кн. 8. Поликлиника. ч. 1. окончание

                Г л а в а 24.
 
          После обеда к ним долго не шли на проверку, и все опять собрались в уголке, где принимали Тамара Александровна и Реля.
          - Я прочла всё об архитекторе Бове, главном застройщике Москвы после пожара 1812 года, - несмело сказала Зина. – Но, конечно мало что запомнила. Да и книга у нас видно не такая как у тебя, Реля. Там о родстве Бове с отцом художником ничего не сказано, и что они приехали сначала в Петербург, потом в Москву. И что Осип Бове пошёл в учёбу девяти лет.
          - Взялась повторять, что Калерия сказала уже. Ты нам говори, что прочла о Бове? – сердито проговорила хирург, поправляя свою дивную причёску, уже в который раз перекрашенных волос.
          - А что, Настасья, повторение – мать учения. Я с удовольствием послушала и Зину. Хорошо ты усвоила материал, хотя бы «по родству Бове с отцом художником». Не сердись, улыбнись – это у тебя красиво получилось.
          Окружающие заулыбались, и стали просить Зину поделиться с ними знаниями о Бове.
          - Знания, - проворчала та. – Конечно, я не так красиво как Реля, но всё же расскажу. Вот уж права Реля, когда говорила, что Бове стал обустраивать всё вокруг Красной площади. Он и саму площадь расширил за счёт лавок и амбаров, убрав их. Перестроил торговые ряды, так интересно, что они стали перекликаться с Сенатом, построенным в Кремле Казаковым. Правильно я говорю, Реля? Ты хоть головой кивай, если согласна.
          - Я тебя заслушалась. Но продолжай, буду реагировать.
          - А если я ошибусь, ты хоть останавливай. Так, где я остановилась? На Красной площади. Бове освободил пространство вокруг собора Василия Блаженного. Как ещё он называется, Реля?
          - Покровский собор, если я не ошибаюсь. А в честь чего он построен, знаешь?
          - Кажется в честь побед Ивана Грозного над городами, которые он присоединил к России. В честь каждого города купол – поэтому они все разные. А кто строил этот собор, Реля?
          - Кажется, русские люди, но звали их Барма и Постник. Они после постройки, выпив немного в кабаке, хвастались, что таких соборов могут соорудить на Руси сколько угодно. Кто-то их услышал и донёс царю. Их поймали и выкололи глаза, чтоб больше подобных соборов не строили – такая легенда.
          - А нечего строить одинаковые соборы, - проворчал Владимир Иванович.
          - Ты меня огорчила, Реля, что таким великим строителям выкололи глаза, - сказала Зина.
          - А если бы ты знала, как я печалилась, - отвечала вполне серьёзно Реля. – Как говорится, не надо хвалиться, если царь урод. Иван Грозный ещё хуже людей калечил. Не только врагов убивал на лобном месте, но и друзей своих. Любовался на эти казни из своей «смотровой» башенки, которую построили, по его приказу, возле Спасской башни.
          - А уж сколько он женщин перекалечил, пёс вонючий, - возмутилась хирург. – Мне кто-то рассказывал, одну девушку замуж взял, когда сам почти разлагался, а она оказалась не девственной, так он её мало мучил, потом живой в землю закопал – оттуда несколько часов крики были слышны.
          - Не девственной! – вмешалась отоларинголог. - Это у некоторых женщин строение такоё, что тот пёс вонючий, права ты, Настасья, не добрался до плевы.
          Все помолчали, будто оплакивая ту несчастную девушку, замученную Иваном Грозным.
          - Однако вернёмся к собору Василия Блаженного, - вспомнила свои обязанности Зина. – Бове, перепланировав что-то возле собора, открыл великолепный вид на купола, главки и шатры, вырисовывающиеся на фоне неба. Чтоб вот это выучить, Реля, мне пришлось много раз перечитать текст и заучить его.
          - Получилось неплохо, - похвалила Майя. – А вы знаете, что кто-то из приспешников Сталина предложил снести собор Василия Блаженного, чтоб было, где проводить военную технику на парадах. Даже карту нарисовал, как будет просторно на Красной площади. А, пожалуй, что даже показывал на макетах и убрал макет Покровского собора. Тут Сталин его одёрнул: - «Поставь на место!» Тем и спас нам собор Василия Блаженного.
          - Я этого не знала, - рассеянно проговорила Калерия. – Какая-то экскурсоводша неправильная водила нас по этому собору. Почему-то забыла или не знала, что волей одного тирана собор был построен, а волей другого тирана был спасён. Я догадываюсь почему – Сталин очень любил Ивана Грозного, видимо сравнивая его с собой.
          - Девочки, - остановила их отоларинголог, - мы можем задержаться на Красной площади и никогда не дойдём до Кропоткинской улицы, про которую Реля нам обещала рассказать.
          - А чем плохо на Красной площади? Давайте ещё по ней погуляем, - возразила Зина. – Я ещё не рассказала, как обустроил Бове то место, где были Воскресенские ворота, жаль, их снесли при Советской власти. Там ещё был Казанский собор, говорят, очень красивый.
          - Сносили красоту, - проворчала хирург, - а построили на месте их клозеты.
Калерия вздрогнула – на месте Казанского собора и правда находились туалеты.
          - Хватит ворчать! - перебила всех властно Зина. – Не буду вас больше расстраивать тем, чего снесли, зато Театральная площадь, которую обустраивал Бове и Большой театр, им же реставрированный, после пожара, мы можем ещё наблюдать.
          - Да, - протянула Тамара Александровна, - там такой шикарный фонтан и зелёные насаждения вокруг него просто поражают. А 9 мая в день Победы туда приходят фронтовики и молодёжь, которая с ними  фотографируется, и вместе поют фронтовые песни – заслушаешься.
          - Мы тоже с сыном ходим на эти встречи у Большого театра, - сказала Калерия. – И песни поём вместе с фронтовиками – такой хор иногда составляется, что не слышно шума проезжающих машин.
          - А я с отцом и моими детьми, - откликнулась Майя, - ездим на парк «Культуры и отдыха» - хоров там нет, но встречи проходят очень трогательно.
          - Приехали, - опять проворчала «Ухо-горло-нос». – И что это вас всех заносит? Реля, вспомни о Пречистенке.
          - Знаете что, дорогие, - рассердилась Калерия. – Вчера я вам говорила, что от музея Пушкина – там же и запись на экскурсии – возят по Кропоткинской улице, бывшей Пречистенке и всё рассказывают о ней. Так не лучше ли нам в субботу или воскресенье поехать всем вместе, записаться и подождав немного, пока наберётся экскурсантов на маленький автобус, проехаться по этой улице наяву, а не на словах?
          - А это идея. Значит, завтра мы окончим пораньше, пообедаем и махнём на Кропоткинскую с Релей во главе. Потому что даже не знаем, где находится Пушкинский музей.
          - Возьмите и меня с собой, - сказала подошедшая медсестра школы. – Тогда, чтоб вам завтра меньше принять народу, я сейчас вам подкину часть подростков, которые назначены на завтра.  И получится, что сегодня вы посмотрите больше, а завтра меньше и будет время поехать на экскурсию. И даже хорошо, что вы здесь пообедаете.
- Конечно, хорошо, - согласилась Калерия. – Перед ездой по городу, а это не меньше пяти часов с осмотром музея, надо подзаправиться обедом.
- Значит, с этой поездки мы вернёмся где-то вечером. А как же твой сын, Реля?
- Сына я возьму с собой. Сегодня же договорюсь с ним, чтобы он, отобедав в школе, шёл сюда – он эти края хорошо знает.
- Господи, тогда и я своего сына возьму, - сказала Майя. – Мне старшая дочь его привезёт к этой школе. Будет интересно двум мальчишкам ездить по Москве с экскурсоводом.
- А я что? Рыжая? – немного рассердилась Зина. -  Я приглашу старшую дочь, которая в этой школе учится. Надеюсь, отпустят её с уроков?
- Я договорюсь насчёт вашей дочери, - сказала медсестра школы. – И побеспокоюсь, чтоб она поела перед интересным путешествием.
Вот так Калерия организовала первую экскурсию со своими новыми сотрудниками.
Никто не отказался проехаться по Москве по следам великого поэта. Собрались все, даже дети пришли во время. Их набралось пять человек и восемь взрослых.  Дети перезнакомились между собой и со взрослыми. Весело, переговариваясь, дошли до Бульварного кольца и сели в троллейбус. Тут кто-то из детей запел, а многие с том числе, и ехавшие ранее их пассажиры поддержали:  - «По Москве идёт троллейбус, шинами шуршит троллейбус, мимо парков, мимо скверов, мимо милиционеров»…
Не пела лишь Калерия. Она села возле окна и могла бы показать на обратной стороне бульвара творение Жилярди–младшего, привёзшего легкомысленный стиль южных городов – балкон на русском доме, где могли стоять лишь итальянские Джульетты, а Ромео перелезали бы с улицы на этот балкон. Но в суровой России никто на балкон не прыгал, особенно зимой. Реля могла бы многое рассказать и об угловом доме, который стоял напротив станции  «Арбат», но не стала этого делать.  Люди радуются, едучи на встречу с прекрасной улицей, где пройдут или проедут по следам не только Пушкина, но многих великих людей, живших там. Гуляющих по Пречистенке и заходивших в гости к друг другу.
И всё же ей пришлось немного рассказать, когда сошли с троллейбуса и вступили на улицу:
- Реля, ты ничего не скажешь о доме под номером 8? Уж очень он заметен на этой улице. Смотри, там написано: «Славянский комитет СССР». И ещё «Советский комитет защиты мира».
- Если вы когда-нибудь войдёте в этот дом – я, признаться, туда заходила лет десять назад и была потрясена его убранством. Сейчас у нас нет времени туда заглядывать. Но если вы заглянете ещё раз на эту улицу и попадёте в дом, обратите внимание на лестницу с великолепными мраморными перилами, которая ввела бы нас в парадные покои дома. Здесь жил участник войны 1812 года. Михаил Федорович Орлов, он занимал видную роль в Союзе благоденствия. После участия на Сенатской площади, в 1825 году, Орлов был привлечён к следствию, несколько месяцев содержался в Петропавловской крепости и не миновать бы ему Нерчинских рудников, если бы его не спас братец Алексей Орлов. Тот самый Орлов, который княжну Тараканову заманил в Россию, как я вам рассказывала уже.
- Вот, как Орловы размахнулись. Одни служили верно монархии, другие старались её свергнуть. Но если Михаил Орлов сидел в Петропавловской крепости, как он мог жить после этого на Пречистенке?
- Правильно высчитали, Владимир Иванович. Михаилу было запрещено на несколько лет проживание в обеих столицах. Он поселился на Пречистенке лишь в 1831 году. Герцен, знавший его в ту пору, записал о нём: - «Бедный Орлов похож на льва в клетке. Везде стукался он об решётку, нигде не было ему ни простора, ни дела… Лев был осуждён бродить между Арбатом и Басманной улицей, не смея давать волю своему языку». Тем не менее, в доме его собиралось многочисленное общество, бывал и Пушкин, который много хорошего написал о знакомстве с Орловым. Может быть, об Орлове я вам расскажу потом, а сейчас поспешим в Хрущёвский переулок, где находится музей Пушкина, а то нам не достанется билетов на экскурсию, куда люди записываются заранее.
Им повезло. Как раз не хватало пятнадцати человек, чтоб заполнить автобус. Их пришло тринадцать человек, и ещё молодая пара захотели к ним присоединиться. Только тогда  девушка, записывающая их и собравшая деньги, вызвала экскурсовода. Пришла немного полная, но не старая женщина, представилась Элеонорой Петровной, и сразу вывела их на улицу:
- Посмотрите, внимательно на запись, где написано, что строил этот музей Афанасий Григорьев бывший крепостной, по воле своего доброго барина учившийся в Москве. Но про зодчего этого здания я вам расскажу потом, когда мы вернёмся из поездки по Москве.
Все переглянулись между собой и улыбнулись – они уже знали о зодчем Афанасии Григорьеве, быть может, больше, чем экскурсовод.
 - А сейчас, пока идём до автобуса, я немного поведаю о том, как возрождалась эта часть Москвы после пожара  1812 года. Район Кропоткинской улицы самый пострадавший в этом пожаре. Тут были уничтожены не только следы допетровской Москвы, но и город 18 века. Из девяти тысяч пятисот деревянных и каменных домов, уцелело после пожара всего две с половиной тысячи, разбросанных по огромному пепелищу. Обгорелые развалины, мёртвые сады, погибшие в огне несметные богатство – художественные ценности, картины, архивы, библиотеки, полные товаров склады. Казалось, Москве конец. Можно ли воспрянуть после такой погибели? Но случилось чудо: через пять лет, в 1817 году в Москве насчитывалось более домов, чем до пожара. Город поднимала вся Россия. Но вот мы и пришли к автобусу. Там уже сидят люди, которые раньше вас записались на экскурсию. Прошу вас, заходите в автобус, размещайтесь.
Когда все вошли и расселись по интересам. Калерия, разумеется, села с сыном, Майя со своим сыном сзади них. Зина с дочерью разместилась на сидениях напротив Калерии. А дальше Тамара Александровна с мужем. Хирург с медсестрой из 110 школы. Настасья шепотом, слышным всему автобусу,  рассказывала новому человеку в их коллективе, о Григорьеве. Отоларинголог села вместе с глазным врачом.  Следом вошла экскурсовод и, приказав водителю автобуса ехать потихонечку, продолжала:
- Итак, Москва быстро восстанавливается. Уже в сезоне 1814/15 годов в Москве больше гуляний и балов, вечеров и прочих увеселений, чем в 1810 и 11 годах. Владельцы, потерявшие свои дома в городе, не утратили своих душ в подмосковных имениях. Ты, мальчик, не знаешь, что такое «души»? – Заметила она недоумение Олега. -  Это крепостные крестьяне, почти рабы, которые воевали в войне, а, вернувшись, стали опять гнуть спины на помещиков. Понял?
- Понял. Я знаю, что такое рабы – изучали по древней истории. Но рабы, иногда восставали.
- Восставали и крестьяне. Ты в дальнейшем, тоже по истории узнаешь.
- Какая несправедливость, - подала голос хирург. – Кто-то пирует, а кто-то спину гнёт.
- Что делать, - грустно улыбнулась экскурсовод. – Но если вам так тяжело слушать о крестьянах, давайте остановимся возле этого невзрачного домика, владельцы которого очевидно мало заботились о красоте фасада и растянули крылья дома на две улицы, лишь бы построить побольше помещений, отдаваемых в наём. Дом принадлежал Лопухиным, в нём проживал основатель Союза благоденствия Николай Николаевич Лопухин.
- Союз благоденствия, - шепнула сидящая сзади Майя Реле. – Это не тот ли, в котором и Орлов состоял? Да? Ну, надо же?
- И всё же скучный этот и нескладный угловой дом, - продолжала экскурсовод, - заслуживает отдельного внимания: в нём находилась первая, московская квартира Сурикова. – «Как я в Москву приехал, - писал художник, - прямо спасён был. Старые дрожжи, как Толстой говорил, поднялись, решил «Стрельцов» писать». Видите, как Москва поднимает дух великих людей. Вспоминаются слова Островского: - «Через Москву вливается в Россию великорусская народная сила… которая через Москву создала государство российское».
Дальше замелькали имена купцов, князей, промелькнул Дом учёных с классическими львами на воротах, что очень понравилось Олегу. Он сразу напомнил матери, где ещё стерегут дом львы – на улице Жолтовского.
- Подожди, - остановила сына Калерия, - рассказывают о генерале Ермолове – это очень интересно.
- Ермолов – это который дружил с Пушкиным?
- Да, и много сделал ему добра.
- Ещё Ермолов, - услышала их экскурсовод,- предупредил Грибоедова о возможном обыске – это позволило ещё одному великому поэту избежать неприятности. Дом Ермолова строил Казаков, которому приписывают и здание пожарного управления.
- Это пожарное депо, - сказал сын Майи.
- Да, депо, - согласилась экскурсовод. – В те времена здесь было что-то вроде показательной мастерской, где изготовлялся нужный инвентарь, и обучались пожарные со всей Москвы. Под той же крышей находился и полицейский участок, в котором недолго находился под арестом Герцен. А вот дом губернатора Долгорукого, построенный Матвеем Казаковым в 1780 году. Что вы спрашиваете? Да, этот дом не горел. Позади дома был разбит сад с фонтанами и беседками. Сын владельца дома – Илья Долгорукий был членом Союза благоденствия. Это о нём упомянул Пушкин: - «Собирались члены всей семьи, у беспокойного Никиты, у осторожного Ильи». В доме Долгорукова очень долго, вплоть до революции, помещалось «Тверское отделение дамского попечительства о бедных» Александро-Мариинское училище для девиц. На углу Баратынского переулка привлекает внимание эффектный, декорированный с подъездом обрамлённым коринфскими колоннами, соединёнными высокой аркой. Дом принадлежал Бибикову, которого навещала Екатерина в свои приезды в Москву. Крепостным этого вельможи был известный в то время музыкант и композитор Даниил Кашин, прозванный «соловьём русских песен». Бибиков рано отпустил его на волю, что создало Кашину благоприятные условия для занятий музыкой. В 1817 году дом Бибикова приобрёл партизан Денис Давыдов – поэт и кавалерист, как мы помним его по войне 1812 года. Но содержать такой дом было тяжело партизану и поэту. Уже через три года он обращается к директору Комиссии для строений с шутливыми стихами: - «Помоги в казну продать
                За сто тысяч дом богатый,
                Величавые палаты,
                Мой Пречистинский дворец», - экскурсовод продолжала декламировать стихотворение, а сын отвлёк Калерию.
- Мама, это тот Денис Давыдов, которого мы видели в кино «Гусарская баллада»?
- А ещё нам рассказывали о нём в Бородинской панораме. И о нём есть в твоей красивой книге о Бородинском сражении.
- Здорово! Пушкин бывал у Дениса Давыдова?
- А как же! Вот эти стихи, что Давыдов написал о доме, он и передал Пушкину.
- Мне кажется интересным упомянуть о давнишней владелице этого дома, - продолжала, между тем, экскурсовод, – Потёмкиной, сестре декабриста Трубецкого и посажённой матери Пушкина на его свадьбе.
- Мы что-то пропустили? – удивился Олежка. – Это уже не дом Дениса Давыдова.
- Вот не надо говорить, а надо слушать экскурсовода. Она читает стихи Пушкина.
Женщина декламировала с упоением:  Когда Потёмкину в потёмках
                Я на Пречистенке найду,
                То пусть с Булгариным в потомках
                Меня поставят наряду.
Все засмеялись Пушкинской шутке, а экскурсовод продолжала:
- Вторжение Морозовых и Коншиных на Пречистенку – знамение времени, российские заводчики и коммерсанты теснят и сталкивают со своего пути дворянство, оскудевшее к тому времени не только средствами, сколько дарованием и умами. Отныне меценаты уже не Юсуповы и Голицыны, а Морозовы и Рябушинские, Третьяковы и Мамонтовы.
Далее экскурсовод, раскритиковав потомков Морозова, которые коллекционировали посредственных французских живописцев, когда рядом, на Пречистенке жили Суриков, Левитан, Валентин Серов, Врубель. Рассказав о Римском-Корсакове и его «Царской невесте», оперу поставил Мамонтов, а декорации для неё писал Врубель, экскурсовод направила водителя ещё к одному дому, построенному Казаковым – помещиков Охотниковых.
Что-то Реля читала в одной книге об Охотникове, который был любовником жены Александра Первого, но вспомнить название книги не могла, как и автора.
Между тем в доме Охотниковых потом поселилась гимназия, где учились сыновья Льва Толстого и поэт Брюсов.  Тоже слышала Реля о Брюсове, но стихов его не знала.
Экскурсия по улице Кропоткинской, а потом по следам Пушкина по всей Москве, с заездом в Елоховский храм, где поэта крестили, а затем в Пушкинский музей, всех так покорила, что никто не стал терзать Калерию вопросами. Все проголодались и поспешили в кафе, которое указала им Реля, где ранее обедала, когда много лет назад приходила, чтоб выносить на прогулки, своего ослабевшего после болезни сына.
- Но учтите, - предупредила она проголодавшихся сотрудников, - там вечером может быть много народу. Купающиеся в бассейне люди, многие идут ужинать в это кафе.
- Ничего, нам спешить некуда, - сказала довольная поездкой Настасья. К ней присоединились окулист и отоларинголог - всё женщины в возрасте. Владимир Иванович повёл свою жену в другое кафе.
А Зина с дочерью и медсестрой из 110 школы поспешили сесть в автобус, который шёл на кольцо. И когда Реля с Олегом и Майя со своим сыном перешли на другую сторону, то попали как раз на тот же автобус.
- Здравствуйте, давно не виделись, - встречала их Зина. - Садитесь, пока места есть. Ноги так устали, что я не могла даже дорогу перейти.
- Хитрая ты, - упрекнула её Майя, - хоть бы сказала, что этот автобус нас и подберёт.
- Ну, это, девушки, мы рисковали. Водитель тоже мог уйти куда-то, и ждали бы мы его.
- Куда он мог уйти с кольца?
- Например, в туалет или покушать, загнав троллейбус в тупик. Как? Будем делиться тем, что увидели или оставим до понедельника? – перевела разговор на другое Зина.
- Нет, - отвечала решительно Майя. – Я неделю буду всё увиденное переживать в душе, чтоб потом обсуждать это.
- А ты, Реля?
- Я тем более. Сначала мы обсудим все увиденное с сыном, да и то не сразу. Правда, Олег?
- Да. Помнишь, мы ездили с Юрием Александровичем по Подмосковью, потом лишь, через несколько дней, могли говорить о том, что видели.
- Так ты, Калерия не только ходила по Москве, но и ездили по Золотому Кольцу Москвы? А нам расскажешь что-нибудь из увиденного?
- Ой, девочки, по Подмосковью лучше ездить с экскурсоводами, чем на слух с ним знакомиться. Я почему о Москве рассказываю? Потому что вы, зрительно можете представить то или иное место. А Подмосковье –  просто так не представишь.
- Значит, ты отправишь нас в поездки по нему. Какие экскурсии есть?
- Их много. Но сначала вам нужно найти, где на эти экскурсии записывают.
- А как эти места найти?
- Вы не привыкли пользоваться «Окном справок»?
- И, правда. Пойти на Пушкинскую площадь и, не переходя улицу Горького, на которой сейчас строят подземный переход, обратиться в стол справок, где всё расскажут и ещё бумажку выпишут. Платишь три копейки и адрес у тебя в руках, - сказала Зина. - Я раньше думала, что лишь приезжие пользуются этим окном, а оказывается и нам не грех туда обращаться. 

