Если он обедает со всеми с "общего котла, "  с ним  всегда злоключения  случаются.
- Желудок у него ветреный! – определяет дед Воробей, не в десятый ли раз начиная рассказывать известную всем историю:
- Гляжу, соскочил с машины мужчина, и в мою кукурузу – шасть! А моя баба как раз перед этим в кукурузу пошла. Я козу один без нее, значит, пасу. Дай, думаю, погляжу, чего это они там, в кукурузе делают? А они, как в детском садике детки невинные, на пару рядышком на корточках страдают, кукурузные листки в руках теребят…
Мастер Яремко из кабины через стекло грозит деду Воробью кулаком. Мастера понять можно. И деду рот не закроешь – свидетелем был.
Дед Воробей пристально смотрит  по очереди на обувь каждому в бригаде, нагибается, лучше бы разглядеть. А какая там обувь: кирзовые сапоги, рваные, грязные, растоптанные.
Сам дед Воробей пришел в новых хромовых сапогах: сын, прапорщик, привез ему в подарок. Таких сапог в деревне больше ни у кого нет. Хороши они тем, что  чистить с кремом их можно редко: под слоем пыли, а блестят.
- Продать свои сапоги кому хочешь? – подначивает деда Воробья кто-то из бригадных хлопцев.
- Продать, не продать, - в тон отвечает тому дед, - а поносить на время дать можно. Вот и присматриваюсь я, подходящие ноги бы найти. Так у вас же у всех – лапищи! А мне миниатюрная ножка нужна, тридцать восьмого размера! – уточняет дед.
- В бригаде только в мастера нога тридцать восьмого размера! –  руками машут все дружно на кабину, где мастер уединился.
Бригадным рабочим дед не особенно верит, но идет к кабине машины.
- Ну-ка покажи твои ноги! – приказывает дед мастеру.
- Да пошел ты, дед, знаешь куда?! –  ворчит Яремко. – Отвяжись!
- А я с делом к тебе! - не обращает внимания дед Воробей на недовольство мастера и продолжает атаковать:
- С бабой моей, поди-ка, смирней овечки в кукурузе рядом "восседал"? Так теперь за это вот сапоги мои -  разноси! Мне тридцать восьмой размер нужен, а сын, понимаешь, тридцать седьмой привез.
- Да ты бы, дед, пока сапоги совсем новые, вернул бы их сыну, пусть бы обменял! – советует старику мастер.
- Не могу вернуть! Это подарок, понимаешь? А разносить их можно! У тебя ноги молодые…
- А магарыч будет? – уступает Яремко натиску деда Воробья.
- За так, ясное дело, папа маму не целует! – подмигивает заговорщицки мастеру старик. – Иди, мастер, к остальным. Не дичись!  Твои хлопцы без тебя не начинают. Терпения их не испытывай!
- Ну, дед, ты и прохиндей! Еще полдня рабочего времени впереди!
- Так сегодня пятница! И потом праздник!..
- Какой еще праздник? – Яремко спрашивает лишь бы спросить.
- Так годовщина, как ты с бабой моей, того…  Она вот, по случаю, для скрепления желудка ореховой настойки передала!
Мастеру и самому в душной кабине отсиживаться не охота.
- Ты, дед, как всегда, поднес? - мастер знает, что дед никогда с пустыми руками не приходит, но всегда – с просьбой. Разносить сапоги? Нет! Не тот дед! Есть у него еще что-то в запасе! Этот Воробей – стреляный воробей! Из далека подъезжает!
Бригада с нетерпением ждет мастера.
На столе, сооруженном из ящиков, на газетах разложена еда. Посреди стола красуется солдатская алюминиевая фляга. В ней – ореховая настойка на перваче.
- Я эту флягу с фронта привез! – говорит дед Воробей. – Дорога она мне! Я с ней чуть до Берлина не дошел! В бригаде знают: флягу придется опорожнить, и что врет старик, но слушают, не перебивают.
Воробей на фронте не воевал. Его в марте сорок пятого призвали. Правда, что в Германии успел побывать. Правда, что до Берлина не дошел, точнее, не доехал: год по Германии какого-то корреспондента возил, а в Берлин так и не попал.
- Насмотрелся я немок! – продолжает Воробей. – Из этой самой фляги спирт с ними пил. Враки, что немцы мало пьют! Оно, может быть, немцы и мало пьют, но немки тамошние – ого, как пьют!
Спустя минуту дед Воробей, закусывая помидором, вносит коррективу:
- Они, эти немки, такую тоску за женушкой моей во мне распалили! Через месяц, как я женился, меня в армию призвали. А уж когда я из армии вернулся!.. Нет! Я своей жене ни с немками, ни после армии не изменял. Ни в жизнь! Но и моя жена меня ждала! Ох, как ждала!..