 
                Г л а в а 25
   
В воскресенье Калерия стирала, варила, готовила кое-что впрок на следующую неделю. Олег ходил по магазинам, по её заданию. Принёс молока, кефира, картошки и прочих овощей, что мать заказывала. Потом сходил на Тишинский рынок с удовольствием, потому что это была дорога к его детскому саду – столько воспоминаний вызывала и у Рели улица Красина. К детскому саду сын, конечно, не дошёл – это был бы большой круг, к тому же воскресенье – детей там не было. Но по рынку прошёлся и принёс дешёвых яблок и груш не от «грузин», которые за свой «первоклассный» товар просили дорого. А от московских женщин, привёзших со своих дач, тоже хорошие фрукты и овощи. Но овощи Реля и сама покупала в магазинах поближе к дому, так делал и сын. Зато за фруктами не ленились сходить подальше. Если они шли вместе на Тишинский рынок, то при желании могли немного погулять по знакомым улицам. Один Олег не очень прогуливался, потому что знал – мать будет беспокоиться.
Принёс с рынка прекрасных, подмосковных яблок и груш, ещё немного поздней клубники:
- Это бабушка меня угостила, у которой мы с тобой часто покупали фрукты, когда ходили в детский сад. Она ещё тебе привет передала. Ты должна помнить её – она в зелёном платочке, который ты ей когда-то подарила.
- Помню. Мы платок тот нашли на улице – кто-то потерял, видно, идя из магазина.
- Ага, там ещё бирки не оторваны были. И ты сказала, что это какой-то пьяница не донёс своей жене. Мы долго решали и думали, а не отнести ли тот платок в милицию? Но женщина, проходящая мимо, сказала, что милиционеры присвоят себе этот платок, и кому-то подарят. Мне хотелось, чтоб ты тот платок носила.
- Но мама твоя в платках не ходит. И мы решили подарить самой бедной старушке на рынке  – она так рада была. И неужели ещё носит его?
- Носит, и он у неё совсем не выцвел – стирает, наверное, в особом растворе.
- Но самое главное, что тебя узнала. Это странно – ты так подрос и, как мне кажется, изменился даже лицом – стал старше на пять лет.
- Я сам удивился, иду, а она зовёт меня – «Олеженька, что ж ты мимо проходишь? Подойди, я тебе гостинец приготовила». И даёт мне эти ягоды в маленькой корзиночке.
- В корзиночке? Да ты что? Пошли, покажешь, - Реля оторвалась от приготовления обеда, и они зашли в комнату, где Олег раскрыл сумку и вынул корзиночку, стоящую сверху.
- Вот! Нравится тебе такое произведение искусства?
- Это чудо из ивовой лозы. Дед у бабушки видно умелец. Ты спасибо сказал?
- Два раза. И за корзиночку и за ягоды.
- Ягоды помоем и приготовим из них нам к чаю типа пюре.
- Это с сахаром и сметаной? Вкусно. А ничего, что я пару ягод по дороге слопал?
- Немытые ягоды и фрукты есть нельзя – ты же знаешь.
- А я помыл под краном на рынке.
- Если помыл, то мог бы и яблоко с грушей ещё съесть.
- Я хотел, чтоб мы с тобой вместе фрукты ели.
- Глупый ты мой малыш. Столько находился, столько наносился, что не грех перекусить. Я помню, как меня мама, в твоём возрасте посылала за хлебом в Находке.
- Это на Дальнем Востоке?
- Да тогда голод был по всей стране. Мама меня поднимала, чуть ли не пять утра, чтоб бежала и занимала очередь.
- Это на голодный желудок?
- Давала мне твоя бабушка что-нибудь перекусить, оставшееся от ужина. И в поход, да на целый день считай. Потому что если прибежишь к шести часам, например, то попадёшь в первую сотню, потому что женщины занимали не только для себя очередь, а и родным, соседям. Поэтому прибежишь, насчитаешь человек двадцать и радуешься, а потом, оказывается, что к этим двадцати к каждому ещё человек по четыре приходят – очередь разрастается до невероятных размеров.
- А далеко бежать было?
- В пять раз больше, чем тебе до Тишинского рынка. К тому же не по ровной дороге, а по сопкам – город Находка весь построенный на сопках.
- Это как Москва на холмах, как нам вчера сказали?
- Сопки больше холмов. Поэтому ноги натруживала, чтоб быстро добежать.
- А автобусы или троллейбусы там были?
- Автобусы были, но пока он пробирается по склонам сопок, мы, девчонки и мальчишки скорей добегали. И тоже занимали очередь в одной булочной, потом переходили часть в другую. Короче мы не меньше взрослых хитрили и доставали иной раз хлеба по шесть буханок.
- Но ты говорила, что целый день стоять – это почему?
- Когда мы занимали с утра, хлеб, наверное, только начинали печь. Или ночью выпекали, но не торопились развести по булочным. Если привозили к часу дня, то это считалось хорошо. Но было, и к трём часам привозили и к четырём – вот и получался весь день. Пока получишь этот хлеб, потом пока его домой принесёшь. Уже, конечно, не бежали, а плелись нога за ногу, потому что уставали, а тут ещё тяжесть несёшь.
- Бабушка мне рассказывала, что полбуханки съедала.
- При таких бдениях с пяти утра до пяти вечера можно было и буханку съесть – некоторые так и делали. Но я даже полбуханки не съедала, а корочку чуть обгладывала с одной стороны.
- Бедная ты моя труженица, - Олег погладил мать по голове. – Но я где-то читал твои стихи, - вдруг сменил тему, - в которых ты разговариваешь с каким-то дедушкой. Он тебе рассказывает, про Дальний Восток и обещает, что ты там будешь кушать много рыбы красной и станешь умной от неё. Не напомнишь мне стихи, потому что я не так хорошо запоминаю, как ты?
Калерия замерла: Олег читал её стихи не иначе как у бабушки. Мать забирала писания её, и, как думалось Реле, уничтожала. Выходит, прячет Юлия Петровна творения дочери, хотя о ней в них мало приятного написано. Но Олег – сыщик тот ещё – неужели прочёл что-то и о бабушке?
- Ты тетрадь читал или просто на бумажке?
- Бумажка мне попалась, просто один листок, где ты разговариваешь с каким-то дедушкой. Он тебе говорит:   - Ты поедешь сначала на Восток.
                Этот путь выбрал Реле не я.
                Покупаешься в Японском море.
                И полюбишь те мирные края.   – Дальше не помню, - развёл руками Олег.
- Я помню, - Калерия покраснела: хочешь, не хочешь, а придётся немного раскрыться. – Помню, что я отвечаю этому доброму дедушке, который прилетал ко мне во снах.
- А ко мне, почему не летает? И не рассказывает мне про мою жизнь.
- Наверное, у тебя счастливей детство, чем было у меня. Тот дедушка как бы взялся меня защищать и от мамы и от Веры, которые, как ты сам заметил, даже сейчас, когда я от них не завишу, не очень добры ко мне. Но не будем продолжать о маме и Вере – забудем о них.
Олег посмотрел на мать внимательно, и, согласно кивнув головой, стал говорить о себе:
- У меня, правда, счастливое детство с тобой, потому что мы с тобой никогда не ругались и ты меня не била. Не кивай головой, как будто бы я ошибаюсь. Мне рассказывали в детском саду, а теперь и в школе Володя, которого отец бьёт по голове, а потом требует от него пятёрок.
- Бедный мальчик Володя, - у Калерии покатились слёзы. – Пробовала словами его отца отговорить от жестокости, но он их слушать не пожелал. Ещё и обиделся на меня. Сказал, что думал за мной поухаживать, а я к нему с моралями и все желания отшибла.
- Ты молодец, что не поддалась на ухаживания отца Володи. Он бы и тебя заговорил. Себя бы выставил самым справедливым человеком, а Володю тупицей.
- Таким он и станет, если отец бьёт его по голове.
- Не знаю насчёт ума, а что хитрый мой друг – это точно. Володя умеет жаловаться двум бабушкам, но жалуется не на отца, а едет к бабушке матери и жалуется на жестокость бабушки отца. Та бабушка даёт ему деньги. Потом он пешком идёт к бабушке отца – она живёт недалеко – и жалуется на другую бабушку – и опять получает деньги.
- Зачем же он так нечестно делает?
- А чтоб деньги получить. Он их собирает и кладёт в копилку, как сказал мне, шутя: - «На взрослую жизнь, когда можно будет купить вина и выпить».
- Какой ужас! Ты не отговаривал его от выпивок? Рассказал бы про нашего соседа дядю Васю, который не просыхает от водки. И хоть человек он добрый, но потихонечку впадает в детство – на медицинском языке это называется – деградирует.
- У Володьки самого сто примеров перед глазами, и, прежде всего, его родители. Думаешь, мать его не пьёт? Ага! Как только завела себе мужа, так и начали вдвоём каждый вечер выпивать. Потому и отправила Владимира к отцу.
- И при этом пьяная мать с отчимом завели Володе сестрёнку? – Калерия вздрогнула, вспомнив, каких сыновей, произвёл на свет отец Олега, по пьяному делу.
- Да, ну, их, мама! Мы же говорили о тебе, и вдруг свернули на алкоголиков. Мне вчера, на экскурсии о тебе так много наговорили, что я теперь не знаю, что и думать.
- Что же тебе сказали обо мне? - Заинтересовалась Калерия, вытирая глаза.
- Ты такой интересный человек, мама, что к тебе люди липнут, как к магниту. Мне это вчера сказала, что я счастливый с такой матерью, тётя, которая потом пошла, ужинать в кафе.
- Кажется, я догадываюсь, какая женщина могла тебе обо мне говорить, - Калерия была рада, что сын забыл о стихах.
Но не тут-то было.  Олег, если начинал разговор, никогда не забывал о чём он.
- Так, значит, - вдруг припомнил он, - ты, во сне, разговариваешь с дедушкой – твоим защитником - дальше о Дальнем Востоке. Так интересно это у тебя получилось в стихах.
- От тебя не спрячешься. Дед мне говорит, что я еду в «мирные края». А поскольку в Украине я видела разруху, то мне это поражает.
- Что где-то не было войны? Да?
- Так и говорю, в ответ:    - Ой, деда! Там не было войны?
                Таких мест ещё не встречала я.
                - Считай, что так, - отвечает он мне. - Но общие беды
                Как бы проникли и в те края.
                Возможно, хлеба и там не будет.
                По всей стране голод, люди бают.
- Вот твой дедушка как будто чувствовал, что ты будешь бегать за хлебом за пять километров, - заметил Олежка. – Но он тебе что-то про рыбу сказал ещё. Я помню.
- А ты не перебивай:   -    Но рыбы красной ты отведаешь.
                Там рыбу тоннами добывают.
                И едят её, полагаю, там много.
                А от рыбы умными люди бывают.
- Ну, дальше, мама. Неужели забыла? Там ещё у тебя много интересного.
Калерия вздохнула: она догадалась, чего добивался её потомок. И решила рискнуть:
                - И я стану умный? Да, Пушкин?
                И пусть мама не зовёт дурнушкой.
                И Вера, что глупая не дразнится.
                Я стану там искать ракушки,
                Или улитки – между ними разница?

                - Разница. Улитка – малая штучка.
                Ракушка большая – в ней море шумит.
                Приложишь её к ушку ручкой.
                Она тебе сказки наговорит. – Дальше не про Дальний Восток.
- Знаю. Потом у тебя опять про Украину. Но вот чего я хочу знать. Почему ты своего деда назвала Пушкиным. Он, что ли твой дед родной?
- Да, так он мне во снах приказал себя называть. Но он только мой дед. Ни к твоей бабушке, ни к тёте Вере твоей он родным не захотел стать.
- Потому что они вредные и тебя за Чернавку держали?
- Им хотелось – маме и Вере – чтоб люди так меня называли. Но украинки звали меня «Золушкой».
- И в школе так тебя называли?
- А в школе, в старших классах, меня называли «Дикаркой». Не потому, что я всех дичилась и замыкалась в себе как раковина. Нет. Бывало лишь приду в школу, как меня ещё у ворот встречают мои одноклассники. Историю им расскажи, географию тоже, русскую литературу обязательно. Даже нахальничали, чтоб я им украинскую литературу рассказывала.
- И как ты от них отбивалась?
- Что касается истории, и географии только на русском языке могла им рассказать.
- Ведь ты же из русской школы приехала в Украину после Дальнего Востока.
- Конечно. Я и на уроках на русском языке отвечала – учителя мне разрешали, потому что я на своём родном языке говорила больше, чем было в украинских учебниках. Но в 10 классе экзамены на украинской «мове отбалакала», потому что сидели представители из РОНО.
- И всё-таки «развитую твою маму», как сказала мне вчера тётя, звали тебя «дикаркой»?
- Потому что не очень любила ходить на танцы, даже если они были в школе. Мама с Верой наряжались во всё новое, а мне свои обноски отдавали.
- Но даже в стареньких платьях тебя любили, наверное, мальчишки? Ведь ты и в них была красивая.
- Признаюсь, - Калерия смутилась. – Но влюблялись в меня самые желанные для всех девушек в школах, где я училась, и гораздо старше меня парни.
- Потому что умные были. Им не нужна «красавица» тётя Вера, которая уже при мне, живя в  Украине, в селе, на улицу не выйдет без того, чтоб напудриться и ресницы наклеить. А в тебя там же, у бабушки в селе влюбился парень, которого старые девы, и в том числе тётя Вера, «женихом» называли. Они ждали, что он на них женится, а он влюбился в тебя. Это мне тётя Вера жаловалась, ещё до того, как замуж вышла. Глупая она. Вместо того чтоб с тобой дружбу водить, чтоб ты женихов её не отбивала, они с бабушкой тебя старались позорить старыми платьями и обзывали «Чернавкой», а люди-то не дураки – они правду видят.
- Ты у меня умный, аж слёзы льются. В кого ты уродился?
- Ещё спрашиваешь!  Конечно, в тебя. Правда, я не так хорошо учусь как ты. Да у нас в школе нет такой привычки, чтоб приставать к отличнику – «Расскажи, потому что я не выучил». Но ты мне о деде Пушкине расскажешь ещё что-нибудь? Если он тебя признал внучкой, тогда я ему правнук, - Олег взмахнул рукой, и Реля увидела в нём черты великого поэта.
- Что это тебя так Пушкин заинтересовал? – удивилась она.
- А потому что мне вчера ваша врач с такими синими волосами показала портрет Пушкина в детстве и спросила, не родственник ли я ему?
- И что ты ответил? – улыбнулась Реля.
- Сказал, что спрошу у мамы. А когда ходил на рынок и стихи твои вспомнил, где ты с Пушкиным беседу ведёшь.
- Вот хитрец! И стихи у мамы выудил и про родство с Пушкиным. Родные мы с ним. Дед мне о тебе, когда я была маленькой девочкой, рассказал, что я тебя такого красивого и умного рожу, когда стану взрослой.
- Правда? Значит, он обо мне знает? Но он же умер, кажется.
- Умер давно за сто с лишним лет, до моего рождения, но во сны мои детские являлся и много мне рассказывал. Видишь, о Дальнем Востоке рассказал и много ещё чего. Но ты не вздумай хвалиться в школе, что мы с Пушкиным родня. Пока это будет тайна – твоя и моя.
- Хорошо, мама. Тайны я умею хранить. А если мне эта тётя встретится и будет опять вопросы задавать – что сказать?
- Пошути, что все мы в этом мире родня друг другу.
- Договорились.
- А теперь будем обедать, а после посмотрим телевизор, если ты уроки выучил.
- Уроки я выучил ещё в школе вчера. У нас одного урока не было – математичка заболела. Потом пообедал, как ты мне велела, и пошёл к 110 школе. Шёл по нашей любимой улице Алексея Толстого и здоровался молча с каждым знакомым домом. Вспомнил, как ты меня возила в ясли на улице Воровского, как обманывала маленького своего сына.
- Это чем же я тебя обманывала? – улыбнулась Калерия.
- Давала маленькому ребёнку мандаринку или апельсину в руки, чтоб я играл её по дороге, а потом забирала.
- Во-первых, я тебе давала не в руки, а когда ручки были в варежках. И что ты делал? Когда мы ехали по своему переулку, ты их грел варежками. Но терпения твоего хватало не надолго. Как только мы поворачивали на улицу Толстого, ты снимал рукавички и начинал чистить фрукт, чтобы что сделать? Правильно. Съесть. А как можно на морозе кушать, да ещё замёрзшую мандаринку или апельсину?
- И ты меня начинала обманывать, что вот мы едем мимо злого льва, который сидит на крыше красивого дома, и замёрз. Так не отдать ли ему мандаринку, чтоб он съел и согрелся.
- Правильно. И я бросала маленькое солнышко свирепому льву.
- Ага, бросала. Но когда мы приезжали в ясли мандаринка или что другое находилось. И ты клала мне это в мешочек, чтоб я съел это, когда ты за мной придёшь. Но, конечно, было здорово, чтоб я съел фрукту не утром, перед завтраком, а вечером, когда мы пойдём домой.
- Значит, ты льву этому на крыше дома поклонился, что он тебя спасал от мёрзлой фрукты?
- Разве только ему? Я ещё поздоровался с тем домом, который недавно выстроили, но он так украсил улицу Алексея Толстого. Вместо каких-то бараков, стоит красивый дом. Жаль только, что нам не дали в нём квартиры.
- Нам не скоро ещё квартиру дадут, - вздохнула Калерия. – И, конечно, не в таком красивом доме в центре Москвы. А выселят куда-нибудь за околицу, в новый район.
- Так же далеко, как нашей знакомой тёте Кате, у метро Молодёжной, куда мы ездили с тобой? Даже не у метро Молодёжной, а ещё дальше пиликали на автобусе сорок минут.
- У меня такое чувство, что дед Пушкин поселит нас с тобой куда-то поближе и у реки, чтоб мы могли купаться с тобой не ездить, а выйти из дома и прямо к реке бежать.
- А он это может? – удивился Олег.
- Может. Вырвал когда-то меня из маминого дома, так враждебного мне, отвёз в Крым, где я познакомилась с твоим папкой.
- И ещё ты поездила в экскурсии по Крыму, ещё до знакомства с папкой – я читал твой дневник. Жаль, что ты про Крым не описала в стихах – было бы интересней.
- А вот с тобой поедем в Крым, где ты родился, и, наверное, я опишу всё в стихах. Я тогда, когда ездила по Крыму и в Одессу у меня ещё нога болела – не до стихов было.
- Да, я читал, как ты покалечила ногу. Что же Пушкин тебя не спасал тогда?
- Не всё и он может. Вот спасал меня от мамы и Веры, посылал мне хороших парней, которые влюблялись не мои платья, а в мою начитанность, мои знания. Потом он послал мне любовь с твоим папкой и от этой любви родился ты. Потом дед привёз нас с тобой в Москву. Не папка твой привёз, а именно дед – он хотел, чтоб мы с тобой жили в городе, где он жил и родился.
- Здорово! Значит, ты думаешь, что дед Пушкин поселит нас в хорошем районе Москвы, чтоб мы могли в речке купаться. Жаль только, что школу придётся менять, а там скоро бассейн откроют.
- Думаю, что школу тебе менять не придётся. Наша очередь на квартиру подойдёт не скоро. Ты успеешь окончить школу, и ещё в лётное училище поступить, если здоровье позволит.
- Да, в лётное училище надо хорошее здоровье – это я знаю. Так что? Будем мы обедать или ещё поговорим?
- Вот заговорились – про обед мать забыла. Но у меня всё готово. Иди мой руки, сейчас я принесу первое. Хлеб на столе. Тебе придётся немного подождать, пока я зелень нарежу в суп.
- Хорошо. Но мы с тобой ещё поговорим о деде Пушкине? Не сегодня, а когда вот так у тебя желание будет. Может, ещё съездим на экскурсию в Михайловское, где он долго жил, после ссылки на Юг. Это я книгу читал «Пушкин в Михайловском», но не всё в ней понял. А врачи твои вчера шептались о Михайловском, когда мы ходили уже по музею, и вспоминали, что ты им много рассказывала о нём.
- Когда ты подрастёшь ещё немного – хотя бы в седьмой класс будешь ходить. Мы с тобой вместе почитаем «Пушкин на Юге» и «Пушкин в Михайловском» - обе книги у нас есть. Тогда и на Юг съездим, к морю и по следам Пушкина там походим. Определимся, что он написал на Юге.
- Ура, что поедем к морю и в Одессу?
-  Откуда знаешь, что он был в Одессе?
- Так «Пушкин в Михайловском» и начинается, что его выслали из Одессы, и он вынужден был быть в ссылке в своём родном селе. Но я не это  хотел спросить, мама. Книжечки ты эти на макулатуру приобрела?
- Нет, дорогой. Все шесть  томов Пушкина, по себестоимости, то есть без переплаты, мне достала одна из родительниц, которая работает в книжном магазине. А другой родитель, увидев, что она мне их как бы дарит, принёс сначала «Пушкин на Юге» - подарил. И увидев, как я обрадовалась, к другому празднику подарил «Пушкин в Михайловском».
- Книга – лучший подарок, да? Тогда у нас талоны на книги по макулатуре остались, да? Ура! На них теперь можно взять «Три мушкетёра» Дюма – я давно о них мечтаю, с тех пор, как увидел у Володи в их, домашней, библиотеке.
- Так взял бы почитать.
- Что ты! Его отец говорит, что это очень дорогие книги – старое издание. И даже в руки их Володьке не разрешает брать. Но мы читаем потихонечку, пока его дома не бывает. Но когда у нас будут свои книги, то я не только сам прочту их, но и Владимиру дам почитать.
- И заодно уж другу своему Алёше Тарасову.
- Мама, Алёшка книг не читает, - Олег широко раскрыл глаза. – Он мечтает, что тётя Настя купит ему магнитофон – а он очень дорогой. И Алёшка станет наслаждаться песнями Высоцкого.
- Значит, книги читать и учиться он не хочет. А чтоб больная мать ему купила дорогую игрушку, наверное, всю голову Насте прогрыз? Не видит, что Настя надрывается на работе?
- Наверное, так, но не будем об Алёшке, если он тебя раздражает. Давай лучше обедать.
- Хитрец ты мой, дорогой! Давай обедать. – Калерия пошла на кухню, а Олег мыть руки в ванную.  Потом прошёл в туалет. Затем опять мыл руки.
-«Знает порядок», - думала с удовольствием мать, кроша зелень для супа. Она его так приучила с раннего детства, чтоб с грязными руками в туалет не заходил.

    
                Г л а в а  26.

Калерия была рада, что съездили в интересную экскурсию да ещё с детьми, которые своими вопросами ставили иногда экскурсовода в тупик. Но как отреагируют её сотрудники, не очень молодые, что Реля подвела их, своими рассказами, отправиться в такое путешествие?
И три последующих дня, после воскресенья, пока не закончили осматривать детей в 110 школе, только и разговоров было, что об этой экскурсии. И опять все стекались в сторону, где принимали Тамара Александровна с Релей, чтоб обсудить тот или иной возникший вопрос.
Тамара Александровна иногда принимала все вопросы на себя – она тоже любила, как выяснила Калерия, Пушкина – и много знала о нём, но почему-то до экскурсии старательно скрывала. Это было удивительно. И Реля, не выдержала, и когда всё от  них двинулись, увидев стайку школьников, пришедших на осмотр, спросила, почему?
- Милая моя! Да разве я столько знаю, как ты? Гораздо меньше. Но на позапрошлой неделе, после твоей «эскапады» на крыльце, когда ты читала стихи Антокольского, мне дали почитать книгу Раевского «Портреты заговорили».
- Кто дал? – заинтересовалась Калерия, готовая услышать, что это Ванесса Григорьевна – их главный врач, потому что Тамара Александровна живёт с ней в одном доме.
- А как ты думаешь? Кто?
- Боюсь даже подумать, - пошутила Реля.
- Правильно, бойся. Это твой обожатель – врач из «неотложной помощи». Он же с моим Володей работал, и будет потом работать – вот, и шепнул, что у него в шкафу, лежит интересная книга о Пушкине. Володя в тот же день пошёл в ночную смену – его попросили – и нашёл эту книгу, принёс мне, которую я, и читаю, придя с работы, вот уже дней десять. Это такая мудреная книга, вернее автор пишет там очень странно, я бы сказала. Он, по-видимому, глубокий старик или по какой-то причине на фронт не годен. И вот во время войны, Раевский ездит по Чехословакии, по каким-то там замкам, где жила, например, выйдя замуж в сорок один год, как ты нам говорила, родная сестра Натальи Гончаровой – старшая её сестра - Александра Николаевна. Фамилию человека, который её замуж взял, до сих пор не запомню.
- Замок называется «Бродяны», что очень соответствует знакомству Раевского в 1933 году с внучкой одного из братьев Натальи Николаевны. Почему-то брата он не называет и фамилию внучки тоже, которая впрочем, герцогиня. Но встретился Раевский с ней, собирая белые грибы под Прагой. Так вот почему я сказала, что замок «Бродяны» соответствует знакомству Раевского с герцогиней. Он бродил по околице Праги, собирая грибы, она делала тоже самое.
- Герцогиня собирала грибы?
- А что такого? Русский дух и за границей русский. И старой даме в радость было нагибаться за белыми грибами. Однако устали, присели отдохнуть. Дама рассказывает Раевскому о Полотняном Заводе под Москвой, в котором она выросла. И кстати, говорит ему: - «А вы знаете, что в Словакии живёт дочь Александры Николаевны Гончаровой»?
- Представляю, как всё это взволновало Пушкиниста Раевского. Но почему я в своей книге всё это не вычитала? Или пропускаю из-за этих трудных для русского человека фамилий?
- Просто я читала уже последнее издание Раевского, а вы, более ранние, где, быть может, этого нет. Но к нам уже идут подростки. После поговорим.
Но говорить, вдвоём не удалось. В следующее «окно» опять собрались в их закутке все желающие продолжить разговор о Пушкине и возмутились:
- Нельзя вас оставлять вдвоём, чтоб вы беседовали без нас. Мы же тоже все так увлечены сейчас Пушкиным, что бежим к вам, а вы уже какую-то тему обговорили, - возмутилась Зина.
- Мы только начали, - оправдывалась Тамара Александровна, - говорить о свояченице Пушкина, старшей сестре Александре, которая если помните, была не только свидетельницей скандалов между Натальей Николаевной с мужем, но и деятельно разводила их.
- Конечно, если спала со свояком, кольцо ему подарила, - проявила свою осведомлённость хирург, -  которое Пушкин, на смертном одре передал ей назад с кем, Реля?
- С княгиней Вяземской, которая была возле умирающего Пушкина. Но что вы хотите узнать об Александре Николаевне?
- Ты, кажется, рассказывала, а нам на экскурсии подтвердили, что Александра долго жила с Натальей Николаевной после смерти Пушкина, - вспоминала Майя. – Даже когда вдова Пушкина вышла замуж второй раз. И немало крови ей испортила сестрица – настоящая кровопийца.
- Да характер у старой девы был, дай Боже, - помогал Реле Владимир Николаевич. – Но вышла замуж очень удачно в сорок один год.
- А от кого мы всё это узнаём? – Поддержала его Реля. - Конечно от Пушкинистов, которые ездят по разным странам, где живут потомки Пушкина и его свояков, своячениц.
- Неужели все за границей живут? – возмутилась отоларинголог.
- Как ни странно, но большинство. Екатерина Николаевна, выйдя замуж за Дантеса, уехала во Францию, где не жила, а прозябала. Вся родня от неё отказалась. Брак с убийцей Пушкина получился очень неудачным, она рано умерла, но оставила детей своих французами.
- Другая сестра, как мы выяснили, тоже вышла замуж за не русского – вот не помню его фамилии, - отозвалась Тамара Александровна. – Как раз об Александре мы и говорили с Релей до вашего прихода.
- Вот Реля нам и расскажет о муже этой сестрицы, которая портила жизнь жене Пушкина.
- Как сказал уже Владимир Иванович, Александра вышла замуж удачно, за сорокапятилетнего чиновника не то австрийца, не то венгра барона фон Фризенгофа и уехала с ним за границу.
- Вот вам, пожалуйста, и её потомки, в основном,  жили за границей, - развела руки Тамара Александровна. - А потомки русских родственников Натальи Николаевны ездили к ним в гости, а после революции остались жить за границей. Что касается одной из дочерей Пушкина, названной в честь матери, Натальей, так она тоже вышла замуж за иностранца и жила в основном за границей.
- Теперь понятно, почему основная родня Пушкина оказалась за границей. Но ты нам, Реля, обещала рассказать о жизни за границей Александры Николаевны, - не сдавалась хирург.
- До вас мы как раз беседовали с Тамарой Александровной, как трудно выудить от Пушкинистов о том или ином человеке. Мы с ней обе читаем Раевского, но разных годов изданий. Раевский, например, кочует по Чехословакии в 1933 году и собирая грибы под Прагой…
- Причём, белые грибы, - вставляет Тамара Александровна.
- Да, - улыбается Реля. – И, между прочим, встречается с герцогиней, свояченицей баронессы фон Фризенгоф. Повторяю вам фамилии, чтоб вы не забыли, кем стала Александра, после замужества.
- Запомнили, - радостно сказала Майя. – И по местам, товарищи, потому что к нам двигается группа девушек.
И когда комиссия отсмотрела довольно много юношей и девушек, и все собрались возле закутка Рели и Тамары Александровны, с просьбой рассказать ещё немного о сестре Натальи Николаевны, рассказчица вдруг забунтовала:
- Вы знаете, не люблю я эту женщину, которая многим испортила жизнь. Ведь это она накручивала Пушкина, рассказывая об «изменах» Натальи.
- Но они были, эти измены, - возразил чей-то голос, Реля даже головы не повернула, чтоб посмотреть.
- А кто свечку держал? А вот что Александра спала в постели Пушкина, в доме своей сестры, то это слуги доказали.
- Да-да, они нашли в постели Пушкина нательный крестик, который, по словам блудницы, слуги и украли. Но как они могли украсть с её шеи? Если только она же его, в порыве страсти и обронила.
- Правильно, Настасья Ефремовна, - отозвалась Майя. – Верно и то, что умирающий поэт передал через Вяземскую кольцо ей. И попросил, чтоб об этом никто не знал.
- Потом, как я могу догадаться, - вступила в разговор Тамара Александровна, - старшая сестра отравила дальнейшую жизнь не только Наталье, но и уехавшей с Дантесом Екатерине.
- Но как она могла Екатерине вредить?
- Тем, что настроила против несчастной женщины всех родных и друзей, - отвечала Тамара Александровна. – Но дальше, Реля, ты про неё расскажи, если помнишь.
- Помню смутно – я Раевского читала давно. Но, воюя за память Пушкина, Александра, выйдя замуж, и став баронессой, постаралась поэта забыть.
- Мужа, наверное, боялась? – Предположила Майя.
- Мне кажется, ты угадала. Конечно, она перестала тревожить своими воплями умершего поэта, потому что стала замужней дамой, уехала за границу, но и там были русские, которые могли знать о её поведении в семье Пушкина.
- И если бы муж об этом догадался или узнал, он бы с ней расстался?
- Возможно, нет, но были бы неприятности, несмотря на то, что оба, по тем временам, были не молоды. Но мне кажется, что, смирив свой нервный нрав, на более ровный, Александра и дожила до преклонных лет.  Она прожила дольше всех своих сестёр – родных и двоюродных.
- А братьев? – спросил, шутя, Владимир Иванович.
- Про братьев не могу ничего сказать – Раевский о них мало пишет.
- Злые люди живут дольше добрых, потому что, питаются их кровью. - Сделала заключение хирург. – И хватит о них. Расскажи нам, Реля, о более прекрасной женщине, которая тоже как-нибудь коснулась Пушкина. Об одной мы знаем – это помещица Осипова, которая жила в Тригорском селе, рядом с селом Михайловским, куда Пушкин ходил в гости.
- Ну, да и встретил там развращённую мужиками Керн, которая выхватила у Пушкина не ей написанные стихи.
- Чего ты вспомнила, Майя, - улыбнулась Калерия. – Но я могу рассказать об очень интересной женщине – внучке Кутузова – полной противоположности Керн, жизнь которой тоже соприкоснулась с Пушкиным.
- Тогда рассказывай скорей.
Но тут пришла школьная медсестра и объявила, что осмотр на сегодняшний день закончен, чем всех очень обрадовала: - Наконец-то, мы уж думали, что сегодня две нормы будем выполнять, как в пятницу, - заявила хирург.
- Молчи, Настасья, - одёрнула её отоларинголог, - зато съездили на экскурсию. Когда бы ты ещё посмотрела удивительную улицу Пречистенку, да поездила по Пушкинским местам?
Школьная медсестра, которая ездила вместе с ними слушала их с улыбкой:
- Так что можете идти и обедать и до завтра. Я вам  подготовлю прямо к самому вашему приезду детей. Ой, подростков.
Все сходили в столовую, хотя школьные обеды им надоели – но было заказано заранее.
- Я бы лучше сейчас сходил в то самое кафе, на улице Палиашвили, - сказал Владимир Иванович. – Там суп-харчо и чебуреки знатные. Давайте отменим на завтра и послезавтра здесь обеды, и будем есть, что нам хочется, а не что подадут.
- Ишь, чего ты захотел, - сказала жена, шагая за мужем следом. – А если завтра столько нам пришлют отроков, что вздохнуть будет некогда?
- Тамара права, - отозвалась хирург. – В школах этих элитных смотреть подростков трудно. У них то густо, то пусто – приходится приспосабливаться.
Они быстро поели, и, спрятав халаты и инструменты в сумки, пошли, сговорившись, к памятнику Алексея Толстого, где не очень шумно и ещё зелено и можно составить скамейки, чтоб  поговорить на интересующую всех тему.
- Тепло-то как, - сказала Майя, - сентябрь заканчивается, а в Москве реке ещё купаются. Мы вчера ездили всей семьёй на Фили. Единственное, что плохо, покушать там негде.
- Но продают же там булки, пряники, ситро, пирожные, - сказала хирург. – Прямо в парке. Ещё там, на летней эстраде песни поют, артисты выступают.
- Не хочу вас огорчать, - сказала Реля. – Но скажу на будущее. На Филях есть, где покушать и очень даже хорошо. Если бы вы спросили у местных жителей, они бы направили вас в фабрику кухню. Это типовое двухэтажное здание, с несколькими входами и в какое не войди – везде еда, приготовленная прямо у вас на глазах. Залов много, надо лишь выбрать, где меньше народу.
- Вот это ты удивила, Реля, бывалых москвичей. Никогда не слышала о фабрике-кухне.
- Век живи, век учись, - посмеялась над Майей Зина. – Но сейчас мы сытые и довольные, что раньше закончили, пришли на свежий воздух – хорошо, что солнце не жарит. И посидим сейчас вон на тех  скамейках, которые кто-то уже сдвинул и Реля нам расскажет об удивительной женщине, современнице Пушкина, полной противоположности Керн.
- Не забывайте, люди, что это была внучка Кутузова, - напомнила Тамара Александровна, садясь рядом с Калерией и усаживая мужа возле себя.
 

                Г л а в а  27

- Представьте себе, что у Михаила Илларионовича было две дочери. Одна дочь вышла замуж, а вторая осталась в свите царицы – фрейлиной.
- Ох уж эти барышни света, - вздохнула хирург. – Некрасивая, что ли, была вторая дочь Кутузова, что не могла выйти замуж?
- У маленького ростом Кутузова, как ни странно, обе дочери были статные и красавицы. И старшая дочь Екатерина была настолько хороша, что к ней сватался даже небольшой королёк, но что-то не сложилось, и она решила стать фрейлиной. Но нас интересует вторая дочь Елизавета, от которой у Кутузова и было две внучки. Кстати сказать, тоже красавицы и повторили судьбу своей матери и тётки.
- То есть, одна вышла замуж, а вторая нет? И тоже стала фрейлиной?
- Как вы быстро схватываете, дорогие мои, - улыбнулась Калерия. – Но пойдём по судьбе той дочери  Кутузова, которая вышла замуж в девятнадцать лет. Вышла замуж дочь нашего великого полководца, как не странно, за нерусского человека, а, как мне кажется, эстонца, потому что фамилия его была Тизенгаузен, звали Фердинанд. Он служил у Кутузова в войсках, если не ошибаюсь, штабс-капитаном инженерных дел.
- Штабс-капитан, этот он в штабе сидел у своего свёкра, - заметил Владимир Иванович.
- Не говори того, чего не знаешь, - одёрнула мужа Тамара Александровна, которая, как Реля догадалась, вычитала в своей книге о штабс-капитане. – Муж Елизаветы Михайловны участвовал в Аустерлицком сражении, и погиб как герой, поднимая знамя и вместе с тем поднимая бойцов в атаку.
- Постой, этот же подвиг совершил Андрей Болконский, описанный Львом Толстым, в романе «Война и мир», - как бы поддразнивал Владимир Иванович жену. – И было это в другом сражении, Бородинском.
- Вспомнил, что я тебе на днях говорила. Что это с зятя Кутузова списал подвиг Толстой, но почему-то передал и знамя и подвиг сей в руки русского офицера и в другой битве.
- Вот чего открывается в споре, - заметила хирург, внимательно слушавшая супругов. – Я тоже вроде бы слышала, что подвиг этот совершён в 1805 году, а перенесён Толстым в Бородинское сражение.  Реля, ты как думаешь?
- Вообще-то говорят, что в споре открывается истина. Тамара Александровна права: В 1805 году погиб зять Кутузова, совершив подвиг, который потом Толстой отдал в руки русского офицера, именно в Бородинском сражении.
- В каком же возрасте погиб муж Елизаветы Михайловны и как она это перенесла?
- Если дочь Кутузова вышла замуж в 19 лет, то Фердинанду было 20 – он на год старше жены. И погиб в неполные 23 года, оставив 22 летнюю жену с двумя дочерьми на руках. Молодая вдова очень тяжело переживала смерть обожаемого мужа. Кстати и Кутузов тоже любил своего зятя, и, как мог, поддерживал Елизавету, которая хотела руки на себя наложить.
- Ну, кто это мог знать, что хотела молодая вдова? Может быть замуж вторично?
- Володя, не ёрничай. Это знают Пушкинисты, которые нашли переписку Кутузова с дочерью.
- Значит, вот эта вдова и есть та женщина со светлой душой, о которой Реля собирается нам рассказать?
- Не ставь телегу впереди лошади. Кажется, Реля говорила не о дочери Кутузова, а о внучке. Не так ли, экскурсовод наш по жизни замечательных людей?
- Но я не могу сразу рассказать о внучке, не раскрыв образ её матери, которая, кстати, тоже сыграла немалую роль в судьбе Пушкина. Итак, Елизавета Михайловна страдает, после гибели мужа, а дочери тем временем подрастают. Девочки много проводят времени в городке Ревеле, у бабушки – матери Фердинанда.
- Наверное, научились  говорить на эстонском языке? – спросила Майя.
- Не знаю насчёт эстонского языка. Тогда русские дворяне лучше знали французский. Дочь Кутузова была русской патриоткой, правда с трудом писала по-русски. И по-французски, кстати сказать, с большими ошибками.
- Да ладно о матери, ты о девочках говори. Кто из них позже любил Пушкина?
- Или Пушкин её, да? – опять остановила мужа Тамара Александровна.
-  Тебе лучше знать – ты же книжищу о Пушкине и его друзьях и приятельницах читаешь.
- А попросим рассказывать всё же Релю – у меня так не получается, как у неё. Я в блужданиях Раевского просто запуталась, то он едет в одно место, то в другое. А Реля самое ядро в его повествованиях находит.
- Значит о дочерях, - не стала ломаться Калерия. – До 11 лет Дарья, как и её сестра Екатерина, проводят у бабушки в Ревеле. Обстановка, в которой росли девочки, была далеко не роскошной. Мать подолгу жила с дочерьми, но иногда совершала далёкие поездки в отцу, в Бухарест или в Крым, а девочки в это время оставались у бабушки. Кстати, к французскому языку прибавляется немецкий. Кутузов, переписываясь с внучками, в свои русские письма вставляет целые выражения на этих языках. Значит, девочки немного учились и русскому языку. Но в 1811 году мать их выходит второй раз замуж и жизнь девочек в корне меняется.
- Ого, сколько она вдовствовала, как и жена Пушкина шесть лет. За кого вышла? Русского?
- По-видимому, русского. Звали его Николай Фёдорович, но фамилия странная - Хитрово. Был он старше погибшего мужа Елизаветы на 11 лет, но Кутузов, хоть и радовался, что дочь вышла замуж, к зятю уже такого расположения, как у него было к Фердинанду, не испытывал.
- Значит, хороший жук был?
- Почудил в молодости немного. Но поэт Вяземский, в дальнейшем немного друг Пушкина, даёт Хитрово хорошую характеристику, что он умён, блистателен, любезен…
- Короче, умел Хитрово нравиться людям?
- Угадала, Зина. Хитрово и при царском дворе отмечали, несмотря на его гусарские проделки. Но за одно он мог попасть даже под суд – за жестокое обращение с крестьянами. Но как-то всё спустилось на тормозах.
- В войне-то хоть этот Хитрово участвовал?
- Насчёт войны 1805 года, где погиб Фердинанд не знаю, а в войне 1812 года он не был по слабости здоровья, о чем с иронией упоминает Кутузов в письмах к дочери: - «Что поделывает Хитрово, с его несчастным здоровьем?» Правда, здоровьем Николай Фёдорович слаб – но об этом дальше. В 1815 году сорокачетырёхлетний генерал Хитрово назначается российским поверенным в делах при герцоге Тосканском. Семья переезжает во Флоренцию. Девочке Даше, напоминаю, уже одиннадцать лет. Сестра её Екатерина на год старше. Но нас интересует больше Даша, которую в Италии начали называть Долли. А теперь представьте из холодной Прибалтийской страны, вдруг переместиться к солнцу.
- Долли заболела? – ахнул кто-то из женщин.
- Что вы! Долли и Екатерина стали цвести, как южные цветы. Восприимчивые ко всему прекрасному, девочки развивались в отношении художественных сокровищ, искусства.
- Вот тебя бы, Реля, в их возрасте, закинуть в Италию – ты бы тоже стала расцветать как пион или георгин – что тебе больше нравится.
- Я в их возрасте тоже жила на Юге, в Украине, но испытывала голод, тиранство мамы моей.
- Да ты же нам читала стихи, как она к тебе относилась.
- К сожалению, вдобавок к этому, я ещё видела разрушенную войной страну. Долли повезло больше – она не только окунулась в солнечные лучи, она вокруг себя видела лишь прекрасное и знакома была с замечательными людьми – писателями, поэтами, живописцами. Принимали их семью даже в княжеских и королевских домах. И девочки почти забыли русский язык.
- Стало быть, её отчим был не такой уж плохой.
- К падчерицам и жене он относился с нежностью. Но жил во Флоренции на широкую ногу.
- Конечно, за счёт крепостных, отставленных в России?
- Как раз нет. Крепостных у него выкупила ещё Екатерина Вторая, но деньги он быстро промотал.  А в Италии делал большие долги. Во Флоренции девочки ещё прибавили в своему образованию английский язык и итальянский.
- Да, Реля, вот ты, наверное, завидовала, когда читала всё это?
- Я не завистливая. К тому же считаю, что жизнью нашей распоряжается кто-то свыше. И живём мы на земле не один раз.
- Да что ты! – поразилась отоларинголог, которая в это время жевала булочку. – Как это ты узнала, что жила когда-то раньше?
- В раннем возрасте во снах мне показали четыре моих жизни прежние.
- Ты их не описала в стихах?
- Нет, только в дневнике записала, чтоб не забыть. Хотя такое, как мне снилось, не забудешь никогда. В тех снах я очень рано гибла. И вот мне показывают малый отрывок моей жизни и смерть. – У Рели был один сон в стихах, но там присутствовал Пушкин, родство с которым ей не велели ещё открывать. Просто о Пушкине как поэте и человеке она могла говорить сколько угодно, но не признаваться, что он ей родня.
- И ты свою смерть наблюдаешь как бы со стороны и не боишься?
- Так и было.
- Мне рассказывали, что есть такие дети, которые при рождении как бы прикреплены к космосу. По тебе, Реля, это очень видно. И кстати эти твои сны, как говорил мне один учёный друг, показываются этим людям в детстве. Он, этот друг мой, всё искал такого человека.
- А где сейчас ваш друг? – заинтересовалась Калерия.
- Поехал искать вот такую женщину как ты в Америку. Если бы он знал, что я встречу такую красавицу в Москве, ни за что бы не уехал.
- Он сидел в тюрьме ваш друг, при Сталине?
- Вот, это ещё раз доказывает, что Космос дал тебе прозорливость. Да, он большой учёный – генетик, а генетику в то время загоняли в тартарары.
- Но мы, кажется, отвлеклись? – заметила Калерия, как все внимательно слушают их разговор. – И забыли об интересной девочке Долли.
- Ты не менее интересный человек, чем внучка Кутузова. И мы о ней дослушаем завтра. А сегодня, Реля, расскажи о своих снах.
- Ну, те сны о смерти интересные, быть может, учёным. А вот сон, как я нагадала себе мужа и сына в 16 лет, пожалуй, расскажу. Но не сегодня. А завтра. Сначала закончу рассказ о Долли, а потом, если будет время, об этом сне.
- Но куда ты спешишь?
- Вы только что слышали, дорогие мои, что у меня есть сын. И видели его на экскурсии по Москве.  Наверное, догадываетесь, что ему тоже требуется моё внимание.
- И моему сыну тоже, - заявила Майя, вставая со скамейки и расправляя складки на юбке.
- Мои дети тоже страдают без внимания матери, - поддержала их Зина. – Конечно то, что ты рассказываешь, Калерия, это чудо. Ты этими образами мужчин из прошлого и женщин перелопачиваешь историю не только Москвы, но и всей страны и даже воен. Интересно, жутко.
- А мы, - поднялись хирург и глазной врач – пойдём сейчас в кинотеатр «Художественный» смотреть любой фильм, потому что нас никто дома не ждёт.
- Я с вами, - отозвалась отоларинголог. – Но поедем на троллейбусе. Это пока до Арбата дойдёшь, устанешь.
- А если бы Реля шла с нами и рассказывала нам историю постройки домов и жизнь их обитателей, ты бы пошла пешком?
- Конечно, но Реля же не пойдёт.
- Реля поедет, - сказал Владимир Иванович. – Я сейчас возьму такси, и сначала тебя завезём, а потом мы с Тамарой домой поедем.
- Спасибо, не надо. Я дойду домой раньше, чем вы поймаете такси.
Компания молодых, среднего возраста людей и трёх старушек, которые были уже на пенсии, но работали, разошлись в разные стороны, чтоб наутро встретиться у поликлиники, поговорить на интересные темы, пока ждут автобус. И ехать в школу, проверять подросткам здоровье, не заклиниваясь о том, что это школы элитные, там учатся не совсем обычные дети, а будущие дипломаты, космонавты, артисты, возможно юристы - у кого, на что способностей хватит. Правда, не все поступали в престижные ВУЗы по способностям, некоторые и по «блату». И, предчувствуя, что старшие женщины будут немного относиться с предубеждением к Митрофанушкам, задавать ненужные вопросы, Калерия и начала в первый же день рассказ о Пушкине, который продолжался вот уж третью неделю, и конца и края ему нет.
Калерия вновь и вновь открывала для себя, как дорог ей Пушкин, и в то же время она защищала от него людей, живших в те времена, если чувствовала, что дед не всегда был справедлив в своих стихах: - «Пожил бы мой дорогой поэт подольше, возможно чуть стал бы мягче, а то умер рано и оставил после себя столько загадок, что вот уже второй век Пушкинисты бьются над ними. А я в детстве, хоть и во снах, могла бы расспросить прадеда о его жизни, но не всегда во снах говоришь то, о чём думаешь днём. К тому же Пушкин больше волновался о моей жизни, как мне выжить возле двух кровопийц? И вот выжила, могу теперь других людей к жизни возрождать. В детстве и юности мне дед будто в ухо шептал: - «Сажай сады – высвобождай от болезней людей. Чем больше посадишь деревьев, тем больше спасёшь людей. Но сажать сады это не только тяжело – это и счастье. Особенно когда дед познакомил меня с садоводом в 1953 году, после смерти Сталина. А потом, когда мама увезла нас из Красного Маяка, мне будто кто подбрасывал саженцы, и я сажала», - Калерия шла по их любимой с сыном улице Алексея Толстого, и слёзы текли по её лицу, от хороших воспоминаний. Ведь в прекрасном селе Красный Маяк, она сначала познакомилась со своей первой любовью – Павлом, а отчим будущего учителя и был садоводом. 
Первая любовь – это как вспышка молнии. И Реля, как Пушкин предсказывал, забывала о нём, когда вспыхивали в ней нежные чувства, но говорили они с Павлом в первую же свою встречу о поэме Пушкина «Полтава». – «Космос нам запретит встречаться, когда ты будешь, влюблена, и думать о любимых людях», - пугал её дед. Он и прятался где-то от Рели – не приходя в её сны, но её мысли, даже если она любила, были полны Пушкинскими произведениями. Она шла по любимой улице и плакала, широко раскрыв глаза, не вытирая слёз.
- Девушка, вас кто-то обидел? – остановил её незнакомый парень.
- А разве плачут лишь от обид? Я лично иногда плачу от радости. Это слёзы воспоминания.
- Меня бы кто так помнил. Извините.
- Ничего, - Калерия пошла дольше, не оглядываясь.
   