Вернулся я. Моя сразу воды ушат нагрела, чтоб я с дороги помылся. Постель чистую постелила. Как обняла она меня с вечера!.. А утром ничего понять не могу, спелёнатый прямо. Что за чертовщина, думаю. Чувствую, кто-то еще, никак жена моя, к телу моему привязана. Ну, думаю, не иначе бандиты какие, когда в беспамятстве находились, вместе с женой захватили. Обоих и скрутили. Зачем? Прислушался я – дышит моя женушка, сопит. Я рад-радехенький: живая, слава богу! Лица жены не вижу. Лежим с ней лицом к лицу, а лица не видать. Дыхание ее слышу. И чувствую губы ее: горячие-горячие… Чувствую, ноги мои свободные. И то, слава богу. От верхних пут, думаю, надобно освободиться. А тут и моя женушка голос подает:
- Петенька! Осторожней! Рубашка моя хоть и полотняная, но не порви! - я, стало быть, как в мешке, вместе с нею, с женой моей, в ее исподней рубашке нахожусь!
Всю ночь так вдвоем и пробыли!
- Да как же ты влез-то, дед Воробей? – любопытничают и хохочут все.
- Не помню, но точно, снизу залезал. Голова-то моя через верхний вырез у ее головы вышла! – поясняет дед.
Толстый Яремко не выдерживает. Он хватается за живот руками, бежит прочь:
- Ой, не могу! – стонет он. – Грыжа пупочная развяжется!
Бригадные хлопцы от смеха слезы утирают. Одному деду Воробью не смешно:
- Вернуть бы те года! – с горечью в голосе говорит он.
- Дед! Хватит смешить! Говори, за чем пришел? – возвратившись, спрашивает мастер.
- Пупок не развязался? – дед Воробей, как и не слышит вопроса.  – А к тебе я по делу весьма деликатному пришел. Смотрю, у тебя всяких труб, уголков, прутков лишних тьма валяется. В общем, я с заказом к тебе. И от бабы моей тоже, как к своему уже! – а сам хитро-хитро на мастера смотрит.
- Родня мне нашлась, баба твоя! – мастер начинает злиться.
- А ты не горячись! – дед продолжает, как ни в чем не бывало. – Родня, не родня, а так близко с бабой моей, кроме тебя, никто не "заседал".
- Иди, вон, дед! Достал ты уже меня! – кажется, Яремко вот-вот вспылит.
- Но ты же знаешь, я не пойду вон! – отзывается  старый Воробей, - так как не знаю, куда идти надо. А просьбу мою уважь!
-Ну, так вали, дед, быстрее, что там у тебя?.. Если только в силах моих! – окончательно сдается Яремко. – Ты же, как банный лист, никак не отлипнешь!..
- А просьба моя простая. Пусть хлопцы твои мне могильную оградку для двоих сварят! Не высокую! – старый Воробей прикладывает руку до пояса. – И два железных креста заодно.
- И кому, дед, ты так стараешься? – любопытствуют все.
- Кому, кому? Себе с бабкой! Я, может, с ней хочу и на том свете рядышком быть! – откровенничает дед.
- А ты у бабки своей спрашивал? Хочет она там с тобой находиться? – язвит деду Яремко.
- Так она же сама меня к тебе и послала! – обижается дед Воробей. – Как к своему послала!..

Оградку для двоих сварили быстро. Простенькую, не высокую, как дед Воробей и просил. Пока варили кресты, оградку выкрасили "Кузбасс-лаком". Железо чернело, как вымытые дождем грачиные перья. Затем выкрасили и кресты.
Дед Воробей, тем временем, успел сходить домой и поднести еще одну "боевую флягу" полную первача и целую жареную курицу.
- Вашему столу от моей бабки! – приговаривал он, выкладывая на стол из кошелки завернутый в вафельное полотенце чугунок с горячим картофелем, сваренном в мундире, кус сала, малосольные огурцы, десяток вареных яиц, трехлитровую банку с молоком и пол-литровую со сметаной, булку хлеба и соль. – Кажись, ничего не забыла!
- Я твоей бабке крест сам отнесу! – глядя на все это, изрек растерянный Яремко.
- А кто же еще, если не ты! – согласился дед Воробей. – Я свой сам нести буду!
Через час к дому, где жил старый Петро Воробей, выдвинулась странная процессия. Впереди, с крестами на плечах, рука об руку шли мастер Яремко и дед Воробей. Оба были без фуражек. Свои фуражки они подложили под кресты, чтобы те не нарезали плечи. Вслед за несущими кресты шли каре четыре человека: за четыре угла они несли могильную оградку для двоих. На полпути процессия остановилась. Мастер Яремко снял со своих ног хромовые сапоги, принадлежавшие деду Воробью, связал их шпагатом "за ушки" и повесил на крест, продолжая затем путь босиком. Дед Воробей и дальше ступал в ботинках Яремки.
- Уж больно твои сапоги жмут! Ты, дед, пожалуй, сам их разносишь! – пожаловался  мастер Воробью.
- Уж конечно сам. На том свете и сношу! – в тон ответил Воробей мастеру. И не ошибся… Через три месяца деда Воробья схоронили.
В гроб его положили слегка разношенные, начищенные до блеска, хромовые сапоги, которые старательно начистила бабка. На могиле деда Воробья установили оградку для двоих.
- Ушел мой Петечка в разведку. Да не вернется. Там ждать меня будет! – приговаривала его бабка, сгребая руками жухлую траву на себе приготовленном месте.
- А гроб и крест мне Петечка, спасибо ему, уже приготовил. А то, как же? Нынче с этим трудно…