               
                Г л а в а  28

Воспоминания о внучке Кутузова видно не давали спать её сослуживцам, потому что собираться на крыльце поликлиники стали очень рано, особенно старшее поколение, у кого не было детей или дети были взрослыми и жили вдали от родителей. «Вдали от родителей» до тех пор, пока их мамы не получали деньги за свой труд, которыми, считали не только дети, но и внуки, бабушки должны делиться. Тогда все нуждающиеся в деньгах активно посещали старушек. Калерия хорошо помнила день первой зарплаты в поликлинике. Настасья Ефремовна – на ту пору малознакомая ещё новой медсестре, пришла в их кабинет, где «трудилась» недавно вернувшаяся из поездки в Болгарию Юлия Аркадьевна. Калерия с замиранием сердца думала, что сейчас услышит о Болгарии, но разговор пошёл совсем не про эту благодатную страну:
- Юля, - сказала, войдя в кабинет, и едва кивнув Реле, сказала, тогда рыжеволосая дама, - не знаю, как спрятаться от своих нахлебников. Сейчас набегут, и все деньги расхватают, а самой потом как жить?
- У вас же муж есть, пусть он скажет нахлебникам, что самим надо работать.
- Ты же знаешь моего мужа – они ему бутылку поставят, он выпьет, заснёт, а они меня терзают. Катя – внучка, самой уже двадцать семь лет – работает инженером, получает побольше меня, а всё дай и дай ей денег. А сын Сенька, если приедет мать навестить, то ни кулёчек конфет, ни торт копеечный, а тоже всё дай и дай денег. Вот твоя медсестра, наверное, ровесница моей внучке, а скажи, девушка, много тебе помогают твои родные?
Калерия вспыхнула: сказать бы этой щедрой бабушке, что ей не только мать не помогает, хотя кладёт на книжку деньги тысячами, а, наоборот, перед каждой поездкой к ней внука, писала: - «Везёшь Олежку ко мне, не забудь, что нужно привезти тушёнки, которая у вас, в Москве, очень вкусная. А у нас в магазине стоит в прозрачных банках тушёнка – один жир. Ещё привези  сгущёнки, чтоб по утрам можно было кофе твоему сыну готовить, да и бабушка попьёт. А лучше сразу сгущённого кофе, в запаянных баночках – уж очень я его люблю. А ещё хотелось бы, чтобы ты не забыла, что я люблю»… Это «люблю» перечислялось на целой странице. За всё привезённое Релей ей даже на обратную дорогу денег не давали, хотя билеты стоили раз в пять меньше, чем она потратила на продукты. И поедались её продукты, наверное, не одной бабушкой и внуком – приходила Валя со своим ангелом мужем, который никогда не работал, зато её, учительницу, частенько бил. Но после походов к тёще, которой он тоже руку сломал однажды – а не заступайся за дочь. Так вот, как думала Реля, после посещений тёщи и пиршества у Витьки менялось настроение к жене. Тогда Валя получала не тумаки, а возможно ласки, которые вели к очередной беременности, которые не всегда бывали удачными. Случались выкидыши, а однажды родился мальчик без мозгов. Пожил несколько часов и освободил Валю от мучений.
Сказать всего этого Калерия тогда не могла малознакомой женщине. Впрочем, она не любила жаловаться, какая у неё мать. А люди думали о Реле, какая счастливая женщина – может отвезти своё дитя в Украину, к чистому воздуху, к солнцу. Ещё, наверное, и продуктов ей мать даёт – экологически чистых, свежих, которых в Москве днём с огнём не найдёшь.
Но всё же Калерия сумела дать совет Настасье Ефремовне, которую грабили сын и внучка:
- Спасибо, - отвечала она, - что вы сравнила меня со своей двадцати семилетней внучкой. Мне лет больше и я из мамы деньги не выкручиваю. Скорей она из меня, хотя богаче вас будет.
- Да что ты, - удивилась Настасья. – Откуда у твоей матери в деревне деньги, где работают за трудодни, а получат за них натуроплатой.
- Это в колхозах. А в совхозах работают за деньги. Там доярки иные получают пятьсот рублей в месяц и могут учить в Университетах и Институтах своих потомков.
- Боже! Пятьсот рублей – это профессорская зарплата у нас, в Москве. Но это, наверное, совхоз миллионер? И твоя матушка работает дояркой?
- Моя мама работала зоотехником в том богатом совхозе, до пенсии. И хотя была на твёрдом окладе в полторы сотни рублей, однако, если её доярки вырабатывали план на сто с лишним процентов, то маме шли премиальные тоже и тринадцатая зарплата.
- Так твоя мать  могла озолотиться в том селе. Полторы тысячи, ещё сад и огород. Наверное, и куры, утки есть, быть может, и поросята? И ты могла с неё спрашивать помощь, когда возила сына туда.
- «За садом и огородом мне приходилось ухаживать как Золушке, при наших с Олегом приездах, очищая их от сорняков, потому что не могу терпеть, что земля истощается, - вздохнула незаметно Реля. - Кур, разумеется, кормила мама, поросёнка тоже, зато нам с Олежкой в дорогу никогда курицу не зажарила, хотя другие матери обязательно делают это для своих детей. Яиц тоже в дорогу не варила – самой, мол, мало. А мне в дороге с ребёнком в ресторан, что ли ходить? Так и вещи утянут, пока с мальчишкой по вагонам ходишь. И пьянь постоянно в вагоне-ресторане толкается, что идти туда не хочется».
Но Настасье всего этого не расскажешь, как и Юлии Аркадьевне, которую Реля слегка презирала за плохое отношения её врача к больному сыну – не хотела не лечить не ухаживать за мальчишкой эта коварная женщина. Зачем же тогда родила?
  Настасья смотрела на молодую женщину не моргающими глазами, пришлось отвечать:
- С мамы и так драли деньги другие сёстры, - сказала коротко Реля.  – Но не я. Быть может, я вам  когда-нибудь расскажу, почему так получилось. А сейчас подскажу, как мама стала сокращать помощь тем сёстрам, которым раньше давала без меры, как вы.
- Как же? – подскочила на стуле Настасья Ефремовна.
- Очень просто. Сначала стала покупать трёх процентную облигацию каждый месяц.
- Правильно сотню рублей на облигацию. А остальных денег вместе с пенсией хватит ещё на еду и даже на выпивку, если она выпивает.
- Выпивает, - коротко сказала Калерия. – Но потом кто-то маме подсказал или она сама додумалась, что на сберкнижку класть лучше. И вот уже у неё на сберкнижке есть несколько тысяч, несмотря на то, что две младшие мои сестры, не забывают у матери просить денег.
- Но даёт она им уже меньше, чем прежде?
- Значительно. Но сёстры работают и обе зарабатывают хорошо. Правда,  Вале, у которой тунеядец муж и двое детей, сам Бог велит просить у матери. Но она же и помогает маме немного, живя в том же богатом селе – то избу побелит, то ещё чего-нибудь.
- А вторая твоя младшая сестра?
- А вторая сестра сейчас работает в Москве, на строительстве, зарабатывает больше меня, но к маме ездит каждое лето и, понемногу деньги из родительницы выуживает.
- Да что же это за мать такая? Тебе с ребёнком, работающей на маленьких окладах не даёт, а сёстрам, лучше тебя живущим, пожалуйста.
- А вы, Настасья Ефремовна, всех ли своих родных одариваете деньгами, или только тех, кто нахально просит и требует? Наверное, терпеливых и трудолюбивых как я не очень жалуете? Думаете, если не просят, то у них полна коробочка, как в песне поётся
- Ты права, девочка. Но идею ты мне хорошую подала, как отвязаться от нахалов. Пойду и заложу деньги на сберкнижку. А то сижу годами в Москве летом. А накоплю, хоть будет возможность ездить. Как это делают пенсионеры за границей.
- Вот ты, Калерия, мне помешала, - отозвалась Юлия Аркадьевна, внимательно слушающая их разговор. – Я только хотела занять у Настасьи денег.
- Нет, Юлия, ты деньги если берёшь, то отдаёшь с большими запозданиями – это уже всем известно. Займи лучше у своих кавалеров – те могут и не потребовать назад.
- За деньги кавалеров я в Болгарию съездила – но они требуют их вернуть. А мы с подругой моей вещей накупили, так их надо ещё продать, прежде чем рассчитываться.
- Вот видишь, продашь и расплатишься. А тебе спасибо, девочка за подсказку. Признайся, у тебя хоть немного, а деньги лежат на сберегательной книжке? – спросила хитро у Рели.
- Немного положила моя приятельница, как подарок, когда Олег пошёл в школу – это нам на поездки. Половину мы уже истратили. Но грядёт большая поездка в Польшу, к друзьям и мне надо набирать уже деньги самой – требуется немало.
- Да, - согласилась Юлия Аркадьевна. – Хоть мы с подругой тоже к друзьям ездили, но наш ОВИР не выпустит из Союза, пока не разменяешь на польские злотые рублей пятьсот, а то и больше.
- Ого, Реля, сколько тебе придётся работать, чтоб такие деньжищи иметь, - посочувствовала Настасья Ефремовна. – Но у нас, в поликлинике, ты сможешь подработать ещё ходя по домам и делая уколы.
- Мне уже на это намекала Ванесса Григорьевна. 
- Наша Главная врач? Она к тебе так расположена, потому что ты похожа на грузинку?
- Я похожа и на армянку, и на еврейку, и на цыганку, - засмеялась Калерия. - Так что? Думаете, все эти нации ко мне расположены?
- Наверное, так.
- Ошибаетесь. Года два назад, тоже летом, я ездила зачем-то в Лужники.
- Купить, наверное, там же рынок небольшой?
- Да. Но потом мне пришлось пройти под мостом, где этих гадалок цыганок тьма-тьмущая.
- И они к тебе пристали и обобрали? Они же гипнозом владеют.
- Сейчас вот! Я огрызнулась на эту свиту, которая ко мне привязалась, что сейчас всем им погадаю и нагадаю казённый дом. Как смерчем их сдуло. Оглянулась через минуту – колонны стоят, цыганок нет, - Калерия комично развела руками.
Женщины расхохотались.
- Здорово ты их, - сказала Юлия Аркадьевна. – А меня, признаюсь, однажды обманули, в поезде. Но мне же захотелось купейный вагон. Села, а там цыганская семья.
- Чтоб тебя обманули, Юлия, - улыбнулась Настасья Ефремовна.- Это, действительно, требуется гипноз!
Думала ли Реля тогда, когда посоветовала женщине с крашеными волосами прятать деньги от алчных родных в сберегательной кассе, что Настасья будет с ней так тесно работать в дальнейшем. И так заинтересуется Пушкиным, что даже поедет в экскурсию по Москве, по следам Великого поэта. И теперь подсели на Калерию, как на экскурсовода–знатока Пушкинской жизни и «хорошей знакомой» его друзей. Но о Пушкине знала хорошо  Тамара Александровна и если Реля немного задерживалась, может её заменить.
Калерия подкрадывалась к поликлинике не со стороны Большой Бронной, где её тотчас могли обнаружить, а зашла от кафе «чёрный Аист», в котором они часто с Олегом бывали и под сенью кустиков, кралась почти у стен поликлиники. И что услышала? Тамара Александровна решительно отказывалась начинать без Рели рассказ о внучке Кутузова.
- Да что я знаю? – отвечала она ровным голосом на чей-то вопрос. – Говорила же вам вчера, что Раевский довольно сложно пишет. Он блуждает по Пушкинским местам, по капле добывая, как золото, материалы о Пушкине и его друзьях. А об этой Долли – внучке Кутузова так запутал, что я вчера долго листала толстую книгу и заснула над ней.
- А чего там сложного, - подкралась Реля. – Кто мне напомнит, на чём мы вчера остановились?
- Ух! – вздохнула шумно Зина. – Мы с тобой и с внучкой Кутузова, этой Дашей-Долли перебрались уже в Италию, где она жила, припеваючи. Её окружала роскошь и дворцы, королевские приёмы.
- Вот, Реля, - вздохнула хирург, - чего я всё-таки желала бы тебе пожить в Италии, в возрасте этой Долли. Ты, наверное, не меньше её прониклась бы золотым веком средневековья. Пожалуй, сочиняла бы стихи на великое искусство или написала книгу.
- Не забывайте, Настасья Ефремовна, что в те годы мой прапрадед, возможно, был крепостным. Возможно по колено в грязи, при  Петре Первом, строил Петербург, где погиб. Или внук моего прадеда был в войсках Кутузова, где тоже был тяжело ранен, а, вернувшись в деревню – вспомните, что говорила нам экскурсовод, возя нас по Пречистенке, платил жуткий оброк на восстановления Москвы.
- Но возможно, Реля, кто-то был в твоём роду гениальным. От кого-то тебе передался талант всё так тонко чувствовать. Вот будто ты жила вместе с этой Долли, с Анной Керн и другими любовницами Пушкина, что чувствуешь как они, и даже где-то сопереживаешь.
- Ой, как мы далеко зашли. Давайте вернёмся к Долли, пока за нами автобус едет. Да, Долли жила в роскоши, пока не умер её отчим.
- Как? – раздались вопросы. – Почему он умер? Когда?
- Ой, я, наверное, поспешила. Всё же мне над немного описать как жила Долли в Италии. Выезжать в свет, она начала с 14 лет. И однажды, как поётся в романсе, «Средь шумного бала, случайно» её увидел французский путешественник – судья взыскательный и строгий. В своей книге он находит молодых англичанок и американок чересчур развязными.
- Они и сейчас такие, - подал голос кто-то.
- Зато падчерицей русского дипломата он не нарадуется – назвал её прекрасной, непосредственной: - «Похожа на англичанку, но хорошо воспитанную».
- В Италии англичанка?
- Да, какое-то время Долли была такой. И кто мне скажет, когда Долли попала в Италию?
- Она родилась в 1804 году, в Италию попала в 11 лет, значит в 1815 году, - вставила Тамара Александровна, которая хоть и заснула над книгой Раевского, а кое-что запомнила.
- Да. А уже в 1817 году генерала Хитрово постигла неудача – служебная и денежная катастрофа. Я вам уже говорила, что он вёл слишком шикарную жизнь, и вот всё прервалось. Узнав о его не по деньгам жизни в Петербурге, его пост устраняют и, дав небольшую пенсию, приказывают жить в Италии, пока он не погасит все долги.
- И это правильно, - отозвался мужской голос, к которому Реля уже привыкла. Это был врач с «Неотложной помощи».
- Здравствуйте, - сказала ему Калерия. – И до свидания, потому что за нами едет автобус.
- Очень жаль, что я так мало вижу вас, ещё меньше удаётся послушать ваши рассказы.
- Возможно, когда мы окончим осмотры в школе, Калерия согласится подрабатывать в выходные дни на «Неотложке», - подал голос Владимир Иванович, зная уже об её желании подрабатывать. – Вот тогда ты с ней наговоришься.
- Было бы здорово, - отреагировал врач неотложной помощи, провожая их к автобусу.
Тамара Александровна, идя рядом с Релей, шепнула ей: - Влюблён в тебя этот красавец.
Калерия вздохнула и тоже шепнула ей: - Но он женат. А я в себе ношу «табу» на женатых мужчин.
Она опять вздохнула, пропуская сослуживцев в автобус: только однажды она позволила себе любить женатого, но платонической любовью. Вернее Калерия позволяла себя любить поляку, зато сколько он её поводил по театрам Москвы и повозил по Подмосковью. Не один россиянин или украинец, даже литовец не сделал бы этого, не получая от женщины того, о чём вопит его природа.
Когда она, последней, вошла в автобус, знакомый водитель улыбнулся ей:
- А вот и ты, дочка. Я уж думал, что провожаешь лишь врачей, сама не поедешь. Чем сегодня порадуешь слух? О какой интересной женщине расскажешь? Или на мужчин перешла?
- Я, кажется, рассказываю о мужчинах или женщинах, не отрывая, их друг от друга.
- И правильно. Это противно природе. Мужчина всегда шёл рядом с женщиной. Или женщина рядом с мужчиной. Так кто у тебя сегодня ведёт, а кто ведомый?
- Товарищ водитель, не отвлекайте Релю. У нас и так мало времени, - громко сказала Зина. – А рассказывает она нам о внучке Кутузова – очень интересной особе.
- Внучка Кутузова? А у него разве были дети? Я так думал, что полководцы, выигрывающие великие сражения, вовсе не имеют детей. Так ты мне, дочка, хоть вчерне намекни, о чём ты уже говорила на крыльце.
- Давай, Реля, повторение – мать учения. Мы тоже с удовольствием послушаем предыдущий материал, - насмешливо сказала отоларинголог.
Калерия осмотрела своих слушателей – все согласно кивали головами.
- Так вот, - сказала она, обращаясь больше всего к водителю.- Вопреки вашему мнению, что великие полководцы не имеют детей, Кутузов, между боями, наверное, завёл себе на радость и на тревогу двух дочерей.
- Почему на тревогу? – Возразил водитель, тихо трогаясь.
- Потому что одна их дочерей вышла замуж за воина, который погиб в войне 1805 года, а дочь Кутузова осталась с двумя дочерьми.
- Господи! Сколько же войн творится на земле, и везде погибают люди, не самые худшие, - вздохнула какая-то женщина – Реля не поняла, кто это был.
Но поскольку водитель не слышал этого горького вздоха, Калерия продолжала намётывать ему про дочерей и внучек Кутузова. И когда они свернули с улицы Малой Бронной к Никитским воротам, она приступила к основному своему повествованию, повернувшись полностью, к сидевшим в автобусе:
- Итак, дорогие мои, мы вчера дошли до того, как Долли, вместе с семьёй едет в Италию, где она могла познакомиться с шедеврами средневекового искусства.
- Да, но недолго было её счастье, - возразил Владимир Иванович. – Через два года отчима Долли уволили с работы, дали маленькую пенсию и приказали оставаться в Италии, чтоб он рассчитался с долгами. И как жить было потом бедной семье?
- Как жить бедной семье? – машинально повторила Калерия. – Ну да! Семья Хитрово уже не могла вести приёмы. Но знакомые не отвернулись от них. Двор и общество высказали большое участие – жизнь молодых графинь и их матери шла по-прежнему, их везде принимали. Но через два года семью постигло большое горе – умер давно прихварывающий Николай Хитрово в 1819 году.
- Вот, - сказала Зина, - а Кутузов иронизировал, над зятем, что он не мог принимать участие в Отечественной войне.
- Если бы воевал, может, так бы не болел, - жёстко отозвался Владимир Иванович. – А если бы не пиршествовал, то семью не поставил бы в такие условия.
- Я всё слышу, что в салоне происходит, - сказал Реле водитель. – Так что говори, что с семьёй этого Хитрово произошло. Неужели Кутузов не мог помочь дочери выбраться из неловкого положения? Или он умер, к тому времени?
К своему стыду рассказчица не знала, когда скончался великий полководец, и она ответила обтекаемо:
- Возможно Елизавете Михайловне, помогли из России, и в 1820 году она побывала в Неаполе, где, как писали русские оттуда, чуть ли не торговала дочерьми, стараясь выдать их замуж. Потом совершила поездку в Центральную Европу, побывала в Вене, Долли прозвали «Сивиллой флорентийской», потому что Долли стала предсказывать события довольно верно. Но вернёмся к путешествиям матери с дочерьми.  Из этих поездок следует, что «духовно привлекательная, и житейски опытная, - как пишет Раевский, - Е.М. Хитрово сумела создать себе и дочерям блестящее положение в европейском «большом свете».
- А что же имя великого полководца Кутузова не привлекало внимание к его дочери и внучкам? – спросил водитель, и Калерия с радостью поняла, что он прекрасно усвоил материал.
- К сожалению великих людей, ценят лишь со временем. Но Елизавета Михайловна сумела добиться, что её принимали в королевских дворцах. И даже свою старшую дочь Екатерину она чуть было не отдала за короля.
- Вот был бы фокус!
- Да, но тут как-то плохо сработала интуиция Елизаветы Михайловны и короля она упустила. Из-за чего её старшая дочь больше не хотела замуж и по приезде в Россию стала фрейлиной нашей царицы.
- Мы про Катерину и раньше знали, что она станет фрейлиной, - сказала хирург, - ты нам о Долли, Реля, рассказывай.
- Долли уже в 1821 году, ещё не достигнув семнадцати лет, выходит замуж за австрийского посланника Луи Фикельмона.
- Опять не русская фамилия, которую трудно запомнить.
- Не о том плачете, Настасья, - усмехнулась Калерия. – Лучше подумайте о том, что небогатый Фикельмон, был ещё и старше своей супруги на двадцать семь, или даже больше лет.
- Да, небогатый и старый, что это с Елизаветой Михайловной случилось? Короля упустила, зато выдала младшую дочь, за человека, который самой матери старше.
- Вот так случилось. Но странно – Долли любила своего умного, высокоразвитого мужа. Так думают не все литературоведы. Некоторые думают, что Пушкин и с Долли списал свою Татьяну, которая говорит:                - «Неосторожно, быть может, поступила я;
                Меня, с слезами заклинаний, молила мать;               
                Для бедной Тани все были жребии равны…
                Я вышла замуж.

- Но ты, Реля, говорила, что и Елизавета Ксаверьевна Воронцова была прообразом Тани.
- Правильно. У Пушкина было много этих прообразов. Тем более, что когда поэт писал восьмую главу, своего рассказа в стихах, Долли ещё не было в Петербурге.
- Нет, Реля, - поправила её Тамара Александровна. – Долли приезжала с матерью и сестрой в Петербург, чтоб выхлопотать пенсию за Кутузова ли или за Тизенгаузена, погибшего геройски – не могу сказать за кого. Но приезжали они раньше, чем потом Долли приехала уже с Фикельмоном, которого назначили послом в Россию.
- Вот это подсказка! Я совсем забыла, что Долли приезжала в Петербург с матерью и сестрой и у неё небольшой, платонический роман был с Александром Первым. Но мы приехали. А дальше, Тамара Александровна, вы будете рассказывать об этом романе, который видно вас потряс, - говорила Калерия, выходя первой.
Вслед за ней вышел и водитель:
- А что мне делать? Я бы хотел услышать тоже о романе внучки Кутузова с нашим императором, - говорил он, закуривая папиросу.
- Ну что мне с вами делать? – огорчилась Калерия. – Сейчас, по макулатуре, продают книгу Раевского «Избранное». В ней на страницах примерно с восьмидесятой до девяносто пятой есть письма и описаны поступки юной Фикельмон – она тогда уже была замужем.
- Замужем, а флиртовала с императором? Куда муж смотрел?
- Если вас это заинтересовало, то соберите 20 килограмм макулатуры и получите книгу, которую, предупреждаю, не очень удобно читать.
- Вот из-за этого флирта?
- Нет. Раевский ездит по всяким западным замкам и выискивает там архивы наших бывших соотечественников. Ездить с ним не очень весело. Но когда найдёте интересное зёрнышко – можно его рассмотреть, но не клюйте, оставьте и другим любознательным.
- Спасибо, что подсказала. Кажется, мои внуки собирают макулатуру. Может и книга есть уже – попрошу почитать. Я запишу сейчас автора. Раевский, да?
- Да. До свидания.
- Но ты рассказываешь, я уверен, интересней, чем он. Находишь это зёрнышко, со всех сторон его рассмотришь, и что-то своё вставляешь в повествование? Зернышко у тебя прорастает и твоими мыслями?
- Вставляет, - подтвердила выходящая из автобуса самой последней Настасья. – Но Калерия не одного Раевского читает, а и другие книги, даже художественные.
- Понимаю, - подал Настасье руку водитель, чтоб помочь сойти со ступенек. – Где уж нам, полуграмотным, угнаться за такой птицей щебетуньей. Может, тебе дать бутылку ситро, чтоб ты горло промочила?
- Спасибо, не надо, - Калерия помчалась вперёд, что первой переступить порог школы и проверить, как подготовлены сегодня школьники к осмотру.   

    
                Г л а в а   29.

О платоническом романе императора Александра Первого и внучки Кутузова пришлось рассказывать Тамаре Александровне. Реле лишь приходилось поправлять или вставлять то, чего врач её пропускала.
- Я не знаю, как Александр Первый познакомился с Долли, я читала уже их переписку, - не охотно начала Тамара Александровна, понимая, что теперь все смотрят на неё и мужа, сидящего рядом и думают, как такой представительный мужчина мог жениться на хромоножке, ещё и лицом некрасивой.
- Реля, как император познакомился с Долли? – Спросил Владимир Иванович, чтоб поддержать свою жену. Или, чтоб отвлечь от неё внимание.
- Очень просто. Елизавета Михайловна ещё в 1817 году, когда у её мужа Хитрово были неприятности, хотела поехать и хлопотать пенсию себе или за отца или за погибшего первого мужа. Но на поездку нужны были деньги.
- Однако кто-то её снабжал деньгами из России, что она возила своих подрастающих дочерей по дворам Европы, - возразила Настасья.
- Это было после семнадцатого года. И возила матушка дочерей, чтоб выдать их замуж в Европе. Наверное, и тогда жизнь в Европе была интересней, чем в России. И, как видите, выдала младшую дочь. Но приехать ей хлопотать насчёт пенсии пришлось лишь в 1823 году.
- Без мужа Долли, - подсказала Тамара Александровна.
- Да, потому что Фикельмон ещё имел службу в Европе, его не отпустили.
- Да Бог с ним, с Фикельмоном. Рассказывайте, про дочь Кутузова и его внучках.
- И так как она должна была обращаться к царю, - подхватила эстафету Тамара Александровна, - то и представила ему двух красавиц дочерей. Александр, в свою очередь, представил Долли и Екатерину царице вместе с их матушкой. Все были очарованы красотой Елизаветы Михайловны и её дочерей. Царь называл их в своих записках к матери и дочерям «Милое трио».
- Значит, дочь и внучки Кутузова очаровали не только Европейские дворы, но и двор своей страны? – поддержал жену Владимир Иванович.
- Совершенно верно. Но больше всех в первое время был очарован уставший от всего император. Вращаясь среди русских ветрениц, которые всегда вертелись возле царя, вдруг на него повеяло чем-то чистым, лучистым. Долли была счастлива в браке – я много писем её читала к мужу, в которых она дарит ему нежность. Но, оторвавшись надолго от мужа, она встречает русского царя, и немного, на время, влюбляется в него. Это такая чистая, платоническая любовь, но именно из-за Долли Елизавета Михайловна получила то, что хотела. Пенсию ей положили приличную и ещё земли дали.
- Вот торговала дочь Кутузова своими дочерьми, - негодовала Зина.
- Заступлюсь за Елизавету Михайловну, - не выдержала Калерия. - Она не торговала дочерьми – об этом говорит тот факт, что не выдала замуж Екатерину за короля – там  был бы неравномерный брак – дети Кати не имели бы возможность наследовать своему отцу и, вообще, не на что не имели права.
- Ах так! Тогда понятен отказ Елизаветы Михайловны.
- Да, Зина, так. А что касается Долли, то Елизавета Михайловна, настроенная в высшей степени романтично – об этом говорит её непомерная любовь к Пушкину, к его поэзии – то и Долли она не принуждала, тем более что муж был не только старше своей жены намного, но и не богат. Умный человек, и довольно развит по тому времени. Видимо Долли полюбила в нём мудрого человека и набиралась от него ума.
- И, тем не менее, флиртовала с престарелым царём? Видно ей нравились старики.
- Какой же старик был Александр Первый? – На сей раз возразила Настасья. - Ведь он умер через два года, после встречи с Долли, совсем молодым. Или не умер, Реля? Что-то я слышала, что вместо Александра похоронили солдата, забитого насмерть, но очень похожего на него. А Александр пошёл по России странствовать – тоже принимал на себя и побои, и голод, и холод, а потом поселился в каком-то монастыре под именем Фёдора Никитича и жил там долго. К нему не раз приезжали, проведать его многие из царского рода, подолгу с ним жили и беседовали.
- Вот это рассказ! – восхитилась Калерия. – Я тоже читала у Алексея Толстого повесть об этом страннике. Вернее повествование ведётся от имени этого старца. Он начинает с детства и можно почувствовался, что воспитывался старец во дворце Екатерины Второй. Но нас, кажется, сейчас прервут на этом. Какое-то движение молодёжи я вижу по стеклянному коридору, и идут они в нашу сторону.
- Реля, - уходя в свою комнату, сказала окулист, - запомни про старца и расскажешь о нём потом.
- Нет, дорогие мои. Есть такое повествование у Толстого. Найдёте не то у ваших детей, то ли в библиотеке – и почитаете. А я уж продолжу о Долли, судьба которой вас тоже заинтересовала, и вдруг кидаетесь на императоров.
Но в этот день «окна» больше им не предоставили – подростки шли потоком. Врачи и медсёстры едва успели сходить, пообедать, как вновь пошли юноши и девушки со своими вопросами, своим заботами. Кто-то спрашивал можно ли ему освободиться от выезда летом будущего года в военную часть, что регулярно устраивали девятиклассникам. Кто-то беспокоился, что с его заболеванием он вряд ли сдаст экзамены за среднюю школу. Заболевания у некоторых подростков были очень серьёзные, и если они подтвердятся – разъясняла Тамара Александровна – то есть надежда, что можно освободить от экзаменов и от сборов в армию. Она же говорила, в какую больницу надо лечь на обследование – только не в Кремлёвскую и не другую блатную – выписки из этих больниц, где лечатся их папы и мамы, не берут во внимание.
- Боитесь, что липовую справку вам принесём? – ухмылялись некоторые юноши.
- Нам нечего бояться. Мы работаем с документами, которые положены. И будьте внимательны к своему здоровью. До свидания.
Когда ушёл последний юноша, все были в крайнем истощении.
- Вы сегодня посмотрели две нормы, - сообщила им школьная медсестра. – И на этом, мы с вами расстаёмся до следующего года. Возможно, весной ещё будете смотреть юношей для Военкомата.
- Ну, уж, нет! – возразила Настасья. – В Военкомате есть своя комиссия. Пусть вызывают допризывников и смотрят их. Тем более в ваших школах учатся в основном из других районов.
- Но справки, для поступления в институт выдаёт же ваша поликлиника всем выпускникам.
- Справки в институт – другое дело, - произнесла уставшая Тамара Александровна. – И от военных сборов мы будем освобождать, и от экзаменов, но только больных детей. Здоровые, так и передайте им,  пусть не мучаются, изображая из себя больных.
- Ладно. Но ты, Калерия, станешь часто нас посещать по работе? – спросила школьная медсестра.
- Разумеется. Как только окончим смотреть школьников, как я начну курировать все школы, по очереди, или в разброд – по надобности. Но больше всего, подозреваю, мне придётся ездить в Военкомат.
Когда все вышли на свежий воздух, шёл дождь.
- Вот и осень, - сказала, раскрывая свой большой зонт, отоларинголог.
- А я, как на грех, зонт забыла взять, хотя с утра сообщали, что будет дождь.
- Не плачь, Настасья. Забирайся под мой зонт, вместе пойдём в кинотеатр.
- Да ну его! Опять в духоте сидеть. Пойдём лучше в кафе, где в это время и вина уже можно заказать. Выпьем с усталости.
- Пошли. Где наши деньги, не пропадали. Ой, стойте, куда же вы разбредаетесь. Завтра, в какую школу поедем?
- Завтра у нас выходной получается, если сегодня за два дня отсмотрели, - ответила Реля.
- А как же автобус – придёт, а нас нет. Так и разоблачит нас, что мы гуляем, хотя это законный выходной за переработку.
- Не волнуйтесь. У меня есть телефон этого дядечки, который нас сегодня отвозил, - сказала Майя. – Я позвоню ему и скажу, чтоб не приезжал зря.
- У, партизанка, - сказала Зина, - наверное, и свидания ему назначала?
- Да будет тебе известно, что это мой сосед по дому. А мать у него больная, так мы обменялись телефонами, на всякий случай. Я к ней хожу иногда уколы делать.
- Тогда другое дело. Но дядя этот нас не выдаст?
- Ни за что! Хороший дяденька. Тем более, что привык слушать рассказы Рели. Чуть что, спрашивает у меня во дворе, что новенького поведала Жар-птица. Так он тебя называет, Реля. Кстати, если ты завтра свободная, так не сходим ли с мальчишками в кино, после уроков?
- Это идея. Мой Олег давно хочет посмотреть какой-то боевик.
- Не «Корона Российской империи?»
- Точно. Давай твой телефон и запиши мой. Вечером договоримся с сыновьями, во сколько удобно будет им уйти с уроков, и перезвонимся.
Они обменялись телефонами. Все разошлись в предчувствии выходного дня, после тяжёлого осмотра в этот день.
- Ой, Реля, постой. Следующая школа у нас какая? – крикнула хирург.
- 122 школа – это по другую сторону Садового кольца.
- Вот тут уж автобус нужен точно. Майя, ты скажи соседу, чтоб на послезавтра не забыл заехать. Дорога туда очень длинная. Это самая дальняя школа. Но она и самая маленькая по ученикам – за два дня справимся.
               

                Г л а в а  30.

Фильм «Корона Российской Империи» потряс обоих мальчишек. Они так шумно обсуждали его, идя от кинотеатра. Вспоминали другие фильмы, связанные с этими артистами, но не называли фамилии, а звали по именам. «Яшка-цыган», «Бурнаш» «Лютый» «Ксанка» «Буба Касторский». Но больше всего занимали главные герои - «Валерка»,  «Данька», «Яшка-цынган» и «Ксанка». Эти смелые три парнишки и девочка, а с ним Буба Касторский» совершали подвиги ещё в «Неуловимых мстителях», но почему-то ни сын Калерии, ни его новый друг не запомнили фамилии, игравших их актёров.
- Не запоминают, значит не надо, - шепнула Майя. – Мы тоже в детстве смотрели фильмы и говорили «Анка», «Чапаев», даже если эти актёры играли в других фильмах. Или развесёлые наши фильмы, где пели и играли Любовь Орлова, Ладынина, Лучко, Серова, почему-то тоже не запоминали фамилии актёров, а называли по именам их героев, кого он играли. Я запоминать стала лишь, когда повзрослела.
- С каких фильмов начала?
- «Девчата», «Карнавальная ночь», «Дело было в Пенькове», «Дело Румянцева» - но какие артисты там снимались, не захочешь, а запомнишь: Николай Рыбников, Надя Румянцева, Светлана Дружинина – это в «Девчатах».
- Там  ещё снимались «Любка Шевцова» - из «Молодой Гвардии», - напомнила Калерия. – Её фамилию я запомнила ещё по первому фильму – Инна Макарова.   
- Ах да, это же актриса пела и плясала в «Молодой Гвардии», а в «Девчатах» ей дали довольно убогую роль, выйти замуж за нудного старика, совсем не за такого, за которого вышла внучка Кутузова, поэтому я не вспомнила её фамилию. Но зато помню Люсю Овчинникову, она там тоже поёт, и пляшет, и произвела на меня впечатление.
- Хорошо, а кого ты помнишь из «Карнавальной ночи»?
- Там много. Кроме главной героини, которая почему-то попала с экранов и я не успела запомнить её украинскую фамилию. Зато помню, Ильинский там играл замечательно, Филиппов Сергей. Он же играл и в «Дело было в Пенькове». Лекции там почитывал смешные, потом его главный герой пародировал со сцены.
- Но главного героя в «Дело было в Пенькове», ты, надеюсь, помнишь, кто играл?
- А как же! Красивый такой, звать Тихон, кажется. Нет, фамилия его Тихонов. А любил он в фильме и женился на Светлане Дружининой. А потом вдруг влюбился в дочь актёра со сложной фамилией, который играет в пьесе «Проснись и пой» - её недавно по телевизору показывали.
- Кажется, фамилия папы Менглет, но я не уверена.
- Менглет, а дочь, которая играет с Тихоновым, на отца и похожа.
- Какую тебе ещё фамилию подсказать?
- Украинки из «Карнавальной ночи» - неужели не знаешь?
- Гурченко Людмила. Она мне недавно во сне приснилась, - вспомнила Реля. – И говорит, немного рисуясь: - «Я старше тебе по возрасту, а  мы с тобой родили в один год. Ты мальчишку, я девчонку. Но ты любишь своего сына, а я свою дочь ненавижу, как тебя ненавидела мать».
- Да что ты! А тебя, правда, что ли, мать ненавидела?
- Ещё и как, - с трудом призналась Калерия. – Мама любила старшую дочь, которую она нагуляла до брака с моим отцом, от чёрного человека. И этот чёрный человек приказал ей любить лишь их дочь, а остальных ненавидеть.
- И в первую очередь досталось тебе, конечно?
- Мне досталось так, что мало не покажется. Но младших сестрёнок – послевоенный мамин выпуск, которых она вообще хотела уморить голодом, потому, что родились в голодные годы, я выходила. А потом мама их немного полюбила, потому что я ей сказала, что старость её будут пестовать лишь они.
- Конечно не ты, которую она обижала, но и не та, которую она баловала. Посидим на скамейке, потому что дети наши застряли у фонтана.
Они сели, полюбовались на детей – своих и чужих. Потом Майя вспомнила, о чём они говорили: - Значит, мать тебя не любила, а ты выросла, наверное, всех её детей умней, потому что так много знаешь, о чём и городские люди, к услугам которых и школы лучше, чем в селах и библиотеки богаче, но не удосужились так развиться как ты.
Калерия смутилась: - Ты ошибаешься. Хотя в основном я училась в сёлах, да ещё украинских, учителя у меня были прекрасные. Я даже записи делала о них в своем дневнике, чтоб не забыть, хотя как забудешь? И библиотеки в Украине богатые были, где я училась. – «Не говори, что дед Пушкин тебе книги подкидывал, в действительности, бедные библиотеки», - подумала, глядя на памятник Пушкину, напротив которого они сидели. -   Просто много читала и запоминала хорошо, то, что другим давалось туго.
- Это ты такой человек, чем больше тебя угнетают, тем лучше для тебя, потому что ты от матери и сестры старшей, наверное, пряталась в библиотеках?
- Прятаться не удавалось, потому что дома, работала как Золушка и растила младших сестрёнок. А в школьную библиотеку ходила на большой перемене, где мне библиотекарь книги подбирала сама, зная, что меня интересует.
Калерия только хотела рассказать, что ещё она посещала и сельские библиотеки, где её тоже знали и ждали благодарные библиотекари, которые любили читающих людей, особенно молодёжь, как Майя прервала её:
- Насколько я знаю по себе, то все ждут большую перемену, чтоб сходить в столовую или наиграться хорошо, или с любимым мальчиком встретиться и поворковать. У тебе, что же, не было таких мальчишек?
- Признаюсь тебе, - Калерия густо покраснела. – В седьмом классе, в красивом и загадочном украинском селе, куда мы приехали с Дальнего Востока.
- Постой. Ты сказала «загадочном» - значит, ты пыталась его отгадать?
- Пыталась открыть его тайны. Но дальше уж, прости, тебе стихами расскажу, потому что так будет короче повествование.
- Стихами конечно лучше, особенно если они твои. Пусть немного детские, но так приятно сидеть с начинающей поэтессой.
- Я их писала, действительно в детстве, мне было тринадцать лет.
- Ну, читай же, - говорила Майя, не сводя глаз с мальчишек, которые немного начали брызгать друг на друга холодной водой. Но тут сын Майи взглянул на мать, и, поняв её тревогу, показал Олегу, что за ними наблюдают, и они отошли в сторонку от фонтана и тоже сели на скамейки, на другой стороне от матерей – у них был свой разговор.
Калерия, наблюдала эту сцену и успокоилась, начала вспоминать свои детские стихи.
- Слушай, - сказала она и ясно вспомнила начало, а дальше строка за строкой сами рвались стихи:     Не искала Реля любви в Украине,
                Она не Вера – парней не хороводит.
                «Маяк» - куда въехали – это тайна!
                История села её думы водит.
                Просила девочек село показать,
                И тайны его помочь разгадать.
                Но встретила лишь переглядки:
                - Тайн нет. Надо к Днепру бежать.
                Нет времени на пустые загадки.

                - И чего глядеть, если честно?
                Ей соседка постарше сказала.
                Эти стены-руины мне не интересны,
                Пойдём лучше к пристани-вокзалу.
                Туда приплывает из городов народ
                Из Каховки, Херсона и дивятся:
                - «Вы в монастыре высоком живёте?»
                И вверх идти по лестнице стремятся.

                Реля обрадовалась подсказке:
                - Приезжие считают Маяк загадкой.
                Церковь красивая, стена вокруг села.
                И точно, здесь раньше жили монахи.
                - Вот ты, куда разговор завела.
                Нагоняешь на атеистов страхи.
                Я комсомолка, в бога не верю.
                А ты если верующая, то молчи!
                И убежала, хлопнув дверью –
                В Маяке хоть о том не кричи.

                Мальчики просто сказали Реле:
                - Разрушения тебе интересны?
                А нам, так нет, если честно.
                И в селе этом круглом тесно.
                Мы на берег Днепра бежим,
                И на дальнюю косу спешим.
                Там босиком в футбол играем,
                Уху готовим, казакуем.
                Вечером к церкви приходи
                Там тоже играем и танцуем.

                - Но в церкви танцевать нельзя! –
                Им возражала Реля и пугалась.
                - Что ты так расширяешь глаза?
                Ну, пошалим у церкви малость.
                Так шалить не желала Реля,
                Ей милей Днепр, сады, деревья.
                Тихо шептали Реле: - «Не верь!
                Будь другой, как нить Ариадны.
                Вейся, открой неизвестному дверь.
                Пусть другие о том не ведают.
                Ты же тайны Маяка разведай.

                Спрашивала Реля взрослых о селе,
                Но старшие помнили лишь войну.
                Тяжко народу далась эта гадина,
                Память у многих разгладила.
                Реля грустила – старики глухи,
                Жёны в делах, мужья в веселье.
                В Маяке гуляют лишь сплетни, слухи,
                Будто рассыпали злое зелье.
                Точнее вино пьянило село.
                Оно-то в угар всех завело.

- Тут я немного забыла пару строчек, но продолжение такое:
                Мать с отцом тоже в «в веселье впали»,
                Но требовать с Рели поесть не забывали.
- Это почему же? – Возмутилась Майя. – Разве у них старшей дочери не было? Мало ты за малышками смотришь, так ещё еду им вари?
- Успокойся. Лучше слушай дальше, - улыбнулась её гневу Калерия. – Мои стихи созвучны твоим словам:    Нет бы у Веры-шлёндры спрашивали,
                Но та борщи варить не желала.
                Зато к вину иногда прикладывалась,
                Хамила Реле, чтоб не донимала.
                И к реке за водой не желала ходить,
                А Реле, с её ростом, неудобно носить.
                Вёдра на коромысле шатаются и плещут,
                Водица по лицу и на платье плещет.
                Мокрой по жаре идти даже приятно.
                Правда от людей старалась укрыться.
                Стыдно, что неловкая, это понятно.
                Хорошо, что пусты летом улицы.

                Несла однажды воду – парень стоит,
                По рассказам соседки – студент.
                Реля пыталась его рассмешить:
                - Жарко мне, видите, купаюсь.
                За вид свой мокрый извиняюсь.
                Студент забрал вёдра и моментом
                Донёс Реле воду до крыльца:
                - Увижу нетрезвым твоего отца.
                Заставлю носить воду экспериментом.

- Вот  это, Реля, тебе повезло! Чувствую, что парень в тебя влюбился.
- Да, - Калерия вздохнула тяжело. – Он влюбился, но в него были влюблены все красавицы этого села, в том числе моя старшая сестра.
- Ещё и в институте были влюблённые – голову даю на отсечение.
- Конечно, были – я это, в дальнейшем очень почувствовала.
- Но он любил только тебя. Наверное, ему уже надоели шлёнды, как твоя старшая сестра. А тут вдруг чистая, как майский дождичек девочка, да ещё такая интересная, хочет узнать тайну села. А студент видимо знал эту тайну? Да? И всё тебе рассказал?
- Он раскрыл мне тайну села. По его желанию, которое совпадало с моим я посадила сад возле нашего дома. Любовь наша вспыхнула с новой силой, когда он приехал на практику в Маяк.
- А кем он собирался стать?
- Учителем.
- Это тебе повезло, Реля. Видимо он в тебя и вселил желание всё распознавать, до всего докапываться или это у тебя и раньше было?
- Раньше, но Павел – так его звали – это всё сильно развил.
- Вы целовались?
- Что ты! Девчонке всего тринадцать лет. И хоть Павел обещал – узнав какая у меня матушка злая по отношению ко мне – учить меня дольше, даже в институте – ничего не получилось. Павла убили буквально через год, после нашей встречи.
- Да что ты! Кто!
- Бандиты, которых выпустил Берия, после смерти Сталина.
Обе женщины надолго замолчали, поглядывая на своих потомков. Калерия, чувствуя, что по щекам побежали слёзы, промокала их платочком, чтоб Майя не заметила, думая, что на этот разговор их окончился. Но Майя решила резко перевести мысли Калерии на другое:
- Но вот тебе актриса Гурченко приснилась во сне и похвалилась, что так же, как твоя мать относится и она к своей девочке. Не значит ли это, что та девочка вырастет такая же умная и развитая, как ты?
Калерия недоумённо посмотрела на сотрудницу, но поняла, что её отвлекают от грустных воспоминаний и возвращают в эту жизнь.
- Ничего не могу тебе сказать на этот счёт. Меня, кажется, опекали Силы Небесные: то хороших учителей мне пошлют, то людей, которые мне помогали от мамы выбраться.
- Как это от мамы выбраться? – опешила Майя.
- А так. Мама хотела, чтоб я не ехала учиться дальше после десятилетки, а жила бы дома, в прислугах у неё, и у маленьких сестрёнок, которых она, назло мне, что ли, начала баловать.
- Да ты бы с ума там сошла или повесилась.
- Конечно. Но Силы Небесные присылали мне таких людей, которые помогли мне уйти от мамы без копейки денег и в одном платье. Только ты мои жалобы не рассказывай больше никому.
- Клянусь тебе, Реля, что тайну твою сохраню. И вон наши мальчишки наговорились  – идут к нам. Жаль, я фотоаппарат не взяла с собой, сфотографировались бы у памятника Пушкина. Правда, у нас с этим памятником столько фотографий, но с тобой и твоим сыном мне бы тоже хотелось иметь.
- У нас тоже есть фото с Пушкиным. Это самый мой любимый поэт.
- Недаром ты с него и начала свои интересные рассказы. Теперь готовься закончить рассказ о внучке Кутузова, распрекрасной Долли, которую Настасья сравнивает с тобой, почему?
- Не знаю. Долли росла в тепличных условиях – её все любили. Меня же, наоборот, в семье не любили. Даже вот эти сестрёнки, которых я отбила от смерти. Они привыкли только брать, а отдавать не хотят, даже если это принадлежит мне. - Калерия вспомнила, как Лариса, уходя от сестры, у которой прожила полгода, буквально обокрала её. Взяла единственный костюм, в котором Реля ходила в театры с поляком. И подаренный Реле шарф – шикарный по тем временам тоже ушёл вслед за Ларисой. За семь лет, что живёт Лариса в Москве, не подумала отдать за взятые, без спроса, вещи хотя бы деньгами. Живёт одна, получает больше Рели, ещё с матери тянет.
- Да, Долли росла в тепличных условиях, бедности не знала. А ты выросла в бедности, хотя твоя мать могла бы одеть свою нелюбимую дочь, хотя бы перед вылетом из дома, - вторила ей Майя. Чем вернула окончательно Калерию к действительности.
- Моя мать могла меня прилично одевать и даже выучить в институте – но она уже учила и баловала старшую свою любимицу. Но Бог сверху всё видит. Вера, выучившись в Одессе, на метеоролога проработала всего три года и заболела. Впрочем, она болела и во время учёбы. И я ей говорила, что болеет она за счёт того, что тянет из матери лишние деньги, на которые я могла бы учиться тоже.
- Ты умеешь предсказывать?
- Наградила меня природа таким даром, который не всегда мне на пользу идёт, иногда во вред.  Так что не проси у меня, чтоб я тебе что-то говорила о твоей судьбе. Сейчас у меня все мысли о сыне и его будущем. В чужие судьбы я не заглядываю. Ну, вот и наши мальчишки. Пора сказать: - «До свидания», потому что нам расходиться в разные стороны.
- До свидания, - мальчики пожали друг другу руки. – А когда оно будет? – тоже в один голос.
- Будет, когда в кинотеатре «Россия» сменится один фильм на другой подростковый.
- Но можно же и на взрослый фильм сходить, если с родителями, - сказал сын Майи.
- Есть фильмы, куда до шестнадцати лет не пускают, - рассудительно сказал Олег.
- Ладно, - прервала их рассуждения Майя. – У нас есть телефоны, можно созвониться, если случится, вот как сегодня, свободное время. До свидания.
- До свидания, - на этом разошлись.


                Г л а в а   31.

Как ни странно, но сотрудники, погуляв денёк, после тяжёлого предыдущего дня, не забыли, о чём они говорили при встречах на крыльце поликлиники. Калерию встретили словами:
- Ждём, что ты нам ещё расскажешь о судьбе Александра Первого, после его мнимой смерти, - сказала как отрезала Настасья Ефремовна.
- Мы разве не о Долли говорили – внучке Кутузова? – возразила Калерия.
- Долли Фикельмон – видишь, и фамилию её мужа  запомнила - никуда не денется. А вот об ушедшем добровольно царе, очень интересно послушать. Ведь от трона никто не отказывается.
- Хорошо. Будем говорить об Александре, тем более что в школе о нём нельзя будет толковать, чтоб ученики не подслушивали.
- Ученики, дорогая моя, больше нас знают. Им уже эту тайну кто-нибудь растолковал.
- Хорошо. Если уж вас так интересует участь Александра Первого, то надо начать с того, что бабка его Екатерина Вторая метила на престол не Павла – сына, а именно внука, которого она очень любила, дала прекрасное образование, - Калерия мельком посмотрела на Майю – не проговорилась ли сотрудница с которой они вчера беседовали об нежелании матери Рели учить  её после средней школы. Майя поняла её взгляд и двумя пальцами, проведенными по губам, дала понять, что у неё рот на замке.
- Вот Катька была дрянная мать, - зло сказала глазной врач. – Выдвигая внука на престол, она очень оскорбляла сына и тем самым сеяла между ними вражду.
- Так и было, - согласилась Калерия. – Потому что когда Павел в сорок с лишним лет, наконец, получил престол, он не только не способен был править страной, но и подозревал всех в измене, в том числе и Александра.
- Вёл себя, как ребёнок, не дополучивший материнской любви, - вздохнула Зина. – Хотел перечеркнуть всё, что в правление матери воздвигнуто.
- Наверное. К тому же связался с каменщиками – строителями чего-то нового, - сказав «Каменщики» Реля тут же вспомнила, что это масоны, но не стала поправлять себя.
- Но нового ничего не построил, кроме своего дворца, где хотел спрятаться от мира, но где его и настигла смерть, как и его отца Петра Третьего, - добавил Владимир Иванович, - от рук возмущённых убийц.
- Да, Володя, - согласилась его жена, - и убийство это поддержал Александр, иначе бы его отец уничтожил – грозил сыну посадить его в крепость, но его самого убили раньше. Причём «Бедный Павел», как предсказал ему дед Великий Пётр, знал о своей смерти в подробностях.
- Ясновидцем был, говорят, - сказала Настасья Ефремовна. – Подстёгивал свою смерть своим поведением – всех раздражал, на всех рычал как собака.
- Насчёт ясновидения Павла, - сказала Калерия, - я немного сомневаюсь, потому что сам он всё узнал о своей смерти от монаха Авеля, который ему и о конце правления Романовых рассказал, а Павел всё описал и выдал за своё ясновидение. Вот только он не расспросил монаха насчёт Александра, а то бы знал, что сын его очень будет скорбеть, что дал разрешение на смерть отца. Впрочем, он не давал разрешения на убийство, он лишь хотел, чтоб Павел отказался от трона.
- Но кто же из царей или королей добровольно отказывается?
- Зина, мы же позавчера говорили, что Александр как раз и отказался и ушёл сначала бродяжничать – испытал все ужасы кочевой, не сытой жизни, а потом стал монахом, к которому и приезжали, поговорить с ним из царского рода.
- Но как он смог, Реля, из царя, которому подвластно всё и женщины готовы отдаться. Не все, конечно. Про Долли ты говорила, что вроде у неё с Александром была платоническая любовь. А с его стороны он не добивался внучки Кутузова? Этого чистого цветка, приехавшего с Юга?
- Представим себе Александра тех лет. В его правление прошла Великая война. А ещё раньше русские солдаты участвовали в Аустерлицком сражении с Наполеоном. Александр много испытал в начале своего правления. Может быть, все эти беды народные он чувствовал за то, что он был повинен в смерти отца.
- Да было бы, о чём горевать – не он бы отца, так Павел бы его угробил, и тогда неизвестно чтобы с Россией стало вообще, если Павел с масонами связался. А масоны – известное дело, все державы хотели подмять под себя.
- Вы правы, Настасья. Но прошла война. Москва, как мы знаем уже из поездки по ней, стала ещё краше. Тут бы жить и радоваться Александру, но он чувствует гнев будущих Декабристов.
- А почему богатые люди так гневались на Александра?
- Многие передовые люди в то время, даже из богатых, чувствовали, что надо проводить реформы, освобождать крестьян от барщины, делать их хозяевами на своей земле.
- Конечно, люди победили в такой войне и вдруг опять в холопство попали.
- Будущие Декабристы хотели смести Царское самодержавие и установить какой-то иной строй, более освободивший народ. Тем более во Франции уже прошли такие революции, которые дали немного власти народу.
- «В Европе сапожник, чтоб барином стать, бунтует – понятное дело, у нас революцию делает знать – в сапожники, что ль, захотела?» - с насмешкой декламировала Зина.
- Откуда такие стихи, Зина?
- Да это мне дочь принесла из школы, когда они проходили восстание Декабристов.
- Да, - подытожила Реля. – Но Александр чувствовал, что-то назревает, а среди Декабристов были люди ему симпатичные.
- Вот он и решил притвориться мёртвым, чтоб с Декабристами расправился его более суровый брат – Николай Кровавый. Но как он сделал это, что никто не заметил, что хоронят не царя, а обычного солдата, похожего лицом на Александра. Ведь тогда не умели накладывать грим и менять лицо.
- Откуда ты, Настя, знаешь про грим? Может быть, и умели.
- Не спорьте, - вмешалась Тамара Александровна. – Вон уже автобус за нами едет. И, кажется, водитель, который любит слушать рассказы о былом.
- Да, он, - обрадовалась Калерия и пошла первой, чтоб поздороваться с любознательным её слушателем.
- Здравствуй, дочка, - отвечал ей пожилой мужчина, глядя на Релю добрыми глазами: - Чем сегодня будешь удивлять, потому что про внучку Кутузова вы, наверное, уже всё разобрали как на уроке.
- Ошибаетесь. Застряли мы на Александре Первом и тема очень интересная.
- Об Александре и я послушаю. Да ты входи.
- Нет, я должна всех пропустить, некоторых подсадить, - пошутила Калерия.
- Чего нас подсаживать, мы и сами войдём, - возразила пожилая отоларинголог, смело становясь на ступеньку автобуса и входя как молодая.
За ней таким же маршем вошли ещё две пожилые дамы и сели на ближайшие места, чтоб лучше слышать Релю. Молодые вскакивали вслед за ними и усаживались на привычные места. Тяжелей всего было войти Тамаре Александровне, так для подсадки у неё был муж, который брал жену за талию и буквально возносил на верхнюю ступень.
- Ну, что, дочка, - сказал водитель, когда все уселись. - Поедем теперь далеко, как мне соседка вчера сказала, в школу за Садовым Кольцом. Это мне надо выехать к Никитским воротам, там обогнуть Тверской бульвар, а дальше по центральной улице Горького ехать до площади Маяковского или далее, чтоб развернуться и подъехать к этой школе от улицы Красина.
- Точно. Это самый близкий путь, если едешь.
- А ты, что пешком ходишь к этой школе? – говорил водитель, трогаясь с места.
- Пешком самое милое дело, - усмехнулась Калерия. – Мы с сыном ходили мимо этой школы в детский сад. Как вышли из дома, так прямо по Малой Бронной улице шли до перехода и потом попадали сразу на улицу Красина.
- Подсказала мне идёю, - водитель затормозил. – На улице Горького сейчас строят переход, так там можем застрять с машиной. А если мы поедем по Малой Бронной улице и свернём на Садовое кольцо, дальше доезжаем до площади Маяковского и там хороший поворот на другую сторону Садового кольца, и, таким образом, докатим до улицы Красина.
- Хороший вариант, - согласилась Калерия, подумав, что так они могут проехать по тому месту, где погиб сосед Игорь одиннадцать лет назад. Когда ходила с Олежкой по подземному переходу редко вспоминала о гибели молодого парня, расположенному к ней. А сейчас почему-то ярко нарисовалось кровавое пятно, которое она видела через день, случайно, после гибели Игоря. Пятно, наверное, замывали и засыпали песком, но Реля, каким-то своим взором увидела и с тех пор старалась забыть. Но время от времени – вот как сейчас – резко почувствовала, что поедут по тому месту, где погиб несчастный Игорь, по своей вине. Не захотел идти по подземному переходу, пошёл по верху. Был сильно пьян, не рассчитал своих сил и вот теперь лежит в могиле вот уже много лет.
- «И что я мучаюсь, - подумала, - погиб он не по моей вине, а по своей. Да по вине той девушки, которая обещала выйти за него замуж, но передумала, видя, как много пьёт её жених, и нашла другого. Измена девушки очень Игоря огорчила, вот он и сунулся, с пьяных глаз, под колёса троллейбуса».
- Что, дочь, - заметив её печальное настроение, спросил водитель. – Неужели ничего не расскажешь?
- Почему же! Едем мы возле пруда Патриаршего, куда Булгаков, в своей книге-исповеди привёл дьявола Воланда и посадил на скамейку, и Воланд напророчил двум людям, что вскоре произойдёт отрезание головы у одного из них, - вспомнив об Игоре, Калерия даже про свой любимый пруд рассказывала гадости, которые придумал Булгаков.
- Реля, это ты рассказываешь книгу Булгакова «Мастер и Маргарита» - мы её недавно купили с Володей по макулатуре.
- Вот я и показываю те места, которые оскорбил Булгаков, тем, что придумал, будто здесь скатилась голова Берлиоза.
- А Аннушка разлила масло под трамваем, который здесь никогда не ездил. Но почему ты сердишься? Или тебе не нравится Булгаков, как автор, а им сейчас все увлекаются.
- Пусть увлекаются, но мне неприятно, что он охаял места, где гулял и вырастал мой сын. Мы и сейчас обожаем этот пруд, хотя в нём нельзя купаться. Но едем дольше. На улице Жолтовского вон видите ворота со львами? Эти ворота тоже любит мой сын, а значит и я. Но вот сейчас, как свернём на Садовое кольцо, покажу вам дом Булгакова, в котором и проходил бал Сатаны.
- Там жуткие встречи описывает с покойниками Булгаков – действительно отвратительные.
- Но вот и этот милый дом, где сейчас толпится непутёвая молодёжь и оставляет на гнев соседей всякие неприличные записи на стенах подъезда.
- Да, соседям не позавидуешь, - отозвалась Настасья Ефремовна.
- Но дальше всё только прекрасное. В саду Аквариум сейчас поселился театр «Сатиры и юмора» - там  хорошие постановки – жаль, что билетов не достать. Уже более культурная молодёжь, чем та, что толпится в доме Булгакова, занимает очередь за билетами с ночи.
- Но там же ещё есть театр Юрия Завадского с главной примой Верой Марецкой – его жены, - сказала Зина.
- Бывшей жены, - поправила Тамара Александровна. – И Марецкая не одна там прима. Там много прекрасных актрис, в том числе Раневская. И Тараторкин там тоже не в последних ролях.
- Проехали театры, - сказала Калерия, – теперь посмотрим на Маяковского, хоть и со спины.
- Как много народа всегда возле этого памятника толпится. Свидания, что ли, назначают?
- Ой, - засмеялась Зина. – Я однажды назначила свидание возле памятника Маяковскому, а имела в виду Пушкина. Ну и явилась, естественно к Пушкину. Так пропало свидание и парень куда-то.
- Красивый хоть парень был?
- Очень красивый.
- Тогда не грусти. Они, эти красивые назначают свидания нескольким, и кто первый придёт.
- Но это не мой случай, - обиделась Зина.
- Именно, твой. Если парень пропал и не звонил.
- А может, я ему телефона не дала.
- Не спорьте, дамы, лучше посмотрите на ресторан Пекин, в котором нет тринадцатого этажа, - сказал Владимир Иванович.
- Как нет тринадцатого. Китайцы такие суеверные? Я была о них лучшего мнения.
- О, это хитрый народ, плодятся как  мыши, хотя им уже не разрешают иметь больше двух детей. А они их заводят, но не регистрируют.
- А как же потом детский сад, школа? Дальнейшая учёба?
- Вот эти лишние дети и не ходят в школу. И паспортов не имеют.
- Господи. Так они расплодятся и на нас полезут войной, чтоб отвоевать Сибирь нашу.
- Уже лезут, но тихой сапой. Устраиваются на Дальнем Востоке в колхозы – лук, чеснок выращивают. Лес наш тайком вырубают и в Китай отправляют.
- Правильно. А в ответ на это воровство нам изделия из дерева везут и продают.
- Лес наш переводят на спички, - пошутил Владимир Иванович.
- Хватит о китайцах, - перебила разговор Реля, когда они свернули на улицу Красина. – Лучше посмотрите на берёзку, которая выросла на крыше старого дома. Так жалко её. Дом этот скоро снесут – берёзка погибнет. А вон впереди показалась наша школа.
- Быстро доехали. Я думала, что ещё покатаемся, - отозвалась Зина. – Так не хочется работать после дня отдыха.
- Ничего, скоро воскресенье – тогда отдохнёшь.
- Вот забыла спросить – Реля и Майя, сводили вы своих потомков на фильм?
- Да, ещё скажу, что в кинотеатр Россию – самый лучший в Москве, - похвасталась Майя. – Редко хожу в этот кинотеатр, и каждый раз поражаюсь его величию, что ли? Всё так торжественно в нём. Мороженое какое-то необычное перед сеансом поели – с сюрпризом внизу.
 - Ох, - вздохнула Зина, - а я как-то повела дочь на взрослый сеанс. Так она меня просила, купить мороженого, но я знала, что простудит горло, и не взяла. А, наверное, надо было.
- Потом мы прогулялись по фойе, забрались на второй этаж, там, где балкон, - продолжала Майя, не вдаваясь в подробности вкусного мороженого.
- А билеты у вас куда были?
- В партер и почти все внизу сидели и стояли в партер. А на балкон что-то мало народу было. Они хитрые, кто продавал билеты – решили заполнить партер, чтоб там дышать было нечем. Но Олег – умный сын у Рели. Когда стали пускать, он не разрешил нам вниз спускаться.
- Что это мальчишка командует? – сказала Зина и взглянула на Релю.
- Хорошо скомандовал, - поспешила сказать Майя. – Когда все вошли в партер, мы и ещё небольшая кучка народу прорвались на балкон. Признаться, я никогда не ходила туда, но вот где красота, вот  где простор. Садись куда хочешь – хоть вверх, хоть на первые ряды – отовсюду видно прекрасно. А внизу в партере теснота – человек к человеку сидят. Кто пришел позже, а места в середине пробираются через весь ряд, чего я не люблю даже в театре, а уж в кинотеатре тем более. Спасибо сыну Рели – он здорово нас провёл на балкон.
- Так могли же взять и билеты на балкон.
- Калерия заказывала на балкон – сказали, что он на профилактике. А какая профилактика может быть, во время сеанса. Просто сводят людей в одно место, а что дышать нечем, им всё равно. Там, разумеется, есть проветривание, но когда спереди кашляют или обсуждают громко фильм, а сзади дышат в спину, сопят, бумажками от конфет шуршат – совсем плохо.
- Но вы же были на детском сеансе, а дети шумят, это верно. Но вы мне идею подали насчёт балкона. При случае и я так буду делать – оттуда и смотреть лучше. Правда, Калерия?
Но Реле было не до разговоров. Через окно автобуса она увидела одного из своих воспитанников детского сада. Дети – это были, наверное, второклассники – убирались во дворе школы, под присмотром учительницы. – «Урок труда, - подумала бывшая воспитательница. – Это прекрасный урок, поработать на улице, подышать свежим воздухом».
На этот раз она первая вышла из автобуса и пошла к группе детей. Там где-то её бывший воспитанник – Саша Жанкевич. Узнает ли он её? Сам мальчик вырос и сильно изменился.
- Калерия Олеговна! – вдруг закричал девчоночий голос. – Вы к нам пришли проведать нас?
И к Реле кинулась раскрасневшаяся девочка, которую Калерия, встреть на улице, не узнала бы. А сейчас ей не пришлось напрягать память.
- Гульнара? Гулечка моя? Ты так выросла, что не закричи ты, я лишь по голосу и определила, - говорила Калерия, обнимая девочку.
- Калерия Олеговна! – к Реле бежали два мальчика. Кудрявый Саша Жанкевич, головку которого она заметила ещё в автобусе. И второй тоже Саша по фамилии Кац.
- Господи! Сколько же вас здесь, моих малышей. Но как выросли. – Калерия и мальчиков обняла, они не противились.
Потом прибежали человек пять, которые тоже признали Калерию. И их она обняла.
- А ваш Олежка – он тоже вырос? В каком он классе? В какую школу он ходит? – посыпались вопросы. Другие дети, оставив работу, вместе с учительницей, подошли поближе.
- Олег тоже вырос, как и вы. Он ходит в пятый класс, в школу, которая близко от нашего дома. А вы все, как я догадываюсь, во втором?
- Но как вы догадались?
- Так вы же были в моей, самой маленькой группе, а Олежка ходил в старшую. Значит он вас на три года взрослее.
- А он хорошо учится?
- Не жалуюсь. Помогать ему по математике или другому предмету не приходится.
- А по чтению и говорить нечего, - заметил, как взрослый, Саша Жанкевич. – Он же ещё до школы читал нам сказки в группе или на прогулке рассказывал.
- Помните, Кайеговна, как ваш Олежка приходил к нам в группу и одевал малышей на прогулку? А потом там с нами гулял.
-  Гуля, как ты назвала твою воспитательницу? – спросила учительница.
- Кайеговна, - девочка виновато посмотрела на Релю. – Но тогда, в детском саду все малыши так говорили. А знаете, кто так придумал? Мальчики-негрики были в нашей группе – они так звать Калерию Олеговну начали.
- Калерия Олеговна, а что же вы меня не узнаёте? Мы когда-то дружили и обращались друг к другу на «ты».  Мы с вами, в Клязьме, когда-то ходили на похороны моего несостоявшегося друга – он погиб, перед свиданием, прыгнув в речку, и сломав шейные позвонки. 
Калерия всмотрелась в молодое, красивое лицо.
- Оля? Ольга Викторовна! Сколько лет, сколько зим. Я знала, что ты поступила учиться в педагогический институт или училище. И вот где довелось увидеться.
- Ты же тоже училась в медицинском училище, насколько я помню? И негритят твоих помню – они же и на дачу с нами выезжали. Помнишь, когда их первый раз купали, расплели девочкам косички, а заплести не могли.
- Пришлось вызывать бонну из Москвы, чтоб приехала и заплела, - скромно вставила Гуля.
- Вы ещё здесь, дети? Попрошу вас пройти в школу, помыть руки и сходитесь в столовой – второй завтрак у нас скоро. Я скоро приду, вслед за вами. Только не балуйтесь с водой.
- Вы к нам  придёте ещё, Калерия Олеговна? – спросил застенчиво Саша Кац.
- Конечно. Загляну на большой перемене. Не думала, не гадала, что столько знакомых в этой школе встречу. – И когда дети ушли, обратилась к Ольге: - Как живёшь, подруга дней суровых?
- Ты ещё скажи: - «Голубка дряхлая моя», - Ольга виновато улыбнулась. - Я, конечно, очень изменилась, похоронив мужа – тебе, наверное, докладывала твоя соседка по дому, что у меня и муж скончался, оставив меня беременной.
- Это ты про Галку Метёлкину. Но мы с ней так «дружим», что едва здороваемся. Правда она получила где-то квартиру и выехала из нашего дома. Так что соседке моей не с кем сплетничать обо мне.
Всё это время, пока Калерия обнималась со своими бывшими воспитанниками и говорила с Ольгой, медики медленно сходили с автобуса, с любопытством поглядывая на необычную встречу.
- Калерия, - обратилась к ней Тамара Александровна, - ты поговори с подругой, а мы пойдём к медсестре, которая вон машет нам рукой, и разойдёмся по своим местам. Догоняй.
- Хорошо. Я недолго. Да и Ольге Викторовне пора спешить к детям, как бы чего не наделали. Ну, Олюшка, скажи только как твой сын? Здоров ли?
- Твоими молитвами, наверное, Реля. Помнишь, ты мне говорила на то, что я вынуждена была выйти замуж за человека мне неверного, потому что он чувствовал свою смерть: - «Человек это  умрёт, но твоя задача родить мальчика здорового». Я выполнила всё, что ты мне приказала.
- И, Слава Богу, как говорят. Я ещё зайду к своим, а теперь и твоим детям на перемене, как обещала, может, ещё удастся поговорить и нам немного. Но у тебя, мне кажется, есть мой телефон – звони. По телефону нам больше удастся поговорить, чем на перемене, где нам мои бывшие воспитанники не дадут перемолвиться. И встречаться так, как было раньше невозможно – у нас разного возраста дети, и мы должны больше присматриваться к их росту, развитию, забыв на время о своих проблемах.
- Разумеется, теперь буду позванивать. Ведь дети из детского сада, половина детей, от тебя перешли ко мне. Не только о нас поговорим, но и о них. Может, ты мне что-то посоветуешь, чтоб они и меня любили как тебя.
- Первая учительница моих воспитанников. Это очень важно, чтоб первую учительницу дети любили. Мой Олег попал к очень хорошей учительнице. До сих пор весь их класс, по очереди, бегают к ней. И она до того любила свой последний выпуск, («Самый оригинальный», - как мне призналась) - что не стала брать другой набор, перешла на заведование.
- Зависть берёт, когда слушаю о таких учителях. Попробую и я стать такой. Передай привет своему сыну. Видишь, даже дети помнят о нём.
Они с трудом разошлись: столько ещё вопросов осталось.
- «Но если даже нам не удастся поговорить на большой перемене, - думала Реля, пробираясь по коридору туда, где, ей указали, будет сидеть комиссия. – Оля теперь будет звонить, я уверена. Захочется же ей узнать, как уехали в Варшаву поляки, и не ездила ли я к ним в гости? Да мало ли вопросов между двумя женщинами когда-то очень доверяющих друг другу».
- Ну, как! Приятно встретить подругу, с которой давно не виделась? – Спросила Зина, хотя у них на приёме были уже подростки.
- Да ещё бывших воспитанников. Ты не представляешь, как это замечательно.
- Я думаю, что не только второклассников ты тут встретишь. Были же и дети постарше, которые тебя помнить должны.
- Конечно, я подрабатывала и в старших группах. Но не обязательно все учатся в этой школе. Хотя в пятые классы тоже бы заглянуть – может встречу тех, кто был в одной группе с моим сыном.
Майя тоже зацепила Калерию, когда та проходила мимо их кабинета:
- Ты в таком восторге от встречи со своими мальчиками и девочками, что, наверное, не будем сегодня говорить об Александре Первом, удивившем всех царе?
- Сегодня не удастся. Зина мне предсказала, что это не первая моя встреча сегодня. И сама понимаешь, что такие встречи настолько редки, их надо ценить.
- Вот огорчишь всех. Все ждут твоих рассказов.
- Ничего. Если мы вернёмся к Александру Первому после этой школы, где мы должны проверять всего два дня, то от радостных встреч я так оживлюсь, что, действительно, смогу открыть тайну, но при вашей помощи, - пригрозила шутливо Реля и пошла дальше.
Тамара Александровна её не укоряла: - Я так рада твоей встрече. Увидела, как перед тобой ребятишки вытянулись, чтоб казаться повзрослевшими, как девочки на тебя смотрели влюблёнными глазами – это дорогого стоит. А твоя Ольга Викторовна видно, что хорошая учительница.
- Думаю, что у неё это второй выпуск. А первый выпуск у неё мог быть, если она с этой школы начала, дети, возраста моего Олега. Видите, сколько мне с ней надо выяснить.
- И ты думаешь, что те дети, из первого выпуска твоей подруги, из вашего детского сада?
- Они же все ходили с близлежащих улиц, кроме детей иностранных дипломатов. Те и вовсе из одного дома. И если часть москвичей пошли в эту школу, то Ольга могла вести ещё одну группу постарше детей, которых я хорошо знаю, и тоже хотела бы с ними увидеться.
- А о каких это вы негритятах говорили?
- Были у меня в группе четыре негритёнка: два мальчика и две девочки. Как-нибудь я расскажу вам о них. Но сегодня я полна этими встречами, надеюсь ещё повстречать знакомых и поэтому не могу ни о чём больше говорить. Вот уж не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Ехала в эту школу, немного сердясь на писателя Булгакова, потому что он осквернил наш любимый с Олегом сквер своим Воландом и бесовщиной. И вдруг встречаю самое дорогое, что было в моей жизни – своих воспитанников и подругу, с которой нас развели пути наши.
- Вот интересно – ты работала в больнице. И если встретишь тех, кто там лежал и доставлял тебе много хлопот, так ли бы ты радовалась?
- Господи! Да выздоровевшим больным я больше радуюсь, чем своим малышам. Но говорить с ними на тему болезни нельзя – так что никаких воспоминаний.
Тут их разговор прервали – первая группа подростков добралась до них.   


                Г л а в а  32.

Два дня, проведённые в этой необычной школе, где Реля встретила много знакомых бывших воспитанников. И второклассников из другого класса, и третьеклассников, даже пятиклассников – бывших товарищей Олега. И все Релю признали, и все были полны воспоминаниями о детском саде. Вспоминали, какие игры она с ними проводила – даже в Космос летали под песню: - «Заправлены в планшеты, космические карты и штурман уточняет последний наш маршрут». Реле один мальчик признался, что она неверно пела слова:
- Надо: - «Давайте же ребята, закурим перед стартом, у нас ещё осталось четырнадцать минут». А вы, Калерия Олеговна, пели: - «Давайте же, ребята, споём все перед стартом, про детский сад и школу, потом про институт».
- Я правильно пела, Коля, – курить вредно, а космонавтам вообще нельзя.
- Лётчикам тоже курить запрещают.
- Если ты мечтаешь стать космонавтом или лётчиком, то не кури, даже если другие будут тебя заставлять.
- Я курить не буду, но папа говорит, чтоб стать лётчиком, надо иметь хорошее здоровье, а у меня со зрением неважно.
Калерия и грустила и смеялась со своими бывшими воспитанниками, но была счастлива. Олежка, узнав, что в той школе, мимо которой они проходили, идя в детский сад, так много его друзей, тоже рвался пойти и поболтать с ними. Но не получалось. Он ещё ходил в бассейн «Москва», дожидаясь, когда закончат сооружать школьный бассейн. О том, что строится бассейн в 112 школе, знали все школы вокруг. Но только в этой простой школе Калерия услышала, что уже заключили договор, что их школьники станут посещать бассейн. Она вспомнила, как водила в лягушатник детей из детского сада. С радостью ходили. И теперь построятся по парам и по улице Красина, потом по подземному переходу, потом мимо пруда, куда тоже ходили на каток, дойдут до 112 школы и встретятся все друзья по детскому саду.
Правда, Олег часто встречал своих друзей по детскому саду на катке, зимой. Калерия не каталась после своего падения на катке, после которого у неё долго, более года, болела голова. Но сына сопровождала каждый раз, чтоб самой видеть, как он катается и, не дай Бог ему упасть, так как она. И, кажется, её молитвы удерживали сына от падений. Стоя у забора, она видела весь каток и часто наблюдала, что Олег встречает то девочек из своей школы, то каких-то незнакомых Реле мальчишек. Потом, по рассказам сына, она знала, что встретился он со знакомыми ещё по детскому саду – просто Реля издалека да в зимней одежде, могла и не распознать.
Но теперь, каждые свободные десять-пятнадцать минут, она ходила по маленькой школе и почти всегда встречала знакомых, по детскому саду детей. Иные очень выросли, изменились и если они признавали Калерию, многих она могла не узнать. Это взрослые мало меняются, пока не начнут стареть, а дети растут стремительно и меняются буквально на глазах. И самое удивительное, что иные в детском саду были разбойниками, а в школе приобрели значительность, учатся хорошо. И, наоборот, в детском саду не имели нареканий, а сев за парту, будто с цепи сорвались. Один мальчик, с которого дома пылинки сдували и в детском саду на него не могли нахвалиться, показал Реле дневник весь исписанный красными чернилами, учителя вызывали родителей в школу, а те, по всей вероятности не являлись.
- Что случилось? – спросила Калерия с участием пятиклассника – бывшего друга Олега.
Они стояли в уголке, как бы отделённые от других школьников и мальчик, шмыгнув носом, поведал ей горечь свою, которая и толкала его на нехорошее поведение.
- Папа с мамой разошлись. Оба завели другие семьи – детей ещё родили, а я никому не нужен, кроме бабушки. Но бабушка старенькая, за ней самой уход нужен.
- Сколько бабушке лет?
- Шестьдесят, она уже на пенсию пошла, но работает ещё, потому что надо мне и школьную форму покупать – я вырастаю из старой каждый год. А про обувь и говорить нечего – бабка говорит, что она на мне горит и ей тяжело меня тянуть.
Калерия вздохнула – у её сына было тоже с обувью – Олежка любил играть в футбол. Кроме ботинок – летних и зимних приходилось покупать ещё обувь для гимнастики – чешки, сменную обувь для школы – а это хорошие туфли, чтобы подходили под школьную форму. Форму они меняли тоже каждый год. И Калерия радовалась, что сын растёт, хотя траты шли немалые. А бабушке Бориса, наверное, было тяжеловато, хотя она уже получала пенсию и ещё работала.
- Но ты помогаешь бабушке, чтоб ей не было так тяжко тебя тянуть, как ты сказал.
- А что надо делать?
- Я перечислю, как мне помогает Олег, а ты скажешь, делаешь ты это или нет?
- Мне даже интересно, как можно помочь бабушке.
- Начнём с мелочей. С семи лет, Олег чистил свою обувь каждый день и мои сапоги, потому что я приходила с работы – а я тогда работала в больнице – очень усталая.
- Мою обувь чистит бабушка, потому что её сначала надо сушить.
- Ты, разве по лужам лазишь?
- Нет, но иногда играю в футбол.
- Олег тоже играет в футбол, но он переобувается в старую обувь. Ту, в которой он находится в школе – бережёт.
- Эту и я берегу – видите. А как у Олега насчёт той, в которой он по улицам ходит?
- Вот та обувь у него всегда в порядке – её-то он и чистит каждый вечер – особенно зимой.
- Допустим, что я тоже зимнюю обувь смогу чистить – это поможет бабке не ворчать на меня? Или это только начало помощи Олега вам?
- Конечно. Брюки свои школьные и просто домашние он гладит сам.
- Ого, гладит!
- Да и у него хорошо получается – я бы так не выгладила. Я вообще не могу гладить мужские брюки, - призналась, покраснев, Реля.
- А что у вас муж тоже гладит свои брюки?
- Гладил, - пришлось сказать Калерии, потому что она не гладила мужу брюки – так быстро они расстались. - Но вернёмся к Олегу, - поторопилась она, чтоб Борис не задавал лишних вопросов: - Идёт мой сын мыться – а моется почти каждый день.
- Я тоже моюсь каждый день – игра в футбол даёт столько пота, что попробуй, не помойся.
- Я не о мытье – мойся каждый день – это полезно для здоровья. Но Олег идёт мыться, там же стирает свою майку, если она не белая.
- Конечно, белая майка так пачкается, что её надо кипятить.
- Это хорошо, что ты знаешь. Но сын мой требует, чтоб я ему покупала майки цветные, их он простирывает вместе с мытьём. Ещё стирает носки и трусы.
- Трусы вы тоже ему не белые покупаете?
- А где ты видел белые трусы в магазинах?
- Но я под тёмные трусы ношу плавки – мне так доктор сказал.
- Олег тоже носит плавки, но как ни странно трикотажные плавки можно купить цветные.
- Хорошо. Стирать с себя я тоже смогу. Что ещё делает Олег?
- Он может, если я усталая – помыть полы в нашей комнате.
- Полы в комнате я протираю, если бабка кряхтит. Но общую уборку, уж извините. Там бабка нанимает уборщиц.
Общую уборку Калерия тоже делала сама. Олежка у неё только краны любил натирать до блеска и ванную иногда так вымоет, что куда там матери.
- Хорошо, что ты хоть в комнате моешь, - сказала Калерия, сильно сомневаясь в том.
- В чём ещё Олежка вам помогает?
- В выходные дни, если я затеяла стирку и варю нам покушать, он ходит по магазинам и приносит овощи, хлеб, сыр, молоко. Мало этого, идёт в вашу сторону, на Тишинский рынок и приносит фруктов.
- За фруктами я тоже хожу, и, кажется, недавно видел Олега, тащившего две сумки. Я позвал его, но он видно не услышал или спешил.
- Верю, что за фруктами ходишь. А в магазины?
- Ну, вот ещё, в очереди стоять.
- Помнишь, я вам читала «Денискины рассказы»? Что там ответил его друг, когда он так сказал? Не помнишь? Так я напомню. Он сказал, не любишь стоять в очередях – не ешь.
- Попробуй я не поесть, бабка сразу меня к матери отсылает или к отцу.
- А ты ей скажи, кто не работает, тот не ест. И напросись сходить в магазин. Я думаю, что бабушку слезами обольётся.
- А это идея! Попробую бабку удивить. Может больше будет денег на мороженое мне давать.
- Борис, с кем это ты тут беседуешь? – мимо проходила какая-то учительница.
- Вот, Лидия Баяновна, это моя бывшая воспитательница.
- И ты ей рассказываешь, про свои подвиги в школе?
- Калерия Олеговна меня ругает за них и учит, как их исправить.
- Неужели? Калерия Олеговна, большое вам спасибо, а то мы Бориса уже думали перевести в другую школу за плохое поведение. Ты иди в класс, Борис, сейчас звонок прозвенит, а я побеседую с Калерией Олеговной.
- Вы меня извините, мне тоже надо идти, мы у вас тут подростков проверяем. А Боря исправится, уверяю вас – не отсылайте его в другую школу. Его и так уже предали отец и мать – не уделяя ему должного внимания. Он живёт с бабушкой. Вот её бы телефон мне иметь, я бы и с ней немного побеседовала.
- Я вам могу дать телефон, но там такая бабушка – ей палец в рот, не клади. А начнёте мораль читать, она сто слов в ответ.
- Я не собираюсь её отчитывать. Она – несчастный человек. Наоборот – Борису я дала наказ помогать бабушке по хозяйству. Вот и спрошу у неё, как он выполняет моё задание на дом.
Лидия Баяновна засмеялась: - Да вы оригиналка! Впервые слышу, что Боре можно дать наказ, и он его выполнит. Я вас найду на следующей перемене и телефон его бабушки дам. Но вы не сразу ей звоните, а недельки через две – тогда и узнаете, изменился ли Боря, по приказу.
- Он изменится, - заверила Реля.
- Ну, разве вы волшебница, какая. Ольга Викторовна сказала мне, что в детском саду дети за вами следом ходили. Но, переходя в школу дети, к сожалению, часто меняются. И нам уже труднее с ними, не как воспитателям – двадцать человек в группе.
- У меня было по тридцать человек – самых маленьких – от двух до трёх лет. Постарше были лишь дети дипломатов и то потому, что не желали из моей группы переходить в следующую.
- Вы, по-видимому, действительно, волшебница. Почему пошли учиться не на учителя, а на медика?
- Это отдельный разговор, но нам с вами некогда. Скажу лишь, что больным детям не меньше требуется внимания, чем школьникам.
- Ну, всего вам хорошего на новом поприще, – они разошлись.
На следующей перемене Ольга Викторовна дала ей телефон бабушки Бориса, и упрекнула: - Нет бы со мной старое вспомнить, а ты всё выискиваешь бывших детсадовских.
- Оля, мы с тобой и по телефону можем поговорить, и встретиться, взяв на прогулку детей на нашем скверике. Или в ваших краях – Олег с удовольствием ходит в сторону своего детского сада.
- Конечно, встретимся, это я зря тебя упрекаю. Походим немного по нашим краям – думаю, и тебе будет приятно встретиться со знакомыми местами. Заглянем в детский сад, хотя он в выходные не работает. Но хоть посмотрим на деревья, которые когда-то сажали под конвоем Татьяны Семёновны.
- Да. Но зато сад при нас был как игрушка. А сейчас, Олежка мне сказал, деревья разрослись, как в джунглях,  за ними никто не ухаживает.
- Это Татьяна Семёновна ещё при нас сократила ставку садовода и дворника – вот и некому ухаживать за порослью. Ну, я побежала, а то на урок опоздаю. Хотя твои мальчишки и девчонки такой порядок в классе навели, что никто не шалит. Ждут, что ты их проведаешь.
- Не представляешь, иду к вам, а встречаю других детей, вот как Борю.
- Боря без башни в голове – его так называют. Ты уже знаешь его историю? Я бы таким родителям, которые без конца женятся, переженятся, запретила бы детей иметь.
- Ладно, Оля, беги к своим второклассникам, а то к нам движется целая рота будущих солдат. И все они относятся к нашему Военкомату, как я выяснила, так что мне ещё надо будет работать над их историями.
- Ты не только со школами, а и с Военкоматом будешь работать? Но в нашу школу приходи чаще. И каждый раз старайся со мной встретиться. Впрочем, теперь можно созвониться, договориться.
- Да, что-то мы про телефоны забываем.
- Но я предпочитаю личные встречи.
- Ты совсем, как Юрий Александрович. Он тоже предпочитал личное общение.
- Вот! О нём мне с тобой хочется поговорить. Чудный был человек, - Ольга улыбнулась, показав ямочки на щеках,  и понеслась к своим малышам.
- «Наверное, девушке захотелось в Польшу, и Оля хочет выведать, не может ли пан поляк выслать приглашение. Придётся её огорчить – там всем заправляет Анна. А она хочет, чтоб я скорее приехала и призвала её мужа к порядку, чтоб не заводил любовниц, у которых пропадает ночами. Бедная Анна не может понять, что если у нас была платоническая любовь с Юрием, то этой любви не перебить любовь физическую. Увы, но я даже не буду пытаться заводить разговор с Юрием на эти темы».


                Г л а в а   33.

Два дня, проведённые в 122 школе, где произошло так много приятных встреч, зарядили её хорошим настроением на полгода вперёд, при условии, если кто-то сильно не постарается и не выбьет у неё почву из-под ног. Но почву никто не собирался выбивать. Наоборот, от Рели ждали рассказов о былых людях, делавших историю России, о таинственных женщинах, о которых мало пишут в книгах. А Реля где-то вычитала, собрала по зёрнышку, теперь должна поделиться.
Калерия была не против, вернуться к прежним темам, но её ещё волновали встречи со своими воспитанниками. И Настасья чутко это почувствовала:
- Что? – спросила она, несколько ревнуя Калерию к детям, которые ей проходу не давали, будто подстерегали на каждом повороте, и со всеми она с радостью общалась: - Поговоришь с бывшим воспитанником и как мёду глотнёшь?
Калерия улыбнулась: - Так личные встречи, а дети сильно поменялись. И каждый из них как маленький Космос – то ли он потянется к высотам, то ли вниз куда-то скатится.
- И ты это чувствуешь? – спросила Тамара Александровна.
- Вы же меня уже немного знаете, - обратила Реля к ней лицо. – Конечно, чувствую уже из кого, кто получится. И душа болит, если вижу что мальчик или девочка пойдут по наклонной поверхности.
- Ты мне говорила, что у тебя душа болит и за друзей своего сына. Не слишком ли много ты страдаешь за чужих детей?
- Не помню, но кто-то сказал из великих людей, что чужих детей не бывает. А так как мы, послевоенные дети, детства и радости знали мало, то хочется, чтоб хотя бы наши потомки были чуть счастливее нас.
- Своего то сына ты сделала счастливым, - заметила Настасья, - это, сразу видно хотя бы потому, что он обожает свою красивую мать. Я ему сказала, что он на тебя похож, засветился, как солнце ясное.
- Мой сын любит, когда так говорят.
- А вот моя дочь, - вмешалась Зина, - очень недовольна, что на меня похожа. И я её понимаю. И так не очень симпатичная, а вырастет, будет баба Яга, вроде меня.
Они, окончив осмотры в 122 школе, шли к троллейбусам, чтоб разъехаться в разные стороны. Старые дамы хотели добраться до Смоленской площади, чтоб там зайти в богатый магазин и купить себе вкусностей.
Майя и Зина договаривались ехать по той же линии троллейбуса, но на Калининский проспект, чтоб купить себе и детям, в модном магазине «Синтетика», что-нибудь из одежд. Звали и Релю, предлагая занять денег, если у неё нет, на сей момент.
- Нет, девочки, - отвечала Калерия своим сверстницам, - я не люблю ходить по магазинам, где длинные очереди.
- Не верю, - заявила Майя. – А одета, как красиво. Стоишь в очередях.
- Только за обувью и то если очередь на улице, как в обувном, на Садовой – Кудринской.
- Да, там запускают в их закуток лишь по три-четыре человека. Но стоять зимой, замёрзнуть можно.
- Я стою всегда не более двадцати минут, - пошутила Калерия. – Своей силой двигаю очередь так, что, получается, захожу в магазин, чтоб померить туфли или сапоги, быстро.
- Неужели ты такая сильная, что давишь очередь?
- За кого ты меня принимаешь? – Улыбнулась Реля. – А сила мысли для чего? Внушаю людям, чтоб не по пять пар мерили, а две, три – а это уже быстрее очередь идёт.
- Сама по сколько меряешь пар?
- Только одну. Вот  положила глаз на сапожки импортные, комбинированные – кстати сказать, их почти никто не брал.
- Да, комбинированную обувь и чистить трудно.
- Вот. Потому я и заняли всего две минуты. И вышла с обновой. В тот же вечер меня знакомый приглашает в кино. Пошли. Я в пальто довольно модном, но дешёвом. Сапожки эти почти в два раза дороже пальто.
- А парень-то модный?
- Он вообще одевался изыскано. Но скупой был до ужаса – поэтому, чтоб не задавали лишних вопросов, я и замуж за него не вышла.
Реля вспомнила, что в силу своей скупости, молодой человек, в упор не видел её трёхлетнего сына. А не «видишь», то и подарка дешёвого мальчишке можно не покупать. Он и Реле ни разу ничего не купил, зато спутницей своей гордился, всегда замечал, что на них смотрят: - «Видишь, какая мы пара красивая. А ты замуж за меня не хочешь, хотя встречаемся с тобой мы год.  Я за это время уже мог дважды жениться».
На второй год редких встреч, Калерия отказала ему окончательно:
- Замуж я за тебя не пойду. Не жди, ищи себе спутницу по жизни другую.
- Но мне ты нравишься. Тебя обожаю. И чем я плох? Все праздники, все выходные провожу с тобой. Не нравится тебе, что я часто в командировки езжу? Но я же мастер по наладке уникальных станков – не буду говорить каких – это тайна. А ты не шпионка, - пошутил. – Ни разу не спросила, куда я езжу, зачем? Сколько зарабатываю?
- Сколько зарабатываешь, столько на себя и тратишь, - отвечала Калерия.
- Вот поженимся, буду тратить и на тебя. Кстати, получаю я хорошо, моя профессия ценится. А покупаю я всё, наоборот, дёшево, в 200 секции Центрального Универмага, где обслуживаются Кремлёвские деятели и прочие, причисленные к ним лица. Но у меня там мама работает, так что, как видишь, и я не ношусь за одеждой по нищим нашим магазинам.
- А я захожу, но в очередях стоять не могу – у меня сразу голова начинает болеть. Поэтому покупаю себе по случаю, что придётся.
- Что придётся, а какие платьица, какие костюмчики на тебе модные.
- Это мне Бог посылает. Захожу в магазин, и если вывозят товар мне нужный и очередь в три человека, то ещё постою. – Калерия и правда так покупала, а Валя – соседка и подруга ещё не дарила ей своих модных, заграничных платьев. Но и на дешёвые платья Рели глаза округлялись у модных её сотрудниц ещё по детским яслям.
- Сколько стоит твоё платье? Пятнадцать рублей? Обманываешь. У меня за сотню, а гораздо непривлекательней. Да ещё я в очереди за ним отстояла жуткой.
Вот эти её дешёвые платья и хвалил ремонтник «уникальных» станков. Но не за то выгоняла его из своей жизни Калерия:
- Вот ты собираешься меня одеть и обуть. А о чём раньше думал, используя женщину по полной программе. Гордишься, что я не как нищенка одета, гордишься, что мы с тобой хорошо смотримся, когда выходим в театр или посещаем кинотеатр. А в кафе повести женщину голодную у тебя никогда даже мысли не возникло?
- Знаю, что в кафе или ресторане на тебя начнут кидаться мужчины. У меня был уже такой горький опыт – увели девушку.
- «Увёл более щедрый человек», - подумала Реля и продолжала: - Хвастаешься, что едва приедешь из командировки и примешь душ с дороги, несёшься ко мне.
- Заметь при этом с продуктами, чтоб нам угоститься и выпить за встречу.
- Продуктов приносишь ровно настолько, пока ты у меня находишься. И не из 200 секции несёшь хорошей колбасы, а из магазина рядом, самой простой.
- Ты говорила, что тебе сервелаты не нравятся.
- Кроме сервелатов бывает рыба красная и икра двух видов, кроме болгарской, баклажанной. Ну ладно, на мне экономил – мальчишке за полтора года ты хоть раз, какую диковинку привёз или принёс из 200 секции Универмага. Ходит у тебя перед глазами малыш – ты спросил его о чём-то, хоть раз на руки взял, кверху подбросил?
- Признаться, я не смел – вдруг ты обидишься, что я как-то не так взял малыша.
- Значит, у Вашего Величества  был опыт? Кто-то на тебя ругался, что ты не умеешь с детьми обращаться?
- Конечно. Сестра моя просила к племяннику не подходить, после того как я уронил его.
- Уронил? Не покалечил, случайно?
- Нет. Все живы, здоровы до сих пор.
- Значит твоя сестра, если это сестра была, ругалась не за то, что ты неловко взял ребёнка, а за то, что схватил и уронил, не принеся подарка маленькому.
- Вот это ты меня подловила! Правда твоя – туда я тоже не носил дитю подарков. Но я свою жадность обломаю, если ты за меня замуж выйдешь. Все деньги на вас потрачу, которые я за это время копил нам  на свадьбу. Но там не только на свадьбу, но и на свадебную нам с тобой поездку – хочешь в Болгарию, хочешь в Югославию, во всякую Социалистическую страну могу тебя отвести.
- Не верю тебе – горбатого могила исправит. А по Европе ездить, пока маленький ребёнок, я не могу. Не с кем мне его оставить.
- А твоя мама на Украине? Могла бы вообще взять Олежку к себе, до школы.
- Конечно, и чтоб ребёнок мой научился говорить лишь на украинском языке, общаясь со сверстниками. В какую тогда русскую школу его возьмут? Это раз. А второе, я своей маме с тоской отвожу Олежку даже на пару месяцев. Она его может испортить, чтоб нелюбимой дочери досадить.
- Твоя мать тебя не любила? За что?
- Поздно спрашиваешь. Мы уже расстаёмся. Вот муж мой бывший почему-то не обратил внимания, какая у меня мама – расстались. А обратил бы, знал бы, что за меня некому заступиться, он бы своей матери не дал бы надо мной издеваться.
- Я слышал от твоей соседки, что он свою мать потом кастрюлями бил, что она вас развела.
- Хватит говорить! Попрошу Ваше Величество – одетое и кормленное из 200 секции ГУМа, покинуть мою комнату в коммуналке. У нас не может быть ничего общего. Прощай.
- Не прощай, а до свидания, ещё увидимся.
Увиделись. После того, как прогнала парня, Калерия, на прогулке с маленьким ещё Олежкой не раз замечала – смотрел этот «друг» на них из-за деревьев. Покажется и спрячется. Думал, наверное, что Реля кинется с криком: - «Что же ты не подходишь? Соскучилась». А она не только не соскучилась, но помнила, как сумела ещё одного маменькиного сына от себя отвадить. Тот был более настойчив – замуж чуть не с первой их ночи предлагал. Да взял Релю, можно сказать, силой. Но понравилась женщина, парень не скупился – смородины она тогда заготовила из его сада с дачи, в Малаховке, на всю зиму. И сапожки у неё украли – первые, которые Реля купила в Москве. Поехал мамин сынок, вполне возможно к продавцам по блату, и привёз ей новые сапожки – ещё лучше. Всё равно прогнала, боясь за своего сына – парень не только был маменькиным сынком, но играл в карты – а это беда, хуже, чем скаредность последующего её поклонника: - «Ох, Релька, и разбрасываешься же ты мужчинами», - укорила себя.

- Но почему не вышла замуж за модного парня? – перебила её воспоминания Зина. – Раз одевался хорошо, значит, не пил и не курил. Потому что у моего будущего мужа на курево и выпивки все деньги уходили. Правда, пока ухаживал, не пил и цветы, подарки дарил. Потом, я родила, и денег вдруг не стало. Только что я декретные от него спрятала и на них пелёнки-распашонки смогла купить. Да свекровь помогает, да мама моя – на это и живу с детьми.
- Ну и вопросы ты, Зина задаёшь, - сказала Майя, которая недавно ходила с Калерией в кинотеатр. Вернее они водили туда своих сыновей на юношеский фильм. Потом немного поговорили, пока их сыновья вертелись возле фонтана. С тех пор Майя как бы защищала Релю от ненужных вопросов. – Пойдём, скорей – вон троллейбус наш катит. Ах да! Калерия, завтра куда поедем?
- Завтра в музыкальное училище, которое находится за Тишинским рынком.
- Опять будут в уши гудеть! – возмутилась Зина.
- Не волнуйтесь. Там меньше гудят. К тому же я договорилась вчера, когда заглянула к ним после нашей работы в школе, чтоб запретили во время осмотра шум создавать.
- Вот это правильно, - сказали, подходя, более пожилые врачи. – Но ты, Реля, нам завтра на крыльце ещё должна окончить рассказ об Александре Первом.
- Если должна, то расскажу, - пообещала Калерия. – И до свидания. А мне в подземный переход. А вам ехать на троллейбусе до Смоленской площади.
- Конечно. Это только твоему врачу муж такси берёт, потому что ноги её плохо ходят.
- Слава Богу, что не скупится, - отвечала Калерия, скрываясь в подземном переходе.
   

                Г л а в а  34

На следующий день, когда сошлись все на крыльце, Калерия, ещё полная воспоминаний от встреч со своими бывшими воспитанниками, всё же пыталась вспомнить кое-что об Александре Первом.
- Наверное я вам не говорила уже, что Екатерина Вторая, как только родился внук, взяла его под своё крыло. Воспитателей назначала сама, но довольно прогрессивных. Например, Никита Панин. Он был умный и хитрый царедворец и будущего царя воспитывал, в надежде, что при его царствовании, он будет первым человеком при нём.
- Слава Богу, что не немцы воспитывали Александра – немцы бы, научили его пьянствовать, как Петра Первого. А вечно пьяный Пётр, хоть и выстроили Петербург на болотах, хоть и построил мощный флот, укрепил державу, но от пьянства скончался раньше времени – мог бы ещё жить и жить.
- Совершенно с вами согласна, Настасья Ефремовна, - сказала Тамара Александровна, - но не сбивайте Релю. Потому что если она свернёт на Петра Первого, то мы никогда не узнаем об Александре, его правнуке.
- Да, - согласилась Калерия. – Пётр Первый это такая глыба – и о нём я много говорила в юности с учителями, что если мы затронем эту тему, Александра Первого забудем надолго. А я Петра уважаю, хотя его многие ругают, не только за пьянство, но и Александра люблю.
- Ты любишь Александра, хотя его ненавидел твой обожаемый Пушкин?
- Да, Владимир Иванович, люблю Александра. Его детство так же было обездолено как моё: - «Как, впрочем и Пушкин не очень купался в материнской любви», - подумала, но продолжала об Александре Первом: -  Как и меня, его не любила мать, потому что сына оторвали от неё и не дали развиться их отношениям. К тому же Александра Первого женили в шестнадцать лет на немецкой 14 летней принцессе.
- У нас сейчас многие юноши желают не учиться, а жениться и усесться на шею родителям.
- Ну, это вряд ли, Настасья, - возразила Майя. – Судя по моим племянникам и сыну, а теперь уже и сыну Калерии, которого я немного узнала от общения с ним, вырастает поколение не Митрофанушек, а желающих учиться, добывать профессию и переходить на свои заработки.
- Но таких старательных мало, - не унималась хирург, имея родных, которые обирали старушку.
- Дамы, - остановил спор Владимир Иванович, - мы так – шарахаясь то в одну, то в другую сторону никогда не доберёмся до жизни и деятельности Александра Первого.
- Ну женили Александра Первого рано – это хорошо, - не сдавалась Настасья, - не будет по женщинам бегать, как бабка его меняла своих фаворитов.
- Ошибаетесь, дорогая моя, - отозвалась отоларинголог, - как раз Александр Первый не любя свою жену и заводил связи и детей на стороне, потому от немки этой у него детей не было.
- Реля, правда ли это? – спросила Тамара Александровна.
- К сожалению да. Поженили детей, причём родственников и Александр долго сторонился жены. А она подрастала, становилась привлекательной женщиной, и, разумеется, некоторые придворные влюблялись в будущую царицу.
- Запретный плод сладок, - проговорил как всегда присоединившийся врач с неотложной помощи, глядя на Релю влюблёнными глазами. – И будущая царица всё же сошлась с одним влюблённым в неё, в отсутствии Александра, и зачала от него.
- Как это, в отсутствии мужа? А где он изволил быть?
- Александр, как всякий молодой человек, будучи цесаревичем, тайком ездил во Францию, чтоб познакомиться и подружиться с Наполеоном, - продолжал, к удовольствию Рели всё тот же врач. Калерия читала об этом ещё девочкой и сильно сомневалась. Признаться, она тогда подумала, что это выдумки автора. По истории в Украине проходили, что Павел ! – отец Александра путешествовал тайно. Но об Александре ничего такого в учебниках не было.
-«Но могло быть, - мысленно согласилась она с назойливым врачом теперь. – Почему бы,  не путешествовать по Европе и Александру, правда, без жены. И вроде у него там были любовницы. Но когда вернулся, его жена была беременной от другого. Александр вроде вернулся, чтоб начать нормальную жизнь со своей женой, а там такое известие. И он, жалея жену, что раньше не уделял ей внимания, готов был смириться с ребёнком, но поставил условие, что он родится тайно и его отдадут на воспитание в другую семью, как вдруг»…
Калерия не успела додумать, кто-то задал вопрос не ей, а её помощнику.
- И что, произошло знакомство Александра  с Наполеоном?
- А как вы думаете? Конечно, встретились два будущих соперника по разделению Европы.
- Ого! И что же? Они не поделили её? – спросила Майя, поигрывая глазами. Красавец врач, из неотложной помощи, ей явно нравился.
- Вообще-то Александр хотел, чтоб Наполеон прекратил войны, прекратил завоёвывать?
- А вызвал ещё большее – Наполеон решил и Россию завоевать?
- Вы правы, девушка. Но что-то замолчала прежняя рассказчица. Простите, перебил вас, - обратился к Реле, приложив руку к сердцу, всем видом показывая, как он виноват.
- Я с удовольствием слушала чисто мужской рассказ, - успокоила Калерия помощника.
- А как будет звучать чисто женский?
- Чисто женский прозвучит уже в автобусе. Мы так заговорились, что водитель сейчас начнёт гудеть.
Все заспешили к автобусу, хотя водитель не гудел, а вышел им навстречу:
- Я извиняюсь, женщины, но мне надо зайти в поликлинику. Есть там у вас туалет на первом этаже?
- Конечно, есть для посетителей: мужской, как войдёте, направо от лифта и в конец фойе.
- И вы рассаживайтесь. Я быстро.
Врач неотложной помощи, видя такую картину, подошёл и подсадил всех женщин в автобус. За исключением, разумеется, жены Владимира Ивановича. Тамару Александровну муж, как всегда внёс на руках в автобус.
- Браво, Володя, я и не знал, что ты такой силач. Разрешите и вас, - обратился к Реле, - поднять в автобус на руках.
- Ну, вот ещё! – Насмешливо остановила она протянутые руки: - Сама войду. – Вскочила и из автобуса сказала: - Жену свою носите на руках.
- Жену? – сделал вид, что растерялся врач. – Но она такая полненькая, что мне её никак не от пола не оторвать, не то, что в автобус посадить. Другое дело в собственную машину – открыл дверь, и супруга сама усаживается.
- Что же ты так её раскормил? – насмешливо отозвалась Настасья Ефремовна.
- Разве же это я? – развёл руками молодой мужчина. – Это тёща. Ещё после родов жена стала поправляться. Думали, что отвадит сына от груди – похудеет – но не случилось.
Тут пришёл водитель и сев за руль, спросил Калерию:
- Куда едем?
- По старому пути на улицу Красина, проедем всю её до конца – она небольшая. Свернём налево по Большой Грузинской, а дальше я вам укажу.
- Это не к Зоопарку ли?
- Почти к нему, чуть не доезжая – там  музыкальное училище.
- Кажется, знаю, но всё равно, ты, дочка, мною руководи. А поскольку везу по старому пути, наверное, не будем разглядывать улицы, а сразу начинай рассказывать. А ком сегодня речь?
- Да всё с Александром ! не можем расстаться. Вот понравился он нашим дамам.
- Насколько я помню, дошли до того, что он не умер, а похоронили вместо него солдата запоротого батогами, а он пошёл путешествовать, да вроде бы и с каторжанами, которых подкинул ему братец Николай, расправившись с Декабристами.
- И вот, оставив царство, идёт он в ссылку с Декабристами, а вспоминается ему детство, - подхватила Калерия.
- Ну, Реля, ты прямо от горшка ночного сейчас начнёшь, - возразила Зина.
- А и от горшка, - улыбнулась рассказчица. – Что человеку вспоминается в трудной дороге? Идёт наш царь, возвысив себя лохмотьями, вспоминает бабушку, которая его отняла от  матери и отца, он почти не видел. А появлялась императрица и целовала его, обдав неприятным запахом.
- Екатерина плохо пахла?
- Такие впечатления были у мальчика. Такими они и остались, когда шёл по тяжкой стезе.
- А об отце вспоминал?
- Только, когда Павел ! взошёл на трон он приблизил к себе сына и невестку. Причем, помня, что мать хотела, в обход его, посадить на трон внука, Павел очень издевался над сыном.
- Вот больной был человек. За что и расплатился смертью, - произнесла Настасья.
- Он не только над сыном издевался, он даже над своей женой издевался, подозревая, что и она хотела бы занять трон, - добавила отоларинголог.
- Да, - подвела итог Калерия. – И, тем не менее, Александр не желал смерти отцу. Заговорщиков он просил лишь упросить его отказаться от власти, понимая, что отец изводит не только семью, но и окружающих его людей. Да и Россию ведёт к пропасти. Но когда Павла убили, Александр впал в ступор.
- Он долго не мог вступить в наследование, - помог Реле Владимир Иванович. – Даже мать его бездарная хотела уже примерить шапку Мономаха на себя.
- А как повела себя жёнушка Александра?
- Вот в этот момент – но я могу ошибаться, - ответил Владимир Иванович, - Элиз – так называл будущий царь жену, она и объявила мужу, что беременная от другого. Правильно, Реля?
- Я тоже не очень хорошо помню, потому что давно читала книгу об Александре, но, кажется, Александр не мог простить  жену, что она тоже знает, об его участии в убийстве.
- И что же, что знает? – возмутилась Настасья. – Ей положено знать. А Александр просто не любил её, вот и шарахался. И игнорировал жену, не приходил к ней в постель. И его место занял другой, насколько я поняла рассказ красавца из «Неотложной помощи» – Элиз забеременела. Александр, узнав об этом, вроде бы смирился, но был развращённый Константин – братец меньший у царя, который сам когда-то лез к Элиз, - вела Настасья речь уже от себя.
- «Видно мы с ней одну книгу читали», - подумала Калерия, но мысль её прервали.
- И что он сделал? – спросил Владимир Иванович, видимо вспоминая свою неудавшуюся любовь, которая так нелепо прервалась.
- Подговаривает Александра ехать во Францию, а сам, в это время убивает подло любовника царицы, чтоб не позорил царский двор. А у Елизаветы насильно делают аборт. Таким образом, если бы Александр и приблизился после к царице, детей у них бы уже не было.
- Но у Александра были какие-то дети внебрачные?
- Да, но они не имели права на престол. Кроме того, знаю одну девочку, которая была как ангел и жила с мамой во дворце, куда Александр часто ходил. Но девочка-ангел умерла в 10 лет.
- Вот, - проговорила задумчиво Майя. – Не хотел от царицы детей, имел на стороне, и был ли счастлив? Что ты молчишь, Реля? Мы тут разрываемся, спорим об Александре, а от тебя ни слова.
- Я рада, что вы проговорили всё, что мне было бы неприятно открывать вам.
- Ты нас, наверное, заколдовала, - улыбнулась Тамара Александровна. – Чтоб в споре Володи с дамами, выяснилось всё то, что ты не хотела открывать.
- Пусть будет так – заколдовала, - улыбнулась ей в ответ Калерия. – А мне осталось лишь добавить к образу Александра ! что и бездетность царицы его угнетала. И насильственная смерть отца. Плюс ко всему матушка всячески ему подчёркивала, что осуждает сына за смерть мужа.
- Какая змея! Павел же и с ней хотел расправиться. И в лицей, как я читал, не пустила младших сыновей учиться, который Александр и затеял как учебное заведение для братьев.
- И хорошо, что не пустила, Володя, - отозвалась его жена. – Зато там учился Пушкин. И как знать, учись там два брата царя, не стал бы он с ними драться? Особенно с Константином.
- А может, наоборот, подружился бы с царями, как внучка Кутузова дружила со всей Европой, вернее с верхушкой королевских да графских отпрысков. Реля, не пора ли говорить уже о внучке Кутузова?
- Погодите, люди, сейчас мы с водителем должны определить, как подъехать к музыкальному училищу. Видите вон тот дом Министерства геологии СССР. Остановитесь перед воротами. Мы там выйдем и пройдём пешком к музыкальному училищу.
- Хорошо, дочка. Но нет ли у тебя в запасе рассказа о Красной Пресне? Я бы послушал.
- Тогда остановитесь вот тут. Хорошо. – Калерия посмотрела на часики и обернулась к сотрудникам. – У нас есть полчаса времени. Я вас обещала привезти к десяти часам. Хотите небольшую разрядку – я расскажу вам чуть-чуть о Красной Пресне.
- А чего о ней рассказывать – все знают, что здесь во время революции здесь шли бои.
- Меня тоже не интересуют революционные бои и пусть простят меня коммунисты, - Калерия улыбнулась. – История Красной Пресни не менее интересна, чем Пречистенка, где мы недавно были.
- Да что ты, Реля! Рассказывай! – почти приказала Майя.
- Тогда выйдем из автобуса и пройдём на ту возвышенность от которой мне легче будет вам показывать.
- И я с вами, - сказал водитель. – Вот лишь автобус поставлю так, чтоб никому не мешал.
Все вышли и, дождавшись водителя, прошли в указанном Релей направлении, с радостью разминая ноги, потому что в училище ещё насидятся.
- Самое высокое и самое шумное место это перекрёсток Садового кольца и улицы Герцена, - Калерия остановилась, поджидая других. - Но отсюда хорошо виден, с правой стороны, бывший Вдовий дом, построенный уже знакомым вам архитектором Казаковым в 18 веке. Вначале в нём был хозяин генерал Глебов, затем перешло в казну, и с 1811 года вплоть до революции здесь находили приют сироты военных и чиновников. Кстати сказать, переделывал дом Казакова для богадельни Иван Жилярди – тоже вам знакомый. А спустя десяток лет, после пожара 1812 года восстанавливал его сын Дементий Жилярди.
- Реля, теперь здесь находится институт усовершенствования врачей.
- Знаю, - усмехнулась Калерия. – Один из этих врачей когда-то за мной ухаживал, но не получилось у нас семьи – ему мой сын мешал. – «Вот ещё один герой, кого  я прогнала. Мы ещё лишь начали встречаться, я собиралась за Олежкой ехать в Украину, как он спросил вкрадчиво: - «А нельзя ли, чтоб твой сын пожил у мамы хотя бы до школы?» Реля не стала объяснять ему подробно, почему она не может оставлять сына долго у матери. Ответила резко: - «Для меня сын самый дорогой человек на свете. Я б его не променяла даже на самого лучшего мужчину. К счастью, таких я ещё не встречала. Прощай».
- Что Бог не делает, всё к лучшему, - будто поддержала её мысли Настасья. - А знаешь, что находилось на том месте, где сейчас высотный дом?
- Церковь там находилась Покрова на Кудрине. И прихожанином той церкви был Чайковский, живший на той стороне Садового кольца. И Грибоедов, дом его находился на Новинском бульваре (сейчас улица Чайковского) тоже приходил помолиться в церковь.
- Ой, Реля, вы видели домик Грибоедова, когда проезжали мимо него вчера, - сказала глазной врач. – Такое впечатление, что он разрушается.
- Ничего, я читал, что его скоро восстанавливать начнут, - сказал Владимир Иванович.
- Вашими бы устами да мёд пить.
- Не надо спорить, люди, давайте немного спустимся вниз, - сказала Реля, видя, что возле них стали останавливаться любопытные. - «Ещё начнут спрашивать, чего дают, как в магазине», - подумала в шутку. – Вот около этого старинного пожарного депо остановимся и посмотрим  - отсюда мы видим зоопарк, на месте которого раньше, ещё в древние времена были пруды. Но уже в 16 веке сделали запруду на реке Пресня и поставили деревянную мельницу. Мельница эта принадлежала человеку по прозвищу Храбрый – он герой Куликовской битвы.
- Ого, куда ты Реля, попала. Ты историю не только Москвы но и всей России вносишь с свои рассказы.
- Из песни слов не выкинешь. Позднее мельница перешла в ведение царского двора и простояла 400 лет. Ну и как вы понимаете – мельница, пруды, запруды, мосты и много садов вокруг делали эти места привлекательным для молодёжи, которая не только гуляния здесь устраивала, но и невест себе искали, женихов.
- Не обошлось, наверное, и без свах?
- Конечно, они тут тучами ходили – дело прибыльное. Но и в более близкое к нам время пруды не потеряли своего значения. Если вспомнить «Анну Каренину», написанную Толстым, то здесь Кити с Левиным катались на коньках. Пошли дальше, время у нас поджимает. Я вам хочу ещё рассказать о доме, в который мы сейчас пойдём. Могу по пути сказать, что дом этот  выстроил для себя князь Щербатов – вольнодумец и просветитель, что было модно при дворе Екатерины Второй. После Щербатова домом владели Толстые, Аксаковы, Бутлеровы – все люди отличившиеся на поприще наук и искусства. Ещё в этом доме жил Даль, переселившийся с многочисленной семьёй из Оренбурга в Москву. Тогда со стороны Пресненских прудов открывался вид на щербатовский дом, колонны выглядывали из-за старых деревьев, покрывавший весь взгорок от Большой Грузинской улицы, по которой мы сегодня проехали, до Садового кольца.
- Да, жили люди когда-то в тишине и покое, а главное чистым воздухом дышали, - сказал какой-то старичок, прибившийся к их осмотру. – Скажите, - обратился к Реле, - а дальше вы вашу экскурсию не продолжите? Нет! Жаль! Здесь много можно интересного найти. Кстати, в этот дом, где поселился Даль, приезжал Пушкин Александр Сергеевич. А сам Даль был не только составителем толкового словаря, но искусный хирург, учившийся вместе со знаменитым Пироговым, сохранивший с ним дружбу до конца дней своих. Даль – офицер русского флота, друг адмирала Нахимова. Последние дни доживает здесь училище – скоро дом поставят на реставрацию.
- Спасибо за ваш интереснейший рассказ, - поблагодарила Реля. – А сейчас мы войдём в этот  дом, чтобы проверить здоровье юных музыкантов.
- Очень рад был пройтись с такими интересными людьми и красивыми женщинами, - старик отделился от них и пошёл в строну зоопарка.
Водитель тоже распрощался с ними: - Спасибо, птица канарейка, за рассказ.
- А зовут, которую Релькой, - улыбнулась Калерия.
- За вами завтра приезжать?
- А как же! Сюда и повезёте.
- Но ты уж спустишься с горки и дальше свою компанию поведёшь?
- Как получится. Сегодня мы приехали раньше, вот я и заставила всех ходить, ноги разминать.
- Ой, Реля, спасибо, - сказала Тамара Александровна, - правда хорошо размялись, под твой замечательный рассказ. Ты открыла мне этот уголок – я здесь не бывала.
- Даже в Зоопарке? – удивилась хирург.
- Почему? В Зоопарк меня возили, ещё в детстве. А вот этот уголок – открытие Рели.
- Я больше всего за вас боялась, когда мы на горку поднимались, - призналась Калерия.
- Ничего. Есть ещё порох в пороховницах. Я осенью на пароходе поеду по Дунаю и Европе – вот где придётся ноги трудить.
- Какая ты счастливая, Тамара. И вы, Владимир.
- Жена меня не берёт с собой, - улыбнулся тот. – Это ей поездка от Совета Ветеранов, за заслуги её отца. Мне же деньги, если ехать, надо наскрести семьсот рублей – полную стоимость этой путёвки.
- Но вашей жене положено сопровождение.
- Там найдутся люди, кто может за локоток поддержать.
- Все помолчите, - сказала Тамара Александровна, - входим в училище. Нас встречают.
- Конечно, жду вас, - сказала медсестра училища. – Здравствуйте. Сейчас распределю вас по кабинетам, и придут юноши сначала, а затем девушки.
- Формы для проверки вы им раздали? – спросила Тамара Александровна.
- Разумеется, и эти формы останутся у нас.
- А нам они и не требуются, - улыбнулась Калерия. – В армию из вашего училища если будут брать москвичей, то сами понесёте на них документы в Военкомат.
- Понесу, если затребуют. У нас же и их истории болезней.
- Хорошо как. Тихо у вас в училище.
- А мы всю малышню, чтоб не мешали, отправили в Зоопарк – хорошо, он под боком.
- За это вам большое спасибо, - сказала Настасья Ефремовна, поправляя свою новую причёску. – А то в таком же училище, в Мерзляковском переулке, нас прямо оглушили ещё при входе в него. И хотя мы работали в изолированных комнатах – это не спасало.
- Уж кто бы говорил, Настасья. У тебя всего лишь позвоночники проверять да стопы, а у меня слух. И скажу тебя – те музыканты почти все глухие уже. Как дальше работать будут?
       
    
                Г л а в а  35

За два дня, пока осматривали будущих музыкантов – дирижёров, режиссёров, песенников, аранжировщиков и так далее, всё же находилось время немного рассказать о Красной Пресне, уже подходя к окнам и разглядывая все, что видят глаза. Причём, в рассказы включались все, что Калерию лишь радовало. Значит, люди начали подчитывать книги о старой Москве.
- Ставили вопрос: - Где протекала речка Пресня? Куда она теперь делась? И где шикарные озёра, возле которых когда-то устраивали гуляния и продажу невест?
- Речка Пресня туда делась, куда и Неглинка с коварным ручьём Черторыем – всех их законопатили в трубы, чтоб не разливались по весне и не затопляли дома, - отвечала хирург. И обращалась к Реле за консультацией: - Правильно я говорю?
- Думаю, что да. Если Неглинка и Черторый заливали центр, как я читала в газете «Московский Комсомолец». Заливали так гадко, что люди гибли, и гибло всё в домах. Лишь немногие спасались, плавая на сорванных дверях, в корытах вывозили из домов младенцев.
- Ну да! А те, кто эти корыта тащили, по пояс в воде, тоже гибли потом от болезней.
- Теперь вы видите Красную Пресню, которая как бы в ложбине находится. Вот где затопляло. Особенно то место, где сейчас находится метро Краснопреснеское. Вот тут и текла речка Пресня. Её тоже в трубы послали, чтоб не безобразничала.
- Но разливалась та речка, Реля – я тоже газету читала – не каждый год, - возразила Зина.
- И что же? – спросил её Владимир Иванович. – Если даже она раз в пять лет, шалила, то остальные четыре года уходило на то, чтоб восстановить дома и обзавестись вещами.
- А потом опять начинай сначала, - пожала плечами Майя. – Почему люди не уезжали с этих мест? Я бы, лично, бежала, куда глаза глядят.
- А куда уезжать? – возразила Анастасия. – Девочки вы ещё. У людей тут был дом, земля, сады, огороды. А на новом месте землю надо покупать, сады насаживать – где денег взять бедному люду? Я читала тоже книгу – сейчас не помню названия – что возле вулканов люди живут, их засыпает горячим пеплом, многие гибнут. Но вулкан утихнет на несколько лет, оставшиеся в живых возвращаются назад и строят дома и сажают сады.
- Но здесь же и купцы жили? – опять возразила Зина.
- Купцы строили на возвышении свои дома, как церкви, - сказал Владимир Иванович. – Им на руку было, что бедных затопило, они потом наживались, продавая им всё в три дорого.
- Вот отчего и революция у нас возникла, - подытожила глазной врач. – Представьте себе, что люди долго и безобразно угнетаемые, голодные, вспыхнули как спичка. Я видела картину Серова в Третьяковской галерее. Там нищие, оборванные люди стоят плечом к плечу, а на них наступают угрюмые солдаты из тех нищих рабочих, а сзади них пылает Пресня, снаряды несутся на дома рабочих. Это страшней картина, чем «Иван Грозный убивает сына».
- Да, - согласилась Калерия, будто увидев нарисованную Серовым картину. – Мастеровые здесь в закоулках, на окраине жили хуже зверей в норах. Им было за что бороться. Кроме того, им помогали студенты.
- Назови хоть одного, - потребовала Зина, всё ещё не верящая, что так плохо жили люди.
- Николай Павлович Шмит – студент Московского университета, сын владельца мебельной фабрики, стал главой восстания 1905 года. В 1907 году его арестовали и убили черносотенцы.
- Не тот это Шмит, сыном которого притворялся Остап Бендер, из «Двенадцати стульев?»
- О! – удивилась Майя. – Зина, в вашей семье появилась эта книга?
- Взяли по макулатуре. Я как узнала, что люди собирают старые газеты и ненужные журналы, чтоб вместо них взять книги, сразу своих детей организовала – начали собирать библиотеку. Но кажется, что Остап Бендер не этого Николая Шмита притворялся сыном, а какого-то лейтенанта. Был, наверное, и такой воитель за революцию. Реля, как ты думаешь?
- Да, Бендер представлялся, сыном лейтенанта, а не забитого бездетного студента. И все, давайте, постоим у окна, полюбуемся на обновлённую Красную Пресню, которую, кажется, уже не заливает, забитая в трубы, коварная речка. Народ сейчас живёт повеселей – работают хоть и тяжело некоторые – как мы, медики, особенно в больницах – но заработав немного кто-то ездит по стране, как мы с сыном, например. Но вначале я узнавала Москву одна – это когда сынишка был совсем маленьким. Потом мы познакомились с семьёй поляков и в Подмосковье, стали ездить на их машине. Когда поляки уехали, пришлось добирать золотое Кольцо Москвы на электричках и записываясь в экскурсии.
- Реля, научи и нас так ездить. Свози хоть в одну поездку.
- Я уже говорила Зине и Майе, что можно записаться на экскурсии по Подмосковью, даже в Ленинград или какой другой город. При этом не на золото надо тратить деньги, и не на ковры да хрусталь, а на познание своей родной страны, или хотя бы края, где ты живёшь.
-  А как же золото, сейчас все за ним гоняются, я уж не говорю о хрустале.
- Надо выбирать, что вам дороже – развитие детей или золото. Как говорил поэт: - «Там Кощей над златом чахнет», и вы хотите зачахнуть в неведении, зато любуясь на кольца, броши? 
- Хватит спорить, девочки, - прервал их Владимир Иванович, - к нам музыканты идут.
Окончив смотреть подростков, шли всей компанией на троллейбусы и продолжали разговор о Пресне.
- Вот, люди, - указала на свободное место Настасья, - скоро здесь метро возникнет и соединит метро Краснопресненское с линией, которая идёт на Беговую.
- Интересно, зачем соединять Краснопресненское метро с Беговой? – Возразил Владимир Иванович. -  Не лучше ли продолжить метро дальше и соединить с тем метро, которое строится возле Пушкинской площади?  А Краснопресненское метро соединить переходом с эти новым метро и будет развязка.
- Что значит мужской ум – всё поставил на свои места, - заметила хирург и обратилась к Калерии: - Экскурсовод ты наш дорогой. Вот мы дошли до той точки, с которой начали осмотр Красной Пресни. Но мы, старушки, когда ездили на Смоленскую площадь за продуктами, засматривались на всякие красивые дома. Конечно, ты не может сейчас обо всех на память рассказать, но один дом, думаю, и тебя заинтересовал когда-то.
- В какой стороне этот дом находится?
- По ходу троллейбуса, если ехать в сторону Смоленской площади. Проехать мимо дома Грибоедова, мимо Американского Посольства и…
- Разрешите мне угадать, о каком доме вы говорите. Это такая красота на Новинском бульваре, второй от проспекта Калинина, со стороны Москва - реки?
- Ну да, если вниз пройти и будет Краснопресненская набережная. Ты правильно угадала дом этот, Реля. Но какая там красивая колоннада!
- Не забудь сказать, Настя, - вмешалась отоларинголог, - про окна. Я даже не могу описать их красоту. – Реля, ты, наверное, читала об этом доме в своей книге о Москве?
- Я не всегда с книгой хожу. А дом этот видела и не раз замирала перед ним. Прочла в книге, когда года два уже знала этот дом. Конечно там потрясающие полуциркульные окна на пятом этаже главного здания.
- А что там есть и другие здания?
- Как вам сказать? Там есть крылья, пониже самого дома, они как бы охватывают парадный двор.
- Да-да, это очень красиво. И парадная лестница – представляю, как туда приезжали на каретах гости.
- Настасья, - обиделась Зина, - мы же сошли на одной остановке, почему вы нам не показали этот дом?
- Так вы же понеслись в магазин «Синтетика» - там что-то давали дефицитное.
- И ничего нам не досталось. Знали бы, лучше дом красивый посмотрели. Кто его строил, Реля? Ты же, наверное, и архитектора знаешь?
- Вот кто нарисовал проект этого дома, не помню, а строил его князь Щербатов и больше по своим рисункам – он был художником, но Серов, суриков, Врубель, которые жили в его время, художником его не признавали.
- Может, он и не был художником, но дом построил он шикарный, - сказала Настасья.
- Подожди, Реля, - заинтересовалась глазной врач. – Ты сказала князь Щербатов. Но мы же сейчас идём от дома князя Щербатова!
- И правда! – поразилась Калерия. – Бывают же такие совпадения. Эти князья Щербатовы, возможно, были родственниками, но жили в разные времена. Если первый князь Щербатов жил во времена Екатерины Второй. Другой князь Щербатов,  который сам себе дом построил, жил во времена Сурикова, Врубеля – это почти революция.
- Значит, у него могли это красивый дом отобрать?
- И отобрали же. Я не знаю, кто теперь живёт в этом доме или учреждение находиться, но Щербатов, уже в эмиграции, написал книгу воспоминаний, описав постройку дома и отделку его, не забыв ни одной мелочи своих роскошных апартаментов.
- Вот интересно, а что он видел, когда жил в доме, с обратной его стороны? – не унималась Зина, которая, выспросив, собиралась с Майей ехать к этому дому, чтоб полюбоваться на него.
- Разумеется, Москву-реку, о которой я вам уже говорила. А за ней просторные, хлебные  поля. Крыши домов между деревьями, колокольни сельских церквей, летающих птиц, голубей.
- Рыбаков, наверное, на берегах Москвы–реки. Тогда, говорят, и стерлядь в реке водилась. Слуги князя вполне могли его вкусной рыбой кормить. Теперь всё разрослось домами городскими и из окон красивого дома видно, наверное, строящиеся высотные здания.
- Всё, дорогие мои, - сказала Калерия. – Кто собрался ехать смотреть дом князя Щербатова – вам надо на троллейбус. А мне надо пересечь Садовое кольцо и подъехать к школе под номером 60, чтобы договориться на понедельник с медиками школы о комиссии.
- Мы туда пойдём или поедем?
- Легче всего будет туда пройти пешком, потому что пока автобус будет объезжать, нарезая ненужные кольца, мы проберемся мимо Никитских ворот, к Повторному кинотеатру, а там совсем недалеко, - Калерия взглянула на Тамару Александровну и подумала, что ей не прошагать так сложно, как предложила она. Но её врачу, вместе с мужем можно подъехать на такси прямо к школе. А можно и пешочком – школа совсем недалеко от их дома.
- Реля, пусть лучше нас автобус довезёт, - сказала Майя. - Ты нам, по дороге, немного о Тверском бульваре расскажешь. Или о Гоголевском – что тебе удачней будет. Тем более что ты водителю не сказала за нами не приезжать.
- Вы не находите, что чуток на меня давите? Рассказать я могу, но вы не очень возбуждайтесь. В 60 школе сейчас траур – там умерла от бластомы девятиклассница. Так что туда надо настраиваться войти тихо. И уже из окон школы ничего не наблюдать.
- Мы будем как мышки, - сказала Майя. – Ты даже обед нам не заказывай.
- Не знаю, как насчёт обеда, но если девочку будут хоронить в понедельник, многие старшеклассники, наверное, отпросятся с уроков.
          - Не хотелось бы с похоронами встречаться. Но сейчас к школе не подъезжают с похоронной процессией.  Девушка могла жить на другом краю Москвы.
          - Ладно. Я всё это выясню – может и нам не следует приходить, - сказала Калерия.
          - Как мы узнаем, приходить или не приходить в понедельник?
          - Вот мой телефон, звоните. А вам, Тамара Александровна, я сама позвоню.
          - Мы тоже не будем тебя сильно мучить, - сказала Настасья. – Я только позвоню, коротко спрошу, и других оповещу.
          - Спасибо, значит, мне не придётся часто бегать к телефону. Он у нас в конце длинного коридора.
          - Это тебе спасибо, Калерия, - отозвалась отоларинголог. – Ты так хорошо организовала нашу комиссию в этом году, чего мы в прошлые годы не видели. Ходили к школам пешком, пока дойдём, уже устаём. И встречались не у поликлиники, а у школ, все приходили из разных мест. И про Москву никто не рассказывал, и в экскурсии нас не возили.
          - Пешком ещё будем ходить, - пообещала Реля. – К ближайшим школам – их три у нас. Но, шагая, по пути трудно будет рассказывать. Во-первых, чтоб не было одышки ни у рассказчиков, ни у женщин, в возрасте, вы уж меня извините.
          - Ну, что ты, Реля, - грустно сказала отоларинголог. – Что есть, от того не избавиться. За то спасибо, что ты нас спасала от одышки три недели, ещё и Москвой порадовала. Открытия для нас делала. Я дочери рассказываю дома, она не верит, что есть такие люди, лишь недавно в Москве живущие, а столько знающие о ней. Надеюсь, что ещё немного открытий нам сделаешь?
          - А я надеюсь, что вы улицы Малую и Большую Бронные хорошо знаете, если ходите к больным. Я уж не говорю об улице Остужева, что за углом нашей поликлиники находится.
          - Что мы знаем об улице Остужева? – громко сказала Настасья и улыбнулась. – Был такой актёр Пожарский – уж не знаю, в каком театре он работал. И когда его публика вызывала на «бис», то кричала: - «Пожарский!» Некоторым слышался: - «Пожар!» И начиналась паника, давка, все спешили уйти из опасного театра. Тогда режиссёр приказал актёру сменить фамилию, что он с радостью сделал. Назвался Остужевым. И вот вам улица Остужева в Москве.
          - Вот, Настасья, чего ты знаешь! – восхитилась глазной врач. – Спасибо за рассказ.
          - Благодарности мне не надо. Лучше пойдём, прогуляемся по улице Воровского. Мне рассказывали знакомые о ней, что это довольно красивая улица в Москве. Разумеется, лучше бы Калерия провела нас и рассказала, как это она умеет.
          - Извините, - ответила Калерия. – Я бы с удовольствием, тем более что малыша своего носила в ясли на улице Воровского. Если будете проходить возле дома № 25, он почти напротив института имени Гнесиных, то обратите внимания на довольно скромное здание, куда мой сын ходил. Я вам потом об этом здании расскажу. А институт сам о себе расскажет. Из окон его несутся такие раскаты и рулады разных голосов, что если вы любит различать голоса; где бас, или баритон или контральто, то послушаете. А мне надо подъехать в 60 школу, как я наметила.
          - Да-да, там же траур ещё у них. Вечером созвонимся, узнаем насчёт осмотра.   

          Осмотры в 60 школе, в связи с трауром, прошли быстро и довольно тихо. Девушки шли печальные и не вешали уже свои красивые нижние вещи на стул Тамары Александровны. Ничего не спрашивали о своём здоровье, понимая, как всё относительно в жизни. Правда подруга их полгода лежала в больнице, где и скончалась, но они помнили её весёлой и жизнерадостной. И вдруг какая-то незаметная шишка на локтевом суставе, что девушке ампутировали руку очень высоко, боясь метастазов, но они были, или девушка не захотела жить, не боролась и болезнь победила.
          Юноши скорбели ещё больше, и многие поклялись не курить. Вроде девушка не могла выносить даже запаха из ртов курящих. Школьная медсестра шепнула Калерии, что покойница была неземной красоты, и многие были в неё влюблены.
          - Это такая красота, что я, увидев её – она в нашу школу в прошлом году пришла – сказала ей, что с такой внешностью, наверное, трудно по улице пройти – все оглядываются. Она в тоске отвечала мне, что лишнее внимание ей сильно надоело.
          - Видно она предчувствовала, что больная?
          - Конечно. А тут ещё зависть девчонок. Ещё мне кажется, какой-то тёмный человек её сглазил. Может, добивался, а она отвергла и вот вам, пожалуйста – нет красоты.
          - Если это так, - заметила Реля, - то этот тёмный человек тоже в могилу уйдёт.
          - Вы верите в тёмных людей? - Удивилась школьная медсестра, забыв, что сама говорила.
          - Так же, как и вы. Вы считаете, что девочку убила тёмная сила, а мне с тёмными женщинами, с двумя, пришлось не один год прожить. И, возможно, они бы тоже меня загнали в могилу, если бы я с ними не боролась.
          - Как вы боролись?
          - Разными средствами. Главное не дать их чёрным душам издеваться над собой – тогда они начинают болеть.
          - Видно и над красавицей нашей кто-то издевался, а она отпор не могла дать. Или она... – медсестра посмотрела на Релю с удивлением, - над кем-то издевалась?
          - Сейчас уже поздно говорить об этом. Если бы я увидела вашу красавицу раньше, возможно, определила – её угнетают или она кого-то загоняет в гроб.
          - Подождите. Были слухи, что её перевели в нашу школу, потому что и она кого-то в гроб уложила. И вот, видно, покойник или покойница потянули её за собой. Но всё равно жалко, хотя, говорят в народе, таких людей жалеть нельзя.
          - Не говорите так, если не знаете истины – это очень опасная тема. И давайте её закроем. Врачам нашим не говорите ничего, если только они не станут спрашивать.
          К удивлению Калерии никто даже не заикнулся о покойнице. Пожилые женщины отнеслись к этому равнодушно – в их жизнях уже много происходило похорон. Что пережил Владимир Иванович, у которого невеста лишила себя жизни, будучи беременной – Калерия даже не пыталась спрашивать у Тамары Александровны, которая, в свою очередь ничего не спрашивала у Рели. Лишь Майя и Зина немного пошептались, но об умершей ли девушке, или о своих делах, Реле тоже не хотелось вникать.
          Молча и быстро осмотрели подростков в этой школе, и ушли из неё, ничего не обсуждая вокруг. Казалось печать смерти неизвестной девушки, наложила печаль и на окружающую среду. К тому же лил назойливый дождик, поливая уже пожелтевшие листья на деревьях, на Тверском бульваре. Они и падали, под тяжестью воды, на зонты и шляпки прохожих женщин. Некоторые возмущались и снимали мокрые листья со шляп. А мужчины  и пожилые женщины с зонтами невозмутимо шли дальше, будто не чувствуя, как их приветствует наступающая осень.

      продолжение...... http://proza.ru/2011/08/05/